Нежный лед - Вера Мелехова
Приболевший иностранец Майкл Чайка имел при себе имущество – большую белую спортивную сумку. Взять эту сумку на хранение вызвался друг больного, спортивный психолог Григорий Александрович Макаров.
Но больной начал активно сопротивляться, впал в неистовство, грозил международными санкциями. Пожилая тучная женщина, врач «Скорой помощи» с тридцатилетним стажем, решила не связываться. Больной иностранец истошно кричал по-русски, что в его сумке лежат особо ценные коньки, которые психолог Макаров, как только получит, обязательно испортит. Или вовсе уничтожит! Кроме параноидальных фантазий наблюдались также множественные дисфункции общего характера. Пришлось надеть на беднягу смирительную рубашку. Рисковать было невозможно – автобус полон перепуганных детей. Показывая больному его же собственную сумку, как собаке показывают кусок мяса, его вывели из автобуса.
В карете «Скорой помощи», зажимая сумку между коленей, больной плакал, но в остальном вел себя абсолютно адекватно. По прибытии в психоневрологический диспансер, чтобы избежать дальнейших эксцессов, пришлось пойти на компромисс и выполнить параноидальный каприз – запереть сумку в шкаф в кабинете главного врача, а ключ положить в сейф. Стоит ли говорить, что предварительно на глазах пациента был проведен подробнейший досмотр содержимого сумки на предмет наличия взрывчатых веществ?
Главный врач диспансера, Юрий Михайлович Семенов, человек сравнительно молодой и почти благополучный, что, строго говоря, редкость, так же как и полное психическое здоровье, был вызван на работу среди ночи. Исключительно потому, что госпитализировали иностранца. И привезен этот иностранец был из эпицентра Олимпиады, сам в прошлом был спортсменом олимпийского уровня, потому и свихнулся. Об этом Семенов прочитал в заявлении своего, можно считать, коллеги – главного психолога сборной Российской Федерации по фигурному катанию доктора психологии Г. А. Макарова. Случай из ряда вон. Не типичный.
Главврач Семенов был благополучен до патологии. Того парня, который на антиалкогольных плакатах советских времен уверенно говорил водке «Нет!» и загораживался от рюмки широкой трудовой ладонью, с него писали. Ни минуты не сомневаясь, он выполнил волю несчастного мальчика из Канады. Трудно, что ли? Просит о сущей мелочи, за драгоценные коньки свои боится, что вполне нормально. Сыплют же балерины в пуанты своим конкуренткам толченое стекло? Или вранье? Балерин лечить Семенову еще не приходилось, но его младшая дочка уже полгода занимается фигурным катанием, а теща и жена просто влюблены в этот, как они говорят, полуспорт-полуискусство.
Триумф фигуриста Чайки на прошлогоднем чемпионате мира главврачу не только известен, но всесторонне им прочувствован. И вот убийственная новость. Жена и теща будут потрясены! С ума сойти, тьфу-тьфу, не в диспансере будь сказано…
Майклу Чайке была предоставлена отдельная, из лучших, палата. Он самостоятельно принял нормальный человеческий душ и получил в свое распоряжение не какую-нибудь страшную, рваную, линялую больничную пижаму, а новехонькую, из резерва, почти совершенно подходившую ему по размеру. Оставлять госпитализированного в его собственной одежде инструкция запрещала категорически.
Про разного рода гаджеты – мобильные телефоны, блэкбэрри и тому подобное – инструкция молчала: составляли ее чуть не при Бехтереве, развития средств связи не предусмотрели. Да и какой вред можно нанести себе или окружающим с помощью мобильного телефона? Конечно, можно его разбить и осколком вскрыть себе вены или выколоть глаза, но пластмассовый осколок в любом случае будет недостаточно остер, чтобы перерезать вены качественно, а глаза и пальцами выдавить можно, если сильно приспичит. Да и не видел Семенов в новоприбывшем какой-либо выраженной патологии. И невыраженной не видел. Перед ним сидел взвинченный, перепуганный, оскорбленный, расстроенный, озабоченный, но абсолютно нормальный юноша. Сумасшествием, психическим неблагополучием от него не пахло. Конечно, это было субъективное и пока поверхностное наблюдение главврача Семенова. Ему предстояло глубоко и взвешенно изучить историю болезни Майкла Чайки, в которой его поведение в туристическом автобусе было описано так, что впору оставить беднягу в смирительной рубашке. Намеков на алкогольное или наркотическое отравление нет и близко.
Главврач Семенов сомневался. Он склонялся скорее не согласиться с коллегой Макаровым, но знал, как легко может ошибиться даже опытный психиатр. И как жестоко. Пусть парень пока отоспится, отдохнет. «Накормить и спать уложить», – приказал он и усмехнулся. Баба-яга в своей избушке на курьих ножках именно так, из сказки в сказку, встречала царевичей. Мудрая была баба, целительница народная…
Утром во время врачебного обхода к канадскому фигуристу Майклу Чайке приехал посетитель. Русский и высокопоставленный. Главврач Семенов выслушал гостя, сделал фотокопии его паспорта и удостоверения Союза фигуристов России и разрешил свидание.
Глава 211
Канада. Монреаль
«Он в сумасшедшем доме».
Элайна перепроверила, от кого было эсэмэс. Все правильно. От Ларисы. Что за чушь? Что за идиотский розыгрыш?! Лариска хочет прекратить всякое общение Майкла с Элайной? Хочет полностью ее «ампутировать», мол, не было в жизни фигуриста Чайки такого персонажа, как его биологическая мать – алкоголичка, воровка, попрошайка?
Скорее всего, так и есть. И что теперь делать? Совсем плохо Элайне. Муторно. На сердце тяжко. Добила ее Эстер своими разговорами. Спасибо, конечно, и Эстер, и Грише за их заботу, но выдерживать проповеди Эстер так же тяжко, как хвастливые монологи Нонны. Даже тяжелей. Нонка врет о самой себе, Элайну при этом не задевая и совесть ее не тревожа, Эстер же топчет ее сердце в калошах. Истерзала вконец.
Последнее, к чему пришли вчера в первом часу ночи, перебрав в двадцать пятый раз старый чемоданчик с фотографиями «еще со Львова», в котором не было и быть не могло ни одного родного Элайне лица, а были только осколки чужих биографий, линки к чужим человеческим комедиям, драмам и трагедиям, запертым где-то в небесной сети. Про линки сказал Гриша. Он в компьютерных делах продвинут не по возрасту. Остер и быстр, как подросток. Я, говорит, родился слишком рано, а то быть бы мне программистом-миллионером, Тёрочке на радость.
Гриша думает только о Тёрочкиной радости. А Тёрочка тем временем стерла Элайнину душу в кровавое месиво, в живой фарш, из которого что хочешь, то и лепи. Элайна поверила, что мать и ее, Элайну, так же сильно любила, как Майкла. Что и за нее тоже бы умерла, как за Майкла, просто не было у нее такой возможности. Что мать (любая!) за своего ребенка (любого!) жизнь отдаст, не задумываясь. И что… что Элайна сама себя еще не знает до конца, что она, Элайна, тоже мать. И за Майкла, за Мишутку своего, жизнь отдаст… счастлива будет, если возьмут…
Элайна слушала-слушала, да как разревется! Ну, сколько же можно душу на тёрке тереть? Кровью же истекает, слезами горючими. Ну пожалейте, ну остановитесь, замолчите! Так пробрали Элайну старухины слова, что под подбородком железы набухли, заболели, во рту стало кисло-солоно, левая рука отяжелела, а голова, наоборот, прояснилась. Будто внутри Элайниной головы лампочку зажгли. И сразу стало видно, что важно, а что ерунда.
Элайна взяла селфон и набрала номер Майкла. Абонент недоступен. Тогда Элайна послала эсэмэс Лариске: «Как дела у Майкла?» И тут же получила бредовый ответ: «Он в сумасшедшем доме».
Сука Лариска! Давно известно. Но Элайне до ее сучества дела нет.
Элайна позвонила Клаудио. В конце концов, она имеет право на информацию? Права биологической матери каким-то образом законами регламентируются?
– Не тарахти, говори спокойно.
Голос Клаудио не звучал ни агрессивно, ни иронично. И на том спасибо. Значит, заговора против Элайны между Клаудио и Лариской нет. Не смеются они над ней. Не издеваются. У Клаудио голос будто дрожит, что странно. Связь вроде нормальная, слышно хорошо.
– Мы отправили его в Сочи по туристической визе. Он должен был прямо из аэропорта ехать к Флоре и показать ей свое катание. Тебе долго объяснять. Ты не знаешь… Лонжа вернулась.
– Что вернулось?
– Неважно… Он прыгать снова стал, как на чемпионате прыгал. Понимаешь? Как в прошлом году.
– Я знаю.
– Слушай! Не перебивай! Если все знаешь, зачем звонишь?
Элайна заткнулась. Что кадыкастый Клод, что кривоногий Клаудио, мужики все одинаковы – мелочные, ничтожные лилипуты, которым в лицо надо говорить, будто они супервеликаны. Или молчать. Элайна молчит. Клаудио продолжал медленно, Элайне казалось – издевательски.
