Марина Бонч-Осмоловская - Южный Крест
- И не буду, Светик. Но столько времени прошло... - Нина Ивановна, разглядывая дочку, проникновенно добавила: - Может, ты ему что-нибудь скажешь? Все-таки муж...
- Мамуля, ты в любви не понимаешь, а советы мне даешь...
- Ты, красавица, сама знаешь. Только растерялся он совсем... простодушно сказала Нина Ивановна.
- Потом как-нибудь. Он сам звонить перестанет, я думаю.
- Ах, доченька... Если уж говорить по-совести, не такой он и муж был хороший. Недостоин он тебя. Я раньше нет-нет, да подумаю так, только тебе не говорила. А теперь отсюда виднее... - сказала Нина Ивановна, как будто неожиданно для самой себя крепко проговорившись. - Вот Максим не видный, с виду захудалый да кривой, но выглядит не в пример солиднее... - Нина Ивановна впервые заговорила о Шустере прямо.
- Деньги у него солидные! - не без коварства усмехнулась дочь.
- Я не это имела в виду!
- А может как раз это, мамуленька? - Света зорко взглянула на мать, а та смутилась, но не конфузливо, а с негодованием и даже слегка всплеснула руками.
- Как ты подумать о матери такое могла?! Решай сама! А все-таки Стасик тебе муж. А муж есть муж!
- Что-то ты, мамуля, разное говоришь, - Света покосилась на мать. - Что ты надумала?
Нина Ивановна склонилась над чашкой, помешивая кофе. Она, казалось, имела что- то в виду, но догадаться до этого дочь должна была бы сама.
Нина Ивановна женщина спокойная, добродушная, как говорится, "хорошая", обыкновенно с умилительным выражением лица, выражающим всегдашнее ее стремление обойти углы, шероховатости и привести всех окружающих в гармоническое состояние, сейчас чувствовала себя растерянно и отчасти виновато. Но, может быть, это только казалось неискушенному взгляду. Хотя ее лицо и выражало эти чувства, дочь ее, тонко изучившая характер матери, не была уверена, что ее мать думает именно так. Света знала, что простецкое выражение на лице ее матери выражает не полную правду. И, даже, что это совсем и не правда. Нет, Нина Ивановна не изъяснялась в мудрено-дипломатической форме, и язык ее не отличался изысканностью, она никак не настаивала на своей точке зрения, но часто, по прошествии времени выяснялось, что Нина Ивановна имела мнение отличное, если не сказать противоположное тому, что слышали от нее собеседники. Действительно, несмотря на то, что Нина Ивановна была, бесспорно, человеком, хорошо расположенным к людям, не было, пожалуй, никого, кто не спросил бы себя однажды с удивлением: а что же такое Нина Ивановна, и что она на самом деле думает о том или этом? Многие, знавшие ее и по десятку лет, не смогли бы ответить на этот вопрос, ибо выражалась она округло, туманно и почти всегда была согласна именно с тем собеседником, с которым вела разговор. При заурядной внешности "обыкновенного человека" и смиренном поведении, она оставалась до известной степени "черным ящиком", загадкой для собственной дочери, которая наблюдала за ней иногда с любопытством, а временами с тайным раздражением, не в силах поймать центральный стержень этого неуловимого характера. В то же время дочь очень любила мать и глубоко усвоила ее манеру всегдашнего доброжелательного согласия. Кое в чем, пожалуй, сама она сумела продвинуться гораздо дальше, развив это умение до артистических высот. В обыденном течении дел Нина Ивановна играла явно зависимую роль. Внимательно наблюдая обеих, можно было предположить, что эта позиция ей чем-то удобна и выбрана с определенной идеей.
Меняя щекотливую тему, умильно, но с упорством глядя на дочь, Нина Ивановна протянула:
- Я думаю, Светочка, тебе к папе надо бы поласковее...
- Ма, почему он нас сюда вызвал? Ему одиноко на старости лет. Шестнадцать лет не вспоминал, а теперь любит!
- И я люблю... Устала я, Светочка, от одиночества... А хорошо-то как все вместе!
- Мечтает создать счастливую маленькую семью!
- Светик, он ничего, он может, знаешь, поумнел...
- Вечно эти глупости! Он у меня как на ладони! - выкрикнула Света, бледнея от гнева.
- Что же, - бесстрашно в своем простодушии заметила Нина Ивановна, - он и машину тебе купил.
- Что из этого! - Света вспыхнула и порывисто вскочила. - Ты попрекаешь меня?! Никогда мы туда не вернемся - и не жди, нечего на меня смотреть, как пес, нет и точка. Иди, иди, у тебя кипит что-то, - несколько неуверенно добавила она, почувствовав властную линию материнского решения.
Она раздвинула плотные шторки, с досадой взглянула на выбеленное страшной жарой небо, присмиревшие кусты и деревья и, поскорей задернув их, с интересом принялась разглядывать себя в зеркало. На нее смотрело очень красивое лицо, как раз такое, какие сейчас в моде. Никаких досадных помех, ничего старомодного. "Настоящая красота, не клеенная! - подумала она и расстегнула верхнюю пуговичку воздушного пеньюара. - Высокая, на голову выше мамы, и такая фигура! Мужики с ума сходят! Господи, я сама от себя с ума схожу!" - радостно засмеялась она, принимая красивые позы, похожие на те, что она видела в журналах. Две из них у нее получались особенно хорошо, и она решила на них не останавливаться, а отработать новые. "А ведь сегодня Новый Год, - мелькнуло у нее в голове, - но такая жарища... и какой это Новый Год спрашивается? Никакого ощущения праздника!"
Звякнул замок входной двери, по коридору послышались шаги Шустера.
- Светик, ты встала?
- Да, я здесь! - как всегда легко отозвалась Света, так что не возникало даже сомнений в ее распахнутой и необременительной натуре.
Шустер - низкорослый, с кривоватой сливообразной головой, с первого взгляда кажется отталкивающим, хотя... глаза играют, проборчик, как стрелочка, и волосики тонко уложены по бокам. Хорошо выбрит.
- С Новым Годом, детка! - целовал красавицу Шустер.
- Максик... - нежно тянула она, поводя плечами, - что это у тебя из кармана торчит?
Он нехотя оторвался.
- Передача из России: главная новость, поразившая мир!
- ?
- В Севастополе собрание шлюх постановило морякам с кораблей НАТО - не давать!
Света заливисто рассмеялась, Шустер не удержался тоже.
- Ты не забыла - у Ирки сбор? Анжела приехала из Мексики.
- Что ты! Только не знаю, что надеть, надо бы поприличней.
- А то маленькое платье, что мы выбрали недавно, - сказал Шустер, а Света подумала: "Сказал со значением!" - бегло, с иронией взглянула на мужчину и рассмеялась:
- Ой, я и правда забыла!
Шустер начал прижиматься к ней, в его глазах загорелся неутоленный огонь. Света смеялась, тихонько отодвигаясь подальше. Но ее пышное тело действовало как бы самостоятельно, только отчасти соответствуя желаниям своей хозяйки. Это непрерывное зовущее движение груди, бедер и длиннейших голых ног притягивало к ней мужчин без разбора, доводя до умоисступления так ярко и неугасимо пылало в ней откровенное женское естество.
Вошла Нина Ивановна, вытирая руки, лицо ее сияло добротой.
- Мамуля, это грандиозно - у Анжелы муж настоящий атташе! - Света сильно вытянулась, легко выгнув изящные руки, и счастливо рассмеялась: - У нас с тобой начинается новая жизнь!
Нина Ивановна улыбнулась и, доставая красивые чашки, заворковала, с умилением разглядывая Шустера:
- Максим, я тебя пирожными угощу, утром испекла, да моя красавица есть не хочет, фигурку бережет.
- Такую фигурку надо беречь, как сокровище! - восторженно подхватил гость срывающимся голосом. Нина Ивановна опустила глаза, а Шустер бегло воскликнул:
- Я спросить хотел, Нина Ивановна, как вам эта квартирка нравится, удобно ли?
- Ой, Максим, даже не знаю, как благодарить тебя, удобно, очень удобно, спасибо прямо огромное, - ответила та смутившись.
В лице Нины Ивановны Шустер разглядел немного, наверное потому, что не очень интересовался, но если бы он знал Нину Ивановну получше, он увидел бы здесь не только покоренное его щедростью смешное простодушие, но и легкую брезгливость, может быть оттого, что покровительство было принято и еще оттого, что об этом ей так бестактно и прямолинейно напомнили.
- Мы обременяем тебя, на расходы ты идешь для нас. Может, мы к папе вернемся... - голос ее стал сердечным, глубоким, - папа-то ждет нас...
- Мамуля, опять за старое! Я ничего от этого человека принимать не хочу!
- Правильно, детка, возвращаться туда нецелесообразно, если рассуждать логически! - встревоженно повысил голос Шустер. - С папой мы уже рассорились. Зачем от чужого человека дорогие вещи принимать? Возвращаться туда, значит ранить себя, а ты душа чуткая, не такая, как все.
Света подняла светлые глаза. Ее полупрозрачный халатик в лучах солнца очень выгодно прикрывал выпуклую грудь. Шустер сладко оглядел молодую женщину.
- Вот и ладушки, машину мы папе отвезем, а для девочки новую прикупим. Она будет как бы наша с тобой, а ездить ты будешь. Сама себе и выберешь!
- Правда?! - Света вспыхнула от удовольствия, раскраснелась, и в ее небесных глазах появился интерес.
Сейчас в этих глазах не сверкала острая сообразительность, которая свойственна некоторым женщинам, про которых трудно сказать, что они очень умны, но, безусловно, нельзя считать их и глупыми. Нет, это не особая цепкость, помогающая многим женщинам безошибочно определять ситуацию, угадывать характеры и, держа нос по ветру, двигаться к каждой новой задумочке. Очень вероятно, что и Света обладала этим незаменимым свойством. Но помимо него, в ней был и ум, однако похожий на ту же цепкость смекалистый, быстрый, точный. Обращенный на так для нее понятную жизнь среди мужчин, на жизнь среди вещей, обработанный, даже отшлифованный в исхоженном ею пространстве, он - этот ум - как побег в тенистом лесу рвался в верхний ярус, не распускаясь богатством листьев, цветов и плодов, но отдавая своему упорному, напружиненному телу все соки, пробивал чужие листья, цветы и плоды. Как чаще всего бывает в жизни, никто не обработал этот ум, протянув ему милосердную руку. Как мог этот ум полюбить то, что ему неизвестно? Он стал таким, потому что не знал, что бывает иное.
