Марина Бонч-Осмоловская - Южный Крест
Умение моей жены помнить и наказывать открылось совершенно в ближайший год.
У нас родилась Динка, к которой я начал испытывать даже не любовь, а огромную жалость, как к беззащитному котенку. Жалость эта иногда доходила до слез, и я не мог вынести, что две любимых мной женщины: жена и мать - не примирятся около этой любви. Лена решительно отказывалась показать малышку свекрови, и минуло около трех лет, а мама так и не видала моего ребенка. Со временем мама сама начала делать попытки помириться с Леной, чтобы повидать Динку. Я увидел в этом возможность объединения моей семьи. Все бы хорошо, если бы не непреклонность жены: никакие просьбы не могли смягчить ее сердце. Но мама не оставляла надежд и посылала нам подарки, записочки и игрушки.
Однажды она приехала на нашу улицу и устроилась на дальней скамейке в саду, где, она знала, гуляла Лена с маленькой Динкой. Увидев их, она подошла. Реакция Лены была мгновенной: она подхватила Динку на руки и молча шла до самого подъезда, сжав зубы и не оглядываясь, несмотря на умоляющие просьбы мамы, тащившейся следом.
Прошло еще несколько лет. Мама чувствовала одиночество все сильнее и сильнее. Она тосковала, звала меня, и я разрывался между двумя домами. Неумолимая твердость Лены в единожды принятом решении изумляла меня, но я сам не в силах был изменить это, ибо не было таких средств, которые не были бы испробованы за многие годы без всякого результата. И только собственная болезнь Лены, рвоты и панический страх смерти несколько смягчили ее устойчивое неприятие. Точнее сказать, что она стала равнодушной к маминому существованию и самих причин их конфликта.
Теперь, если Лена была в добродушном настроении и объявляла, что может провести полдня на диване одна, я, без риска получить водопад слез и упреков, схватив мою букашку, отправлялся с цветами и тортом в загородный дом. Нас там ждали. Мы устраивали пир горой и гуляли в самом любимом в мире лесу. Мама умоляла остаться или оставить Динку, или как-то повлиять на Лену, чтобы помириться. Но, теперь, когда все в моем доме встало вверх дном, и издерганная Лена то поминутно звала меня, то с ненавистью отталкивала, я понял, что нам, видимо, на роду написано мыкаться в отчаянии, заделывая трещины и собирая битые черепки. И нет в этом просвета. После пяти лет такого существования я был совершенно разбит, и все чаще начало прихватывать сердце. Так я подошел к своему сорокалетию.
Трудно загадывать, чем бы это все закончилось для нашей семьи, но неожиданно жизнь круто изменилась.
Приятельница Лены получила разрешение на эмиграцию и стала собираться в Австралию. Это событие сотрясло до основания душу моей жены. В несколько дней от ее болезни не осталось и следа. "Мы уедем", - сказала она мне. Я вдруг увидел подтянутую, очаровательную женщину с живым блеском в глазах. С неукротимой энергией она принялась за осуществление двух грандиозных дел, задуманных ею: нашего отъезда в Австралию и предваряющего его - обмена.
Без сомнения, если бы не стремительный напор Лены, мы жили бы сейчас в нашей комнатушке, окруженные любимыми нами картинами и немного менее любимыми соседями по коммунальной квартире. Идея отъезда давно витала в воздухе, и, хотя я не был абсолютно уверен в необходимости этого, Лена убедила меня, что мы должны уехать, "если не для себя, то хотя бы для дочери". Как всегда она была права, а я "не дальновиден". Лена превзошла самое себя, и после собирания справок, волнений и мытарств мы оказались здесь, в Мельбурне.
Обмен же с мамой камнем лежит на моем сердце, и теперь я думаю, что оказался в этой ситуации полным подлецом. Почти одновременно с подачей бумаг на отъезд Лену осенило, что самое разумное - это обменяться нашими квартирами.
- Какое безумное расточительство! - убеждала она меня. - Твоя мама живет в трех комнатах, в то время как мы по-нищенски ютимся в этой лачуге!
- Так мы уезжаем!
- Вот именно потому мы должны меняться и притом незамедлительно. Представь, твоя мама умрет, и пропадет такая огромная площадь! проникновенно и страстно вскричала она.
Увидев мое перевернутое лицо, она осеклась, но, помедлив, продолжала увереннее:
- Ее можно сдавать или просто продать, ведь это огромные деньги! Подумай сам: мы проживем в Австралии несколько лет, и нам захочется купить квартиру или дом, верно? Я полагаю, ребенок имеет право жить в человеческих условиях!
- Лена, а куда же мама?! - сказал я убито.
- В нашу комнату, конечно!
- Я не могу предлагать такие вещи!
- Ты просто слюнтяй, дохлый несчастный слюнтяй! Вот так всегда: черную работу приходится делать самой! Завтра же поговорю с Ириной Александровной.
- Я против, не делай этого! Остановись!
На мои слова и просьбы Лена просто не обратила внимания. Она приняла решение, и это не обсуждалось.
На следующей неделе Лена несколько раз звонила маме, любезно справлялась о здоровье, о приближающихся огородных делах: что, как и почему лучше сажать в этом году, не без юмора рассказывала о Динкиной жизни и, наконец, договорилась о встрече.
Наутро она отправилась к свекрови, не имея точно отрепетированного плана. За окошком пригородной электрички пролетал светлый лес, но Лена не думала, что теряет его на многие годы, не испытывала ни горечи от расставания, ни печали или сомнений, а только ликующую радость, какую, бывает, чувствуешь, когда дела идут в горку и за что не примешься - все удается, все получается. Полустанок она едва не проскочила и, выйдя из поезда в числе нескольких пассажиров, не сразу сообразила, куда идти. Здесь она не была много лет.
Весеннее солнце бушевало на синих снегах вдоль дорог, в ярко-голубых лужах. Март, март - месяц света! Он разрывает печаль зимы, раздирая птичьим неистовым чириканьем глубокую тишину снегов, валится воздухом, голубенью с небес, колом сосулек торчит в осунувшихся от боли сугробах, зовет и манит, и обманывает. О, этот бессмысленный, но властный зов! Каждую весну ты слышишь эту ложь, но нет сил сопротивляться. Глотай, глотай, задыхаясь, эти ледяные, эти солнечные лужицы! Грызи, звонко щелкай на зубах, выводи трели, греми крылами, лети и звени, как "птиц", сделай шаг и начни сначала, начни свою жизнь сначала в этот месяц света!
Лене было не до посторонней мелочевки. Торопливо выбирая сухую дорогу, она добежала до знакомой двери и позвонила.
Ирина Александровна открыла, и Лена, проходя в гостиную, отметила про себя, что свекровь не так сильно изменилась, как она того ожидала: была все такой же подтянутой и стильно одетой. Только в комнате, при дневном свете стало видно, что волосы совсем гладкие и совсем седые, а в глазах печаль, которая не меняется ни зимой, ни летом. Глубокие сумерки, населенные призраками прошлого, бредущими без цели и глядящими вовнутрь себя.
Две женщины разглядывали друг друга, произнося первые, ничего не значащие слова - с любопытством, настороженно, но и с некоторой предупредительностью, призванной загасить память об этих отравленной распрей годах. За чаем они обсуждали отъезд в Австралию, возвращаясь к оформлению бесчисленного множества бумаг и всей этой утомительной процедуре, выдержать которую, воистину, могут или самые стойкие, или самые отчаявшиеся.
Ирину Александровну живо интересовали все детали, но один маленький червячок крутился в голове: отчего, после стольких лет непоколебимого противостояния, Лена пожаловала в гости и так приветлива и любезна. Зачем, что же это, наконец, означает? Лена рассказывала, описывала подробности, и чем ярче и красочнее делался ее рассказ, тем отчетливее понимала Ирина Александровна, что это все постороннее, неважное, какая-то мишура вокруг того единственного, что действительно нужно Лене и для чего она сюда пришла с пирожными и тремя красными гвоздиками.
- Главное выдержать весь этот процесс, - продолжала Лена, тепло глядя на свекровь. - Я так здесь устала от борьбы за существование и, что ужасно, в непрерывных каких-то мелочах. Особенно хочется сносной жизни для Дины. Чем же ребенок провинился?
- Это совершенно правильно! - с готовностью соглашалась Ирина Александровна.
- Остается важный вопрос. Как вы, Ирина Александровна, здесь останетесь?
- За меня не беспокойтесь... Я уже привыкла жить одна. У меня есть подруги, и двоюродная сестра живет в получасе отсюда, в крайнем случае помогут. Но, вообще, я не представляю, что вы уедете насовсем из этой жизни. Как-то страшно без вас, ведь навсегда... - Ирина Александровна жалобно взглянула на Лену, а та, поймав чувства свекрови, заговорила серьезно и предупредительно:
- Не надо так, подождите! Мы будем писать, присылать деньги, помогать во всем. А когда обустроимся - пришлем приглашение, согласны?
- Леночка, это замечательно! Я ведь никогда за границей не бывала, сказала Ирина Александровна, робко и радостно глядя на невестку.
- Вот и хорошо, все потихоньку уладится. Одно есть маленькое дело, впрочем. Для того, чтобы нам соединиться в Австралии, нужно, конечно, свой дом купить. А первый взнос стоит немалых денег. Вопрос в том, как их достать. Вот и появилась идея: обменяться нам с вами.
