Андрей Белый - Том 4. Маски
Здесь машина застопорила.
— Как так?
— Именно.
Вежливый, блещущий мальчик, став косноязычным, конфузливым, дверцу открыл, приглашая сойти:
— Сюда: вам.
И — решительно спрыгнул:
— Приказано.
Щелкнувши, под козырек бросив руку и высадив, дернул в машину; и — выдернулся вместе с нею.
Пожалуйте! — перетолкнулся: те двое, которые за спину влезли и молча сидели (о них он забыл же), прижали к подъезду: косой, с бороденкою рыжей, рябой мужичок; и горилла безглазая в рыжем тулупе — другое: чудовище.
Как этим двум, значит, — сдан?
Тот же сыщик (в «Пелль-Мелле» торчал) при подъезде; в подъезд, занырнул с мужиками; опять «они» — тут!
И застукали ботики по этажам; этаж — первый, второй; кто-то сходит, закутанный в шубу.
Душуприй?
— Нет, — чех, но — похожий: сходил квартирант, Иоахим Терпеливиль под собственной, медной дощечкою, где «Иоахим Терпеливиль» стояло; другая: «Л. Л. Тигроватко»; сюда, что ли? А мужичок, прилипающий к локтю:
— С вас…
— А?
— На чаишко бы!
Тупо достал кошелек, чтобы рубль: нет рублей; только — трешница:
— Может, Картойфель? Раз, — выручил; может, — и выручит?
Дверь распахнула: не горничная, унтер шубу сорвал, шапку вырвал; съезжают, — по-видимому; мужики не ушли, а вошли и стояли; зачем-то поставленный ящик; в нем — пакля; и — толстая рядом веревка; и — желтый холстинный мешок, позабытый, как видно; лежит на полу; на него наступил.
Почему так не прибрано? Кушанья припахи.
И Тигроватко не вышла; открылось: знакомое выцветом, серо-прожухлое золото (цвет — леопардовый) мебели, напоминающее неприятный весьма эпизод, здесь начавшийся.
Дочери — нет: нет — профессора!
Вот —
— тинь-тень-тант —
— звуки шпор.
И — в пороге коленкой — о ящик.
— Пора, брат: давно бы так!
— Что — «бы так»?
Шагун, оказавшись среди абажуров, драпри и фарфориков.
Цвет — леопардовый; фон — желто-пепельный: бурые пятна; а посередине ковра — столик, ломберный, перенесенный сюда на короткое время (стоять ему глупо тут); стул: тоже глупо стоять.
И — тинь-тень: бой часов!
Фараон, Рамзес, — под колпаком!
Прямо с пуфика, распространив запах псины, — сплошные очки: спину гнут, стрекоча по бумаге пером; лицо — бабье; бросает не глядя:
— Прошу!
Носом — в стул: глупо туп.
Тишина: слышен где-то проход таракана; из комнаты, — той, из которой — …!
— «Сэ люй, аттансьон!»[137]
Жюли?
Нет: аберрация!
Может быть, трешницу, все-таки, — дать мужичку? Так, — на случай; чаи не вредят: здесь особенно; шалые мысли о взятках; и более, чем даже шалые: трешницы — жаль, коли — шутки… Картойфеля: тойфеля!
Вот и машина: скрежещет под домом; и — внизу увидел: под локтем лежит: как — ему?
Звонок, топоты, шарк мужиков: голос, но —
— не Картойфеля: —
— голос: Велеса.
— Он снова с тобою, мой друг, — в ухо точно: не он, а другой в него вдунул:
— Тащите туда!
И, заохавши, поволокли; видно, ящик.
Велес-Непещевич, —
— подтянутый, точно чиновник Присутствия, официально, не видя толкаясь локтем, —
— шарчит с таким видом, с каким он когда-то в пустом переулке шарчил, Домардэна не видя, не слыша, не зная, как будто Друа-Домардэн уж не воспринимаем для зренья — с портфелем: в соседнюю комнату!
Видно: Друа-Домардэн и Велес-Непещевич — в различных эпохах, не видя друг друга, живут: Домардэн — очертание мумии под колпаком из стекла, фараона, Рамзеса Второго, которого лорд Рододордер увидел в Булакском музее; Велес-Непещевич, — москвич!
Не заметил?
Есть что-то паскудное в том, что ты скинут со счетов: Друа-Домардэн — за Велесом: в портьеру:
— Вадим, экутэ донк![138]
Чиновник в очках ему путь пересек, проюркнувши с бумагами: мимо; и, все же, — за ними: портьеру разбил головой, оказавшись в гранатах, пестримых, как мушкою, в гарях ковров, желто-пепельных, бархатных, точно пылающих дымом; — и здесь: во всем красном: сидит де-Лебрейль, во всем черном, дорожном, сухая, как кобра, змея с желтой сумочкой, с пледом (в ремнях); и Мертетев: в походном пальто; и с такою ж дорожной сумочкой.
— By, Жюли?
— By, Терти?
Оба — не видят, не слышат, не знают: носы опустили в носки; видит — шейная складка Велеса; квадратную спину он выставил, пальцем — в бумагу, которую держит чиновник в очках; Домардэну он знак отстранительный делает:
— Прошу вас выждать.
Друа!
Он едва дотащился до стула; задохся и сел; видно, обухом ошеломленные, соображать не умеют; раз — обух: его отшибивший от мысли о смерти профессора; два — обух: дочь; третий обух профессора — нет в роковую минуту!
Очки — из дверей: в руках — виза.
— Вам виза!
И — обух, четвертый: дают-таки: сертификация, легализация; и — взгляд сквозь пальцы на прошлое; по настоянию Англии лорд Ровоам Абрагам, Рододордер — таки: дело сделали; да: пертурбация всех положений; возможность — куа — длить нить!
И —
— пес на кость, —
— к визе лапой дрожащей: зацапать!
«Очки» же — в пространство пустое, минуя Друа-Домардэна:
— Друа-Домардэн!
— Я… — настаивал.
Но за плечами — знакомый, его самого, — голос;
— Вла: мё вуаля![139]
И минуя «Друа», отведя его руку, чрез голову, — визу пространству пустому: очки отдают.
Повернулся и видел: —
— с цилиндром опущенным, сжатым в руке изогнувшейся, с бронзового бородою, как в отблесках пламени рыжего, мягко просунулся в двери — Друа-Домардэн, — позой, сжатой, как крепким корсетом, он переступил, став в пороге, вперяясь в древнее выцветом серо-прожухлое золото стен.
И чиновник в очках, неся папку с чернильницей мимо Друа-Домардэна, — того, кто без челюсти, без парика, без очков, — к тому, кто — в парике, в челюстях и в очках:
— Распишитесь!
* * *— А… как же — я, я? — приставало.
Оно потерялось, коли — не подлог: личность, — сперли, как — сперли — парик: он — его ж; разве эту каемочку не подшивала Жюли?
Самозванец, сперев Домардэна, под носом того, кто таким точно способом спер документы «Друа-Домардэна» — прошел под портьеру.
Э, что документы: за деньги спирают и души!
За деньги спирают и души
— А вы, господин фон-Мандро, потрудитесь ответить, зачем вам чердак поджигала Копыто?
— Я… не…
— А — я-с — знаю: понадобилось скрыть следы?… Эту книжечку вот, — и очки протянули к Мандро записную, забытую там эту книжечку, — в ту незадачную ночь в бумагах профессора похоронили.
Закрыв свою папку, чиновник пошел от того, кто уже стал оно; и «оно» —
— с бычьим ревом — в переднюю, где мужики не пустили; «оно» телефонную трубку сорвав, попыталось поведать хоть барышне, телефонистке, его не могущей спасти, —
— что «оно» —
— в западне! Дескать, Бобчинский — есть: где-то в мире!
Хрип трубки: —
— прр — тр! —
— Сумасшедшее под сумасшедшее ухо: с отчетливостью: —
— интендант Тинтендант! В боковую дверь выскочил синий, худой, — «тот», который стоял в коридоре «Пелль-Мелля»; в его руке — лом; он бодается лбом; Домардэн — в коридор мимо пятен «боевого» цвета во что-то синявое, серое, тусклое; но, спотыкнувшись о ящик, — в него; две махалися пятки: над паклею: —
— уши заткнуть: будет больно!
Подхвачен железными лапами; петлю на шее почувствовал; вырыв дыхания, воспламененье мозгов; и холстина, которая нос щекотала!
Напяливанье мешка — длилось долго; мешали особенно пятки, которые били: в носы; но нащупав веревку сквозь ткани, — дотягивали: с палким сапом, не зная, что из безвоздушного мира, когда недодох перешел все пределы, открылись восторги: «Веди к недоступному счастью того, кто надежды не знал!» Сердце, сердце… —
Кусочек базара: профессор по ящику хлопает:
— Мы понесем!
Вскрики мысли:
— Какого я друга имею!
И —
— ноль; —
— минус ноль!
Разрастанье, подобное, что ли, круженью с выпрыгиваньем (хлороформ так же действует); и ощущенье ударов двух пяток о пол: скоки — к новым возможностям!
Скоки к новым возможностям
А де-Лебрейль и Мертетев стояли в передней, не глядя, сопя; пробежал Сослепецкий, дрожащий и синий, — мыть руки; Велес, не решавшийся вовсе пойти, — вое же: был; и — вернулся:
— Еще: пусть додергается.
Языком подоткнув свою щеку, стоял, — пуча щечную шишку. Едва перебрасывались:
— Пора в ящик.
— Рогожу неси!
— Гвозди.
— А — где игла?
