Валентин Катаев - Поэт
пожилая добрая баба с сердитым лицом. Тарасов прячет
тетрадь под подушку.
Н я н я. Тебе кто позволил садиться? Тебе кто позволил писать? Ложись сейчас же.
Т а р а с о в. Тетя Дуся, ей-богу, я здоров как бык.
Н я н я. Ложись, слышишь!
Т а р а с о в (умоляюще). Тетя Дуся!
Н я н я (строго). Ну!
Тарасов ложится. Рассматривает свои тонкие руки
с длинными пальцами.
Т а р а с о в. Тетя Дуся, я сильно страшный?
Н я н я. Обыкновенный. (Подает Тарасову узелок.)
Т а р а с о в. Кто принес? (Разворачивает и с жадностью ест хлеб и колбасу.) Ух ты! Папиросы! Кто принес?
Н я н я. Ольга твоя принесла.
Т а р а с о в. Почему она моя? Ничего подобного. Такая же моя, как и твоя.
Н я н я. Ври.
Т а р а с о в. Люблю приврать.
Н я н я. И чего это ты все пишешь?
Т а р а с о в. Стишки сочиняю. Хочешь, прочту? Садись! (Читает по тетради.)
Послушай, послушай...
Н я н я. Ну, слушаю.
Т а р а с о в. Да нет, это я уже начал.
Послушай, послушай, товарищ бессонный,
Восторгов и дум соучастник ночной...
Н я н я. Это кто же?
Т а р а с о в.
Графитный, граненый,
Как штык вороненый,
Мой друг - карандаш боевой.
(Воодушевляясь.)
Я знаю, в руке гениальной народа
Поэт - не игрушка, не прихоть, не мода,
Не луч недоступной звезды,
Он голос земной, потрясающий небо,
Он ломоть ржаного солдатского хлеба,
Он ковш родниковой воды.
Больные на соседних койках слушают Тарасова.
Вдруг орудийный выстрел сотрясает стекла. Пауза.
Еще два орудийных выстрела. Со столика падает кружка.
Звенит где-то разбитая склянка. Некоторые больные
поднимаются.
Т а р а с о в. Что такое?
Н я н я. Лежи.
Няня подбегает к окну.
За окном - улица, по которой быстро едет
грузовик с вооруженными матросами и
красногвардейцами.
Т а р а с о в. Что такое?
Больные смотрят на сиделку.
В о п р о с ы. Что такое? Что такое?
Н я н я. Не знаю.
Орудийный выстрел. Пауза. Отдаленное "ура".
Тревога в палате. Больничный коридор. В одну и в
другую стороны, сталкиваясь, бежит персонал. В
коридор входит Оля Данилова в подсумках и с
винтовкой, идет по коридору, входит в палату
Тарасова. За ней - еще несколько вооруженных.
Т а р а с о в. Олечка, что такое?
О л я. В городе восстание. В Люстдорфе десант. Кадеты наступают. Как ты себя чувствуешь? Ходить можешь?
Т а р а с о в. Не знаю.
О л я. Ну, как-нибудь. Одевайся. Коммунисты в палате есть?
Н я н я. Четыре человека.
О л я. Товарищи, кто из вас коммунисты?
Н е с к о л ь к о г о л о с о в:
- Я коммунист.
- Я член партии.
- Я.
О л я (няне). Одевайте их. Кто не может ходить, того несите на носилках. У меня во дворе подводы.
Тарасов одевается. Пробует встать. У него
кружится голова; он садится.
Т а р а с о в (с напряженной улыбкой). Разучился.
О л я. Держись за меня.
Оля поддерживает Тарасова, ведет его по
коридору.
Двор больницы. Подводы, в которые сажают и
кладут больных; за оградой видна улица; по улице
бегут люди. Очередь пулемета. Оля усаживает Тарасова
на подводу.
О л я (кучеру). Погоняй!
Подвода выезжает из ворот больницы. Оля идет
рядом с ней. Выезжают другие подводы. Навстречу с
винтовками "на руку" бежит вооруженный отряд рабочих.
О л я (кучеру). Езжайте прямо по Николаевской дороге. До свидания, Коля.
Т а р а с о в. Куда же ты?
О л я. Езжайте, езжайте, не задерживайтесь.
Оля бежит за отрядом и присоединяется к нему.
Подводы с ранеными быстро уезжают. Тарасов
трясется на подводе. Кучер-красногвардеец
нахлестывает лошадей. По опустевшей улице вскачь
мчатся подводы и сворачивают одна за другой за угол.
Остается последняя подвода, та, в которой Тарасов.
Свист снаряда. Снаряд разрывается возле подводы. Одна
лошадь убита, другая ранена. Раненая лошадь бьется в
постромках. Кучер убит. Подвода опрокинута. Больные
частью убиты, частью выброшены на мостовую. Тарасов
выброшен на мостовую. Он поднимается и с большим
трудом доходит до угла.
Тарасов поворачивает за угол и видит идущий
цепочкой отряд офицеров. Тарасов бросается назад.
Ковыляет в подворотню. Почти бежит через двор.
Прижимается к выступу дома. Оглядывается. Офицерский
отряд проходит мимо ворот. Тарасов ковыляет дальше
закоулками, через проходной двор, выходит на другую
улицу. Силы оставляют его. Он кладет узелок на землю
и садится на тротуар. Мимо идет знакомая нам старуха
из квартиры, где живут Тарасовы.
Старуха останавливается и злобно хватает
Тарасова за руку.
С т а р у х а. А!
Т а р а с о в. Ради бога... Не надо... Я только что из больницы...
С т а р у х а. Держите его! Не пускайте! Сюда!
Подбегают несколько обывателей и офицер.
Т а р а с о в. Что вы делаете?
С т а р у х а (кричит исступленно). Это большевик! Я его знаю! Хватайте его!
Кабинет Орловского в контрразведке. Высокие
окна. Орловский в английском обмундировании с
русскими погонами и трехцветным шевроном на рукаве.
Дежурный юнкер.
О р л о в с к и й. Пусть войдет.
Ю н к е р. Слушаюсь.
Юнкер впускает в кабинет мать Тарасова, а сам
уходит. Сразу заметно, что мать Тарасова надела на
себя все самое лучшее, от чего стала беднее и жальче.
М а т ь. Спасибо, что вы согласились меня принять. Я мать Тарасова. Он арестован и находится у вас в контрразведке.
О р л о в с к и й. Я знаю. Стало быть, вы Колина матушка. Очень рад с вами познакомиться... Простите, не знаю вашего имени-отчества... Кажется, Екатерина...
М а т ь. Васильевна.
О р л о в с к и й. Совершенно верно. Прошу вас, Екатерина Васильевна, садитесь. Вот сюда. Здесь вам будет покойно.
Орловский почтительно усаживает мать Тарасова в
удобное кресло, а сам скромно садится рядом на стул.
Все это имеет вид очень интимной, дружеской беседы.
М а т ь. Спасибо, спасибо. Я знала, я чувствовала, что вы добрый. Мне Колечка так много говорил о вас. Он всегда так хвалил ваши стихи.
О р л о в с к и й (живо). Да? Он хвалил мои стихи?
М а т ь. Конечно. (Робко, с надеждой смотрит Орловскому в глаза.) Ведь вы с моим Колечкой, кажется... были прежде... друзьями?
О р л о в с к и й. Почему же "были"? Мне кажется, что и сейчас тоже. Мы оба, Екатерина Васильевна, прежде всего поэты.
М а т ь. Вот и я тоже так думаю. Помогите же нам. Велите, чтобы Колю отпустили домой.
О р л о в с к и й. Признаться, мне и самому хочется, чтобы Коля как можно скорее вышел на свободу. В конце концов это просто глупо - держать за решеткой такого талантливого человека. Кому это нужно?
М а т ь. Не правда ли?
О р л о в с к и й. Но я не знаю, как посмотрит полковник Селиванов на Колину работу у большевиков. Все зависит от него. Вы не знаете полковника Селиванова? Это превосходный человек. Очень прямой, честный, преданный делу. Но, к сожалению, немного узкий. Ему совершенно безразлично, кто обвиняемый матрос, красногвардеец, сотрудник чрезвычайки, агитпропщик или поэт... Раз активный большевик - кончено. Военно-полевой суд. Очень жестокий человек. Мы его называем Фукье-Тенвиль. Только между нами.
М а т ь. Вы меня пугаете! Боже мой, но что же делать?
О р л о в с к и й. По правде сказать, Коля себя очень скомпрометировал. Но я думаю, все же мне удастся убедить полковника Селиванова, что с Колиной стороны это было простое легкомыслие. Если угодно, я даже могу за него поручиться.
М а т ь. Да, да. Пожалуйста. Поручитесь! Бог вам это зачтет.
О р л о в с к и й. Хорошо. Я поручусь, и его освободят. Но для этого необходима одна небольшая формальность. Коля должен подписать коротенькое письмо, в котором он бы заявил, что его работа у красных была вынужденной. Ведь она была вынужденной?
М а т ь. Видите ли, строго говоря...
О р л о в с к и й. Будем считать, что она была вынужденной. Это во всех отношениях удобнее. Вот я набросал. Мы напечатаем Колино письмо в нашей прессе, и все будет забыто. Я думаю, он не откажется подписать?
М а т ь. Он подпишет! Конечно! Он подпишет, он сделает все, что вы посоветуете.
О р л о в с к и й. Восхитительно. (Идет к двери, открывает и говорит в коридор.) Тарасова.
Тарасов входит в кабинет.
М а т ь. Колечка!
Мать бросается к Тарасову, обнимает его и
целует. Орловский деликатно отворачивается к окну и
смотрит на рейд, где стоят несколько французских
броненосцев, и на бульвар, вдоль которого идет часть
союзных оккупационных войск. Черные сенегальцы, с
глазами белыми, как облупленные крутые яйца; едут
высокие двуколки, запряженные верблюдами; зуавы;
британская морская пехота.
О р л о в с к и й (оборачиваясь). Ну, здравствуй, Коля.
