Валентин Катаев - Поэт
М а ш и н и с т к а. Ну?
Т а р а с о в.
Да здравствует Первое мая,
Наш праздник борьбы и труда!
"Борьбы и труда" - это тебя устраивает?
О л я. Хорошо. Теперь хорошо.
М а ш и н и с т к а. Все?
Т а р а с о в. Все.
Машинистка идет к дивану, ложится и засыпает.
Оля вынимает лист из машинки, идет к двери.
О л я (кричит). Вайнштейн!
Входит заспанный комсомолец Вайнштейн. Он в
самодельных шлепанцах, с наганом, в косоворотке, с
расстегнутым воротом. Оля дает ему лист.
О л я. В типографию! Немедленно!
Вайнштейн берет лист, чешет голову и, шлепая
самодельными туфлями, уходит. Роскошные банковские
часы шумят и бьют три раза.
Кушать хочешь? (Берет с подоконника кусок хлеба и солдатский бачок с похлебкой.)
Т а р а с о в. Спать хочу.
О л я. Ну, так спи.
Т а р а с о в. А ты?
О л я. И я.
Тарасов сгребает все свои рукописи, делает из
них подушку. И ложится на письменный стол. Оля
занавешивает бумажкой лампочку и ложится на этот же
стол головой в другую сторону. Пауза.
Тарасов?
Т а р а с о в. А?
О л я. Тебе не холодно?
Т а р а с о в. Немножко. А что?
О л я. Подожди. (Идет в угол, берет кучу лозунгов на кумачовых полотнищах и укрывает Тарасова.)
Т а р а с о в. Спасибо, Олечка. А тебе не холодно?
О л я (укладываясь и укрывая ноги своей кожаной курткой). У меня кожаное.
Оля вертится. Ей мешает револьвер. Она его
снимает и кладет под голову.
Т а р а с о в. Как ты думаешь, завтра будет хорошая погода?
О л я. Должна быть хорошая. Ну спи, спи, не разговаривай.
Т а р а с о в. Спокойной ночи.
О л я. Спокойной ночи.
Т а р а с о в. Это будет хамство, если завтра пойдет дождь. Весь праздник нам испортит.
О л я. Не будет дождя. Спи. Завтра горячий день.
Т а р а с о в. Сплю.
Берег моря. Ночь. Сквозь туман в море проступают
контуры военных кораблей. На берегу два человека:
Орловский и Селиванов. Они обнимаются. Шум прибоя.
С е л и в а н о в. Возьмите пакет и карту. Здесь нанесены береговые батареи, прожектора, заставы. Передайте начальнику штаба в собственные руки. На словах доложите, что ждем десанта в районе, указанном на карте стрелкой. И чем скорее, тем лучше.
О р л о в с к и й. Слушаюсь.
В море - световые сигналы.
С е л и в а н о в. Вас ждут на французском миноносце.
Они целуются. Селиванов осеняет крестным
знамением Орловского. Орловский садится в шаланду.
Шаланду сталкивают в воду. Уключина и весла обернуты
тряпками. Орловский садится за руль. Вздохи весел.
Туман. В море сигналы. Лодка уходит вдаль.
О р л о в с к и й (бормочет).
Еще безумствует Париж
И носит головы на пиках.
В море сигналы. Вздохи весел. Шум прибоя.
День Первого мая. Солнце. Город весь в знаменах,
в огромных плакатах - тех самих, которые мы видели в
"Изо" губкома. Толпы праздничного народа. Гремят
оркестры, гармоники. На всех стенах пестрят
первомайские лозунги. По улице едет "агитконка",
украшенная флагами, лозунгами, плакатами. Конка
открытая, так называемая летняя. Ее тащит пара
лошадей. В конке сидят артисты и поэты. Они на каждом
большом перекрестке дают агитконцерты. Выступают с
крыши.
Оля Данилова распоряжается выступлениями. В тот
момент, когда мы видим конку, на ее крыше гармонист и
эстрадная пара исполняют популярную в то время
"польку-агитку" - с рефреном "раз, два, три, четыре,
пять". За конкой бежит народ, мальчишки. Кричат
"ура". С конки им отвечают поэты, выкрикивая
первомайские лозунги. Много портретов Ленина.
Проезд конки панорамой. Здесь надо показать
южный город, со множеством вывесок, с террасами
закрытых кафе, с балконами, с полосатыми маркизами, и
надо показать очень демократическую, пролетарскую,
красногвардейскую толпу, столь несвойственную этому
торговому, буржуазному району.
Агитконка останавливается возле площади,
посредине которой воздвигнута первомайская арка. Арка
украшена плакатами, лозунгами Тарасова, флагами. Под
аркой проходят демонстранты. Поэты по очереди
вылезают на крышу конки и оттуда кричат первомайские
лозунги:
Да здравствует Ленин!
Да здравствует Первое мая!
Арчибальд Гуральник карабкается на крышу конки.
Его поддерживают за ноги дочь и жена. Арчибальд
Гуральник выкрикивает свой лозунг.
А р ч и б а л ь д.
Я, кубок мудрости над миром поднимая,
Кричу "ура" в честь солнечного мая!
Д е м о н с т р а н т ы (весело кричат). Ура! Ура-а-а-а!
Арчибальд раскланивается, а затем, кряхтя,
спускается в конку. Его дочь и жена неистово
аплодируют. На крыше студент в обдрипанных штанах.
С т у д е н т (выкрикивает лозунг).
Слова весеннего привета,
Гремящие из края в край,
От лучезарного поэта
Прими, товарищ Первомай!
Д е м о н с т р а н т ы. Ура-а-а-а!
Внутри агитконки. Среди прочих - Оля и Тарасов.
О л я. Иди, Коля. Скорее. Приветствуй колонну моряков. Идут матросы с "Алмаза".
Т а р а с о в. У меня уже голоса нет.
О л я. Ну, Колечка, последний раз. Я тебе помогу. Вылезай на крышу.
Тарасов вылезает на крышу. Мимо идет колонна
матросов с "Алмаза".
Т а р а с о в (кричит сорванным голосом).
Еще не разбита белая банда,
Еще из-за моря лезет Антанта!
Товарищ, празднуя Первый май,
Винтовку из рук не выпускай!
Матросы кричат "ура".
Тарасов спускается в конку. Оля ему помогает. Он
плохо себя чувствует: видимо, у него кружится голова.
Внутри конки. Тарасов садится на скамью,
опускает голову на спинку. Глаза полузакрыты.
Конка едет. Останавливается. Ее окружает толпа.
Оля на крыше.
О л я. Товарищи! Сегодня, в день нашего пролетарского, международного праздника Первого мая, перед вами будут выступать лучшие наши артисты.
Овация.
Сейчас соло на виолончели исполнит артист оркестра Городского театра Николай Петрович Самойлов-Петренко.
Овация.
Поддерживаемый снизу поэтами и артистами, на
крышу конки вылезает старик. Ему подают виолончель и
стул. Он усаживается.
Серенада Шуберта.
Старик начинает играть. Толпа слушает с
громадным вниманием. На площади полная тишина. Оля
спускается в конку.
Т а р а с о в. Оля, мне совсем плохо. (Ложится на скамейку.)
В глазах Тарасова рябит праздничный город. В
ушах гудит виолончель. Арчибальд расстегивает ему
куртку и смотрит грудь. На груди - пятна. Арчибальд
застегивает куртку.
А р ч и б а л ь д (Оле, шепотом). По-моему, у него сыпной тиф.
Арчибальд подносит к губам Тарасова кружку,
Тарасов отводит ее вялой рукой и с отвращением
отворачивается.
О л я (кучеру). Поезжайте. Скорей!
К у ч е р. Куда?
О л я. В городскую больницу.
Кучер отпускает тормоз и стегает лошадей. Конка
дергается, едет. На крыше едущей конки играет солист
на виолончели. Качается. С недоумением оглядывается,
но продолжает играть. Тарасов лежит на койке в
сыпнотифозном отделении городской больницы и бредит.
Несется время. Бред Тарасова. Это какие-то
пересекающиеся плоскости, острые углы, дисгармоничная
симфоническая музыка, плакатные - непомерно
грандиозные - фигуры матросов, красногвардейцев,
прищуренный глаз огромного Ленина. Какие-то скалистые
горы. Этот бред - впечатления "Изо", Первого мая.
Кубизм сыпнотифозного бреда. Тарасову кажется, что он
по острым уступам ползет вместе с Олей на какие-то
очень трудные горы. Горы так велики, что по сравнению
с ними Тарасов и Оля - меньше мух. Тарасов и Оля
маленькие, как точки. Они преодолевают невероятные
трудности, срываются в пропасть. Бегут среди углов и
пересеченья плоскостей. Им надо бежать. Тарасов
сжимает в руках Олину руку. И музыка, музыка...
Тарасов на одну минуту приходит в себя,
открывает глаза. Он видит сыпнотифозное отделение
больницы, видит стонущих и мучащихся в бреду больных;
видит Олю и маму, которые туманно и грустно стоят
возле его койки; он держит Олину руку, но ничего не
понимает и никого не узнает. Снова теряет сознание.
Оля и мать возле его койки. Смотрят на него
сквозь слезы. Подходят доктор и сестра.
М а т ь. Плох?
С е с т р а. Очень.
Д о к т о р. Физиологический раствор.
Мать обнимает Олю. По щеке матери ползет слеза.
Бред Тарасова продолжается.
Та же палата для сыпнотифозных. Тарасов после
кризиса. Выздоравливает. Он сидит в серой бязевой
рубахе на койке. Худая белая шея. Наголо бритая
голова. Острые колени подняты. Положив на них
тетрадь, Тарасов пишет. Входит няня. Это простая
пожилая добрая баба с сердитым лицом. Тарасов прячет
