Заповедное изведанное - Дмитрий Владимирович Чёрный
– Ударник джазменов группу перепутал? Или пьян, что ли, был, але просто не проспался?
экс-«Цокотуха» только пила и дула всё оставшееся время. ну, и слушала стихи наши с Винником иногда. Дима выражал своё уважение глазами, созданными не для таких камерных помещений, для большой сцены. флекс-выставку мы так с Винником и не развернули – оказалось, негде и уже некогда, на презентацию времени не осталось. рок-ориентация фестиваля, в котором Жадан пытался охватить всё, вплоть до театра, «зажевала» изобразительные искусства. как бы здесь прогремела именно в своём исходном звуке «Цокотуха», ведь предполагалось несколько выступлений, в нескольких клубах! но – сдулась. причём буквально. в предпоследнее утро все пошли смотреть постановку чего-то из Пелевина местными театральными новаторами. Тюленев повелел дунуть на задворках театра, что и было сделано – Феня профессионально сделал из пепси-бутыли. на лице Димы было истинное счастье – как-то иссякли наши разговоры о гранже, о его рок-учителях, и осталось только вот это, вместе вдыхать травянисто-тряпичную дурь. общая чаша, чаша сия самого Рока… смеялись над наряженными в японские костюмы и вставляющих братковские интонации артистами только мы, только верхние ряды. и смеялись словно по команде – заговор анашистов явно тут переплюнул все стимулы пелевинщины, к которой Тюленев относился внимательно.
в последний день мы решили получить в гривнах на руки всё полагающееся по талонам, в результате обрели много денег, на которые накупили пива «Рогань» да «Славутич»и сосисок с кетчупом, устроили в номере прощальный обед в духе командировочных… Тюленев за время прощальной этой гастроли становился всё незаметнее, оторванный от гитары, как рак-отшельник от своей раковины, он смывался в восприятии моём. на прощание в четырёхместном номере оставили мы занявшую не только стол, но и большую часть пола, батарею бутылок – на что принимавшая номер вовсе не обиделась, всё же тоже деньги, хоть и из стекла пока.
этим летом мы всё же сыграем вместе с Тюленевым, на дне рождения Осмоловского – сбудется моя мечта подбасить ему, однако в песнях не будет русских слов и слов вообще – это фирменное пение на праязыке, на рыбе, как Дима его называет. удивительно, что именно этот язык у Осмоловского вызывает слёзы понимания – под блюзовые квадраты самая оголтелая импровизация. без барабанов, в пьяном подвале ночного арт-клуба, в конце безбашенных девяностых, об этом есть подробнее в моей Поэме, которую вы не читали, Вторая часть, опять же…
понолям
потом мы потащили за собой «Цокотуху» при переезде из сухаревского подвала сносимого дома на Старопименовский… Дима и Феню этого давно потерял из виду, и Шару, ушедшего в рэп и помешавшегося на Дельфине из стародавнего «Мальчишника»… теперь с Димой играл умелый басист Ваня-Валенок, как прозвал его наш Мотя. Ваня любил не только репетировать в Движении F, но и матрас притащил, чтоб ночевать. старая и добрая Светлана Соломоновна, хозяйка этого островка демократии первой волны, доставшейся в бесплатное пользование от Музыкантского, – влюбилась в Диму, он часто пел ей на своём рыбьем языке. но кровь Рока уходила из «Цокотухи», паук времени высасывал…
лишь двух групп имена в этой коммуналке ещё вторили губы почитателей, её и «Ключевой». впрочем, мы редко теперь встречались – хотя давно обещанная песня о Кобэйне и была тогда мной закончена, сделанная для дрожащего вокала тёзки. наши встречи ограничивались рукопожатиями, иногда переключением проводов друг друга, ведь «Отход» репетировал часто за «Цокотухой» следом. Ваня-Валенок, сын некоего хозяина бензоколонки, лишь усилил провинциальный аутизм в окружении Тюленева. Дима что-то писал новое, голос его дрожал всё сильнее – но настроенный на прежнюю волну «Цокотухи», мой «приёмник» просто не ловил его сигналы, такие тихие после прежней громкости и роковости, гранжевости… потом, с нарастанием путинских нулей нашу репетиционную комнату в Старопименовском и вовсе опечатали – настала управляемая демократия, ударная установка Моти и комбы так и исчезли при ремонте и въезде туда юридической конторы Грефа…
они там кувыркались втроём, Ваня-Валенок, его Маша и Дима, на диване – так и альбом их лучший называется. вот о каком счастье он пел-говорил в доме мод. поколение такой вот проповеди, оно отгуляло как только перестало держаться коммуной, коллективом. одни прижились в семьях, другие спивались в бомжатниках. и обалдевший, напуганный какой-то всей нашей жизнью столичной Шара, и пробухавший с отцом московскую квартиру буквальный житель Подмосковья теперь Вик, где-то в собственной моче на лавке у стены Цоя ночующий на Арбате, и работающий подавальщиком микрофонов в студии на Новослободской Тюленев – утратили свой шанс, упустили тягу Рока. она уже втаскивала их в нарастающие аудитории, но сомнения и рассогласования сыграли роковую роль, вместо Рока и «Цокотухи» выступили на сцене жизни.
рок действительно наркотик. точнее – допинг, вещество из звука, из взаимопонимания гения и слушателя переходящее в крови в особый, ускоренный ритм жизненных процессов. ты становишься новым существом, когда тобой восхищаются – не получая расширения аудитории, ты начинаешь «расширять сознание», а честнее-то, просто расширять зрачки, ширяясь… не хозяин ты себе в прежнем смысле, и не умея организовывать своим талантом свой же коллектив, не умея слышать играющих с тобой или же слушая их более того, что нужно для рок-сплава, ты все децибелы направляешь внутрь себя, а не вовне. и они добьют тебя, пристукнут тем скорее, чем дальше ты отступишь от завоёванного саунда. ведь только он и только однажды даёт шанс прорваться в широченный мир через умножение копий твоих песен, альбомов… нужно соответствовать коду временного замкА, нужно развить правильный темп.
я узнавал о существовании тёзки Тюленева теперь только из «спешал сэнкс». например, на альбоме Виса Виталиса была такая благодарность Диме за помощь в студии. он как-то следовал и в дальнейшую жизнь нашу, с её революционностью и левизной, уже не звездой, которую готовы были держать наши руки, а подённым рабочим при других пытающихся прорваться в ширь народных масс своими песнями. Шару я встречал теперь на улице часто, на Садовом Кольце – оба шли с работы, он дарил на болванках свои демки, записанные с рэперами, но я их не слушал. от этих волн мой «приёмник» был ещё дальше, чем от «Цокотухи в валенках» даже времён заката Движения F.
2012
Дима уехал в далёкий провинциальный свой родной город, как и полагается неудачникам, Москва не давала теперь не только былой популярности и перспектив, но и работы для более скромных «завоевателей». Come
