Мастер - Колм Тойбин
Однажды под вечер, когда они встретились на террасе за чаем, в Каса Брикьери-Коломби неожиданно явилась романистка английского разлива мисс Рода Броутон, которую он много лет знал, живя в Лондоне. Она сообщала как-то в письме, что собирается навестить Констанс, но не уточнила даты. Она изобразила удивление, что встретила Генри у Констанс, и заключила его в теплые объятья.
– Я знала, что вы в Италии, – сказала она, – друзья в Венеции сообщили мне об этом, но я даже не надеялась найти вас во Флоренции.
Генри наблюдал, как она устраивается в плетеном кресле, предварительно взбив подушки, как болтает без умолку в своей обычной легкомысленной манере, которая могла бы у какого-нибудь наивного простака создать впечатление, что она не слишком-то умна.
– И оба вы здесь! – воскликнула она. – Как хорошо! Я могла бы годами разъезжать по Италии и никого из вас не встретить, и тут внезапно застаю сразу обоих.
Генри улыбнулся ей и кивнул слуге, который принес чай для мисс Броутон. То, что она якобы никого не слышит и не замечает ничего, кроме своего сиюминутного удобства, было полным притворством. На самом деле эта дама всегда держала ухо востро. Она даже могла заранее знать, допускал Генри, что он пользуется гостеприимством мисс Вулсон. И он был полон решимости сделать все, чтобы, покидая Каса Брикьери-Коломби, она усомнилась в достоверности этого знания. Они обсудили насельников Венеции, с которыми успела повидаться мисс Броутон, а затем разговор повернул к тому, как приятно было оставить Лондон.
– Я всегда мечтала жить во Флоренции, – сказала Констанс.
– И вот вы здесь живете, – сказала мисс Броутон. – Ваша мечта сбылась, какое счастье для вас обоих поселиться в таком чудесном доме.
Мисс Броутон сделала глоточек из чашки, а Констанс в это время пронзала взглядом пустоту. Генри очень жалел, что не сидит сейчас и не пишет в уединении своей комнаты – там он смог бы придумать достойный ответ. А думать нужно было очень быстро, и он не был уверен, что ему удастся полностью опровергнуть ее предположение.
– Конечно, мисс Броутон, я просто гощу здесь, как и вы. А счастливица у нас мисс Вулсон.
Посмотрев на Констанс, он увидел, что его замечание она словно бы не заметила.
– А где вы остановились? – поинтересовалась Рода Броутон.
– О, мне довелось поскитаться с места на место, – ответил он. – Был, как вы знаете, в Венеции, а теперь собираюсь в Рим. Флоренция восхитительна, но для бедного писателя здесь слишком обширное культурное сообщество.
– Я даже не надеялась найти вас во Флоренции, – повторила Рода Броутон.
Генри подумал, что теперь эта фраза прозвучала еще неубедительнее, однако пора было завершать вечер вопросов и ответов. По счастью, на этот раз мисс Броутон оставила ему лазейку. Сухим поклоном он дал ей понять, что, возможно, ее неосведомленность входила в его намерения. Пока она обдумывала связанные с этим последствия, Констанс перевела разговор на другую тему.
Он не желал, чтобы его новый рассказ читался как перепев истории Клары Клэрмонт и ее внучатой племянницы, поэтому ему было недостаточно просто перенести место действия из Флоренции в Венецию, нужно было сделать покойного писателя американцем, одним из пионеров американской прозы. По ходу дела он понял, что ссылается на кого-то наподобие Джеймса Фенимора Купера, а когда вплотную занялся образом американского авантюриста, осознал, что включил в его жизнь эпизоды из собственного повторного приезда во Флоренцию, своего собственного вторжения. И пока он фиксировал черновик рассказа, до него начала доходить вся ирония ситуации. Если он ищет отверженную старую деву, которая хранит старые бумаги и приходится родней пионеру американской литературы, таковая обитала этажом выше. Правда, она отличается куда большей независимостью, чем героиня рассказа.
А что, если вычеркнуть требование старой девы жениться? Что, если сделать финал истории близким к правде, к той странной, полной загадочных нюансов, открытой для любой развязки и бесконечно увлекательной жизни, которую он вел сейчас рядом с Констанс Фенимор Вулсон? Что, если его авантюрист вдруг ощутит или подумает, что ощущает, необходимость осесть, стать чем-то вроде жильца у этой очень умной и сдержанной женщины, одинокой, но не желающей стать чьей-то добычей. Она никогда не попросит о чем-то настолько очевидном, как женитьба. Все, чего она хотела, – тесных и утешных и, если необходимо, лишенных условностей отношений. Она хотела преданности, заботы и привязанности так же сильно, как уединения и сохранения дистанции.
Однажды флорентийским утром, открыв принесенное горничной письмо от Кэтрин Лоринг, в котором шла речь о здоровье и общем благополучии его сестры, он завел с Констанс разговор об Алисе.
– У нее была трудная жизнь, – сказал он. – Кажется, сама жизнь и стала причиной ее недуга.
– Я думаю, нам всем трудно живется. Слишком уж велика пропасть, – сказала Констанс.
– Вы имеете в виду – между ее воображением и рамками, которые ее ограничивали?
– Я говорю о пропасти между возможностью для женщины в полной мере использовать свой ум и общественными предрассудками, – сказала Констанс. – Алиса сделала то, что должна была, и я восхищаюсь ею.
– На самом деле она только и сделала, что осталась лежать в постели, – сказал Генри.
– Об этом я и говорю, – ответила Констанс.
– Не понимаю, – сказал он.
– Я имею в виду, что эти самые предрассудки проникают в самую глубь вашей души.
Она мягко улыбнулась ему, словно сказала что-то приятное.
– Уверен, она согласилась бы с вами, – сказал он. – Настоящее благословение, что у нее есть мисс Лоринг.
– Она сущий ангел-хранитель, – сказала Констанс.
– Да, нам всем нужна такая мисс Лоринг, – сказал Генри и немедленно пожалел о сказанном. Имя мисс Лоринг ассоциировалось со старой девой, искусной только в том, чтобы служить другим и заботиться о них.
Генри просто хотел разрядить обстановку – пошутить или
