Странствие по таборам и монастырям - Павел Викторович Пепперштейн
– Разумеется, – невзрачно ответил Йеллоу.
– Эх, Ингрид Николаевна, Ингрид Николаевна, как же это вы так… – произнес Ларецкий по-русски, с искренней жалостью глядя в лицо убитой. – Прибрал Господь… Кто бы мог подумать… Хотя мы, понятно, знали про эти развлечения… Знали и не осуждали, но… Кто их всех завалил?
– Работаем, – ответил Йеллоу, глядя в угол.
– У вас есть версии? – бережно спросил белоснежный старичок.
Йеллоу тоскливо промолчал.
– У нас имеется разрешение вашего министра немедленно забрать тело, – Ларецкий протянул Йеллоу бумагу. – Наши люди сейчас оденут ее и перенесут в автомобиль, после чего мы вас покинем.
– Забирайте. Здесь этого добра навалом. Погодка истинно хорошая, – сказал Йеллоу, пряча бумагу в карман.
– Увидимся позже, крокодильчик, – отозвался Ларецкий, злобно сверкнул глазами и вышел. Но старик в белом почему-то остался.
– Я не представился, меня зовут Сергей Курский, раньше служил следователем в московской криминальной полиции, теперь на отдыхе, путешествую. Очень рад знакомству с вами, наслышан о вашей работе. Надеюсь, вы не откажете удружить любознательности туриста. Не буду утомлять вас вопросами о том, кто и зачем убил всех этих людей. Вы человек в высшей степени наблюдательный, ас в своем деле, поэтому вы, конечно, уже догадались, что всех этих страдальцев и мучителей застрелил мальчик девяти лет, ребенок-мусульманин с легкой генной деформацией, страдающий плоскостопием, с большим ожогом на правом локте. Стрелял он из двух профессиональных пистолетов с глушителями, и чувствуется отличная подготовка. Завтра уже вы разыщете ребенка-убийцу – вы ведь знаете, где его искать, не так ли? Поэтому спрошу о другом. О ларце. Вы нашли ларец?
– Ларец, мистер Курский? – Йеллоу смотрел на Курского. – Да, я нашел ларец.
– Вы открыли его?
– Я сделал это.
– Что вы обнаружили внутри ларца?
– Письмо.
– Вы могли бы показать мне это письмо?
– Вы хотите видеть письмо?
– Был бы вам очень обязан.
Йеллоу достал из кармана небольшую шкатулку с серебряным замком в виде головы кита. Проведя ногтем вдоль китового плавника, он открыл шкатулку. Внутри нежно лежало письмо. Йеллоу вынул его из ларчика и передал Курскому.
Московский следователь внимательно изучил письмо: написано по-русски от руки, лиловыми чернилами. Явно писали пером, но бумага пожелтела не сильно, свидетельствуя, что письму не исполнилось трех десятков лет. Почерк косой, так называемый летящий, с узловатыми росчерками. Письмо состояло из трех листков бумаги, ни обращения, ни подписи здесь не нашлось, и понять, что это именно письмо, а не, скажем, фрагмент рукописи, можно было лишь по тому, что в верхнем правом углу каждого листка было твердо начертано: «Первая страница письма», «Вторая страница письма», «Последняя страница письма».
Итак:
Первая страница письма
Чтобы изложить сведения, имеющие немалое значение для всякой особи, принадлежащей к человеческому виду, я собираюсь воспользоваться трюком, который в глубине своей души именую «трофейное письмо». «Трофейное письмо» – часть «трофейной игры», и если Вы читаете эти строки, это означает, что Вы одержали победу в войне. Война могла случиться молниеносная, звездная, опиумная, отечественная, война роз, воображаемая, молекулярная, война богов или микроорганизмов – Вы могли и вовсе не заметить этой войны, не увидеть ее нагих жертв, но Вы, незаметно для самого себя, победили милостью рока или же благодаря Вашей сноровке и теперь сжимаете в руках трофей – данное письмо. Теперь на Ваши, возможно, не бескрылые плечи ляжет грандиозная ответственность.
Вторая страница письма
Пройдя насквозь четырнадцать трофейных игр, начинаешь ясно осознавать, что срок жизни, естественно присущий человеческому существу, равняется 4444 годам. Число четыре тысячи четыреста сорок четыре – это код (четыре четверки, две восьмерки – две пересекающиеся в одной точке бесконечности, 16, 7 – семя, знак) человеческого вида. Все сводится к семени, к завязке сюжета, к единице, перечеркнутой горизонтом (копье, вонзенное в землю, флаг на ветру).
Как же так случилось, что вот уже более трех тысячелетий человек вынужден довольствоваться жалким ошметком времени, вырванным из совершенного тела, из полновесного срока 4444?
Кто бросил человеку этот кусок? Кто унизил и обокрал? Ответ прост: мы сами сделали это. Мы наказали себя, наказали сурово, как это умеют делать люди, и совершили это по приказу грозной и жестокой богини по имени Выживание. Выживание вида. Нелегко оно далось человеку. Но человек не Вид, а скорее Взгляд. Так что правильнее называть эту богиню, явленную в образе Кали, Богиней Выживания Взгляда.
За какие преступления мы покарали себя катастрофическим усечением срока нашей земной жизни? За то преступление, что совершилось во время одного из последних ледниковых периодов, и имя этому преступлению – предательство. Под влиянием холода человек предал себя и, кажется, вскоре собирается сделать это снова, на этот раз под влиянием жары. Под влиянием избытков тепла, излучаемых цивилизацией, возведенной на расплавленных зноем песках Кремниевой долины.
Как они бежали, в панике смешавшись, воя, трубя во все возможные хоботы, изнемогая, блея, мыча и хныкая, отступая под натиском льдов. Это выражение – «отступать под натиском льдов» – сделалось шаблонным описанием тех событий, но прочувствуйте ужас, выпавший на долю наших псевдопредков, когда они мелкими прыгливыми изможденными горлумами метались в потоках иных бегущих тварей!
Растительный мир, стеблями коего они себя прежде искренне считали, погиб у них на глазах, превратился в иней – и они совершили предательство по отношению к собственной природе – сделались хищниками. Мудрый русский язык сообщает нам обо всем, он говорит нам, что «голод» и «холод» – одно слово. Иные мудрые языки сообщают нам обо всем, а пересечения языков говорят еще больше. Поэтому слово PREDATOR («хищник») и слово «предатель» не просто звучат сходно, они – одно слово.
Какой он испустил пронзительный вой, мокрый горлум, трясущийся от холода и голода горлум, впервые обагрив свои не предназначенные для крови клычки, как его выворачивало наизнанку, какие тошнота, мор и тряска терзали его мутирующее тело, как он орал, пронзенный насквозь страхом и трепетом, шумом и яростью, бурей и натиском, ветром и потоком, словом и делом, ловом и телом, бытием и временем, сырым и вареным, кровью и любовью, сексом, драгсом и рок-н-роллом – короче, всеми рубиновыми сокровищами предательства, которыми щедро одарил его тяжелый рок выживающих. В тот красный миг человек и стал человеком, ловцом, охотником: горлум осознал различие между тем, что называют «жизнь», и тем, что называют «реальность», он почувствовал, что реально только тело жертвы, только цель, только бегущая кровь.
В глубокую щель между вершиной Жизнь и горой Реальность забилось это существо, и там оно истерически размножалось и вампирствовало вволю. Но
