Почтовые открытки - Энни Пру
* * *
Охота на землях Фрэнка Клоувса была совсем другой.
Ранчо Хай-Ло досталось ему по наследству – восемнадцать тысяч акров хорошо орошаемой долины, лежащей в горной чаше. Его дед приехал в эти места в качестве железнодорожного рабочего, но его младший сын получил работу на предназначенном для приема отдыхающих ранчо «Сторожка Гайаваты» в качестве ковбоя, ухаживающего за лошадьми, и женился на дочери мясозаготовщика с востока. В детстве у Клоувса было все самое лучшее, что и привело его к худшему. Он представлял себя только ранчером. Кем же еще ему быть?
Заснеженные вершины хребта Бигхорн, на склонах которого Клоувс владел правом выпаса, казалось, плыли на фоне неба на запад. В мягкой пойме сливались речки Свитхарт-крик и Сноупул. Выше по склонам рос строевой лес. Клоувс был болезненно одержим стремлением демонстрировать свою силу. Он женился пять раз, и вечно доносившиеся из двадцатипятикомнатного дома звуки стрельбы и битвы снискали его ранчо среди местных название «Буйное». Все в его жизни было не так, он словно притягивал к себе странных и опасных людей.
Однажды весной, раздосадованный тем, что наносы щебня забили на изгибе русло Сноупула, в результате чего сенокосные угодья на противоположном берегу оказались затоплены, он решил отсечь заводь и выпрямить русло. После того как бульдозер проработал одно утро, скорость течения в реке увеличилась, и за неделю река промыла себе новое, прямое русло, которое отсекло пять старых заводей, нанесла тонны щебня на луга Клоувса, а также выкорчевала и смыла две большие отдельно стоявшие рощи. Вниз по течению поток оказался стиснутым и затопил город Куизи. После того как штат предъявил Клоувсу претензии, тот усиленно занялся восстановительными работами, на которые ушли годы и сто тысяч долларов.
Его поголовье скота страдало от бычьих оводов, подкожных личинок, тимпанита[111], эмкара[112], актиномикоза, парши и укусов гремучих змей. Когда он нанял ветеринара для специального ухода за больным стадом, тот, проработав два месяца, объявил себя ковбоем-поэтом и перебрался в Монтану слагать стихи.
Ходили слухи, что третья жена Клоувса была трансвеститом.
В его владениях открыли скромный угольный пласт, но усилия по его разработке провалились, потому что нефть залила уголь, и газ заполнил шахту. От удара молнии случился пожар, повлекший взрыв газа, нефть выгорела, а уголь тлел под землей еще десять лет.
Не справившись с разведением крупного рогатого скота, он переключился на овцеводство. Поскольку ни за какие коврижки пастуха нанять не удалось, он предоставил овец самим себе. Вместе с овцами он обзавелся готовой ненавистью к койотам и уверовал, что его земля, как никакая другая, кишит ими сверх меры, что они стекаются к нему аж из Дакоты и Монтаны, чтобы изводить именно его овец.
Но Лоял никогда не считал Клоувса комическим персонажем.
Первый раз он увидел его в баре. Тот вошел в «Свалившегося замертво», выпил красного пива, попросил еще. Лоял наблюдал за ним краем глаза. Ему показалось, что он немножко похож на Муссолини – видимо, из-за слишком большой для его комплекции головы. Каштановые вьющиеся волосы, уже отступившие далеко от облысевшего лба. Мясистый нос. Подбородок – как покрытая щетиной подушка. Выпуклый лоб, мускулистый торс, все в нем было толстым и коротким, словно его расплющило какой-то тяжестью. Голова все время задрана кверху, как если бы шея была намертво зажата сзади.
– Интересуется тут кто-нибудь отловом койотов? У меня их – пруд пруди, самых породистых, какие только когда-либо топтали землю. – Туфли из змеиной кожи. Голос низкий и хриплый. Не дожидаясь ответа, он повернулся и вышел.
– Это что за морда? – спросил Лоял у любившего посплетничать бармена.
– О, это старина Буйный Клоувс. Когда начинал, у него было десять миллионов, но теперь осталось всего два или три. Сеет счастье направо и налево. Недавно стал разводить овец. Если его послушать, так самое большое разнообразие койотов во всех Соединенных Штатах живет именно на его земле.
Все лето официальные трапперы ставили у него капканы и ловушки, стреляли с самолетов отравленными пулями, разбрасывали отравленную приманку. Тушки, преимущественно молодых животных, сваливали гнить в старый щебневый карьер у реки. А те особи, которые выжили – более взрослые, сообразительные, хитрые, – подумал Лоял, уже знают все их трюки. А что, почему бы не попробовать? Просто так, черт побери. Надо связаться с Клоувсом.
* * *
– Ладно, – сказал Клоувс. – Ты в деле. Только одно предупреждение: держись подальше от северо-западного края, который уходит в горы. У меня есть проект, связанный с тем местом, и я не желаю видеть там никаких капканов. – Он подмигнул Лоялу, и тот предположил, что у Клоувса где-то там – плантация «веселой травки». Черт, койоты ведь тоже ее едят.
Но, даже не успев объехать охотничьи угодья, он уже знал: что-то здесь происходит. Когда его пикап со скрежетом взбирался по крутой горной дороге в ночные часы, где-то в отдалении слышались выстрелы. Собачий лай.
Субботний вечер в «Свалившемся замертво» был обычным субботним вечером. Около четырех пополудни парковочная площадка начала заполняться пикапами с оторванными глушителями и с собаками, спавшими на пассажирских сиденьях. Когда на нее въехал фургон-цистерна для доставки воды, покрашенный краской, оставшейся от ремонта бассейна, все собаки подались вперед с громким лаем. Лоял видел эту машину и раньше, она сновала вверх-вниз по горной дороге на ранчо Клоувса.
– Что за дрянь такую они возят в этом агрегате, что собаки с ума сходят каждый раз, как он въезжает на парковку? – спросил увалень, сидевший рядом с коренастым наездником. С отработанным изяществом они отъехали на своих табуретах к концу стойки. Мужчина, в этот момент вошедший в бар, являл собой человека-пирамиду со сверкающими желтыми глазами и коричневой бородой, разделенной надвое и скрепленной с обеих сторон тонкими прутками отожженной проволоки. На груди у него покоилось ожерелье из барсучьих когтей. Лоял учуял запах мускуса, гнилой приманки, голья[113], чего-то еще
