Александр Зиновьев - Смута
Дома
Разговор с Мироновым привел его в мрачное расположение духа. Домой пришел поздно. Не стал будить мать и лег, не раздеваясь. Не спалось. Он уставился в потолок с разводами грязи и Осыпающейся штукатуркой. Рыжий ветхий абажур, приобретенный матерью еще тогда, когда он был ребенком. Перевел взгляд на мебель. Разваливающийся шкаф для одежды. Полки для книг, сколоченные из неструганых досок. Железная кровать с пружинным матрацем. Пружины разрегулировались и выпирали буграми. Покосившийся венский стул, сделанный бог весть когда, возможно — еще до революции. Приобретенный на свалке стол.
Взгляд скользнул по книгам. Вот книг у него много. Книги на полках, на шкафу, на столе, под столом, под кроватью. И книги хорошие. Он собирал их всю жизнь. Стоял в очередях за ними в магазинах. Приобретал втридорога у спекулянтов. Выменивал у знакомых. На книги уходила значительная часть зарплаты и вся пенсия.
Зарплата! Ее еле хватало на полунищенское существование. Человек с университетским образованием, которому сулили судьбу нового Лобачевского, не в состоянии содержать одного себя и мать на самом примитивном человеческом уровне! А что ждет его в будущем? Повышение зарплаты на несколько рублей. Никакой надежды на здоровую семью. И зачем она? Плодить новых уродов и нищих?! И итог жизни — еще более нищенский уровень. И одиночество, одиночество, одиночество. Ради чего жить? Стоит ли такая жизнь того, чтобы за нее цепляться? Есть, конечно, интеллектуальные интересы. Есть интеллектуальная жизнь. Но нельзя же вечно жить в мыслях, в идеях, в расчетах, в формулах, в теоремах, в теориях! Он же все-таки человек. Человек? А может быть он есть всего лишь червяк, вообразивший себя человеком и дерзающий стать сверхчеловеком?
У него появилось Дело. Но что это за дело?! Такое же уродливое, как он сам, как все окружающее его общество, как вся жизнь вообще. Гармония мира есть вымысел, уродство мира есть реальность.
Дело
Сусликова перевели в Москву, в ЦК КПСС. Но на его место назначили не второго секретаря обкома партии и не Маоцзедуньку, а брежневского человека из Москвы — некоего Жидкова. Последний внешне был очень похож на Брежнева и подражал ему в манере речи. Пошел слух, будто он — побочный сын Брежнева. Формально Жидкова на пост первого секретаря обкома должны были избрать. С предложением его кандидатуры выступила Маоцзедунька. Она описала его как одного из величайших деятелей партийного руководства и верного соратника Брежнева. В Партградской правде напечатали портрет Жидкова, справку о его жизненном пути и хвалебную статью Маоцзедуньки. Партградцы на этом основании решили, что Жидков будет лишь числиться, а фактически первую скрипку будет играть Маоцзедунька. Как она будет играть, об этом никто не подумал, хотя она не умела играть даже последнюю балалайку. Вырезки из Партградской прессы и записи высказываний партградцев этих дней начали заполнять вторую папку Дела.
Мы и Запад
По проблеме взаимоотношений с Западом в группе Горева наметились две крайности — прозападная (ее представлял Фюрер) и антизападная (ее представлял Горев). Остальные колебались между ними.
Позиция Горева. Отношение Запада к Советскому Союзу и ко всему, что у нас происходит, определяется прежде всего тем, что Советский Союз — сильное государство, угрожающее существованию (по крайней мере — благополучию) Запада. Запад готов терпеть на территории Советского Союза что угодно, лишь бы это государство было слабым. Запад стал бы даже татаро-монгольскую орду превозносить как демократию, если бы она пришла на смену сильному коммунистическому режиму. На Западе обращают внимание только на такие явления советской жизни, которые, по мнению Запада, свидетельствуют о слабости советского режима или ослабляют его на самом деле. На Западе начисто игнорируют те явления советской жизни, которые важны с точки зрения внутренней эволюции советского общества как общества здорового, имеющего большие исторические перспективы. Чтобы заслужить внимание и одобрение Запада, надо поставлять материал для сенсаций в западной прессе и становиться агентами западных секретных служб. Мне это не подходит. Я не хочу прислуживать Западу. Я хочу остаться в нашей собственной истории. Мы в конце концов русские люди. У нас своя судьба, своя история, не совпадающая на все сто процентов с западной. У нас различно ориентировано сознание. У нас различные критерии оценок всего. Запад стремится подчинить своим интересам и нашу оппозицию, навязать советским людям свое понимание как западного, так и советского общества. Запад занижает интеллектуальный уровень советской оппозиции и оппозиционных умонастроений советских людей вообще путем навязывания им в качестве духовных вождей определенного рода личностей. Эти личности всемерно раздуваются до масштабов сверхэпохальных гениев и пропагандируются в средствах массовой информации так, как это еще никогда не делалось ранее в человеческой истории. В результате в сознании советских людей разрушаются критерии различения таланта и бездарности, идеологической лжи и научной истины, ума и глупости, мудрости и суемудрия, честности и обмана. Ложные кумиры завладели умами и душами масс. Нам надо создавать свою отечественную, устойчивую, преемственную и независящую от Запада оппозицию. А что касается развития России, то Запад не может быть для нас образцом. Не надо идеализировать Запад. Не надо недооценивать наши возможности.
Позиция Фюрера. Наша система терпит крах. Мы должны встать на западный путь развития. Без помощи Запада мы обречены на застой и деградацию. Никакая оппозиция у нас без поддержки Запада невозможна. Только прозападная политика руководства может привести к скачку в нашем развитии.
— Позиция Горева имеет один недостаток, — сказал Слепой. — У нас могут допустить все что угодно, только не свое оригинальное и новаторское. Сами же наши оппозиционеры не допустят появление такой оппозиции, о какой говорил Горев. У нас преклоняются перед всем заграничным и топчут в грязь все значительное отечественное. Идеи Горева хороши, но у нас нет людей, способных их осуществить. Позиция Фюрера тоже имеет один недостаток: у нас просто нет людей, способных на самом деле повернуть развитие страны в западном направлении. Наш человеческий материал не годится для этого.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Остряк.
— Принято считать, что с любым человеческим материалом можно построить любой тип общества. Но это ошибочно. С нашим, например, человеческим материалом такое общество, как в странах Запада, не построишь.
— Значит, мы обречены на ту мерзость, какую имеем?
— Почему мерзость?! Мы не так уж плохо живем. Погоди, пройдут годы, и люди об этих годах будут вспоминать как о золотом веке советской истории. Мы действительно обречены жить вечно хуже, чем на Западе, жаловаться на жизнь и завидовать Западу. Ничего не поделаешь, судьба! Кроме того, надо учесть тот факт, что в послевоенные годы население нашей страны увеличилось почти на сто миллионов.
— Ну и что?!..
— Как, что? Их же кормить надо, одевать, обучать, давать им развлечения.
— У нас в избытке территории.
— Неосвоенной территории, на которой мало кто способен жить. Ты же в Сибирь или за Полярный круг не поедешь? Нет. Я тоже. По моим подсчетам, у нас до пятидесяти миллионов излишнего населения. И это еще скажется катастрофически, помяни мое слово. Причем, у людей повысились потребности, они теперь не довольствуются тем, чем довольствовались наши отцы и деды. Плюс к тому, изменились пропорции населения в смысле разделения на производительную и непроизводительную часть. В стране в огромной мере разрослась непроизводительная часть и выросли ее аппетиты. Она сожрет страну. Лет через десять мы будет сидеть в жуткой яме.
Дело
В 1982 году, т. е. за три года до того, как Горбачев провозгласил установку на гласность, группа студентов университета решила издавать нелегальный журнал Гласность. Успели выпустить лишь один номер, так как редактора арестовали, а прочих исключили из университета и рассовали кого в армию, кого в Атом, кого в психушку. Слово издавать тут было употреблено всуе. Следовало бы сказать делать, так как журнал отпечатали на пишущей машинке и сделали несколько десятков копий на ксероксе.
Юрий прочитал журнал. В одной из статей говорилось о десяти богатейших людях Партграда. На первом месте стоял заведующий овощной базой Гробыко, считавшийся главой белой партградской мафии. Его состояние исчислялось несколькими десятками миллионов рублей при зарплате заведующего овощной базы в 150 рублей в месяц. На втором месте был заведующий авторемонтной мастерской Гизатуллин, считавшийся главой желтой партградской мафии. И третье место занимала Маоцзедунька. Ей в статье было уделено особое внимание: авторы статьи рассматривали ее как характерный пример срастания теневой экономики и партийно-государственного аппарата. Авторы призывали обратить особое внимание на этот феномен, видя в нем признак формирования особого правящего класса советского общества и социальную базу для будущей контрреволюции.
