Песнь дружбы - Бернгард Келлерман

Антон тоже принялся за свою зимнюю работу: у Греца он теперь был занят только три дня в неделю. Он пилил, строгал и грозно рявкал в сарае. Работы в Борне для него было сколько угодно, на целые годы. Сначала он сделал несколько оконных рам и ставней для Бабеттиного домика, потом принялся за изготовление телеги с откидными бортами. Это будет такая телега, что из соседних сел будут приходить на нее дивиться. Не телега, а чудо! Но для Антона не существует невозможного — он еще и не такие дела делал!

Ганса они в эту зиму видели редко. Он бывал в городе ежедневно, — начинался сезон; а когда он возвращался ночью, они большей частью уже спали. Иногда он вообще не приходил домой. Где он ночевал, знали только господь бог и Антон.

— Вот грех-то, — хохотал Антон, — кузнец Хельбинг застукал его у своей дочки, у толстой Берты, и разыгрался большой скандал! Женщины его до добра не доведут. Как это может разумный человек столько путаться с бабами?

— А Долли? Что говорит Долли?

— А что ей говорить? Она ничего не знает. Он парень хитрый, наш Генсхен!

5

Пока еще стояла сносная погода и не было снега, Рыжий каждое воскресенье бродил по лесу. Как разведчик, опасливо и настороженно пробирался он среди влажных от сырости деревьев; порой на него падали одинокие холодные капли. Втянув шею, выставив вперед рыжую бороду, он был похож на пробирающегося по мрачному лесу гнома — дети испугались бы при встрече с ним. Он таскал к своим складочным местам камни и плиты, таскал без устали, хотя и обливался потом; камни и плиты, плиты и камни — ему все было мало. У него было три таких склада. Он собирал также жерди и дрова, укрывая все это хворостом.

Но как только начались холода и выпал снег, он больше не отходил по воскресеньям от теплой печки. Даже сильные вороные Германа не были бы в состоянии его оттащить. Он снова читал желтенькие книжечки, истово тараща осоловевшие глаза. Белочка, которую он приручил, резвилась около него и брала из его рта лесные орехи. Потом снова наступила полоса, когда он каждое воскресенье писал письмо Эльзхен. Он терпеливо выводил букву за буквой и так часто брал в рот Перо, что его губы и рыжая борода были сплошь покрыты чернильными пятнами.

— Ну, Рыжий, — спросил Герман, — когда же наконец приедет Эльзхен?

Он положил руку на плечо Рыжего, чтобы вызвать того на откровенность. Он знал, что Рыжий застенчив как девушка и скорее позволит себя обезглавить, чем выдаст свои сокровенные мысли. Они были совершенно одни в комнате.

На широком лице Рыжего отразились печаль и уныние.

— Она-то хочет приехать, но хозяин ее не отпускает, — ответил он.

Это Герман не мог понять. Раз Эльзхен хочет?.. Что, собственно, спросил он, представляет собой эта Эльзхен? Рыжий опасливо посмотрел в сторону, распустил шарф на шее. Герман почувствовал, что ему приятно немного отвести душу. Что представляет собой Эльзхен? Ну, это высокая стройная женщина с черными глазами и настоящим орлиным носом — да, настоящим орлиным носом. У нее величавая походка, и на батрачку она не похожа, скорее на жену крестьянина. Он знает ее десять лет, — тогда он был батраком на лесопильне. У нее есть от него мальчик.

— У тебя есть сын? — удивился Герман.

Он этого не знал. Рыжий изумленно посмотрел на него; ему казалось невероятным, что есть люди, которые не знают, что у него сын от Эльзхен.

— Его зовут Роберт, ему шесть лет.

— Роберт?

Рыжий лукаво моргал глазами: есть, значит, люди, которые не знают, что его сына зовут Робертом?

Однако Герману не все было понятно.

— Но ведь если Эльзхен действительно хочет, она может просто собраться и уехать!

Рыжий снисходительно посмотрел на Германа. Он — пожал плечами, или, вернее, втянул огненную бороду глубже в свой шарф.

— Ты слишком хороший человек, Герман, — сказал он, — ты не знаешь людей. Хорошие люди никогда не знают людей, они считают, что все такие, как они.

Нет, все это не так просто. Владелец лесопильни просто не отпускает Эльзхен. Он прячет ее платья и башмаки. А однажды, когда она хотела сбежать, вдруг пропал Роберт. Роберт исчез, а ведь без своего малыша она не могла уехать. Хозяин покуражился над ней три дня, прежде чем Роберт появился снова; она тогда чуть с ума не сошла. Потому что хозяин — его зовут Рупп — способен на все. Ему уже за шестьдесят, но это отчаянная голова, его все боятся. Рупп заявил Эльзхен: «Видишь, Эльзхен, что с тобой будет? В следующий раз ты не увидишь Роберта целый год». Вот каков Рупп! Нет, Герман слишком добр, он не знает людей.

— Черт побери! — сердито закричал Герман. — Да я на твоем месте просто отправился бы туда и забрал Эльзхен и мальчика. Денег на дорогу мы как-нибудь наскребем!

Рыжий поник головой, он казался совсем обескураженным.

— Это ты так рассуждаешь, Герман! Ты совершенно не знаешь людей!

— Да брось ты толковать о том, что я не знаю людей! Вовсе не так приятно это слушать. Поезжай, и баста!

— Это ты так рассуждаешь, Герман!

Все это не так просто. Владелец лесопильни попросту вызовет жандармов — у него ведь есть телефон, — и они арестуют Рыжего, возьмут и арестуют.

— Арестуют?

— Ну да, конечно! За похищение несовершеннолетних. Или скажут, что это вмешательство в чужие семейные дела.

Герман громко расхохотался.

— Разве Эльзхен несовершеннолетняя?

— Нет, но Роберт.

— Да послушай, Рыжий, — ведь это твой ребенок!

— Рупп станет утверждать, что Роберт — его ребенок, а жандармы поверят ему — они сделают все, что он им скажет: они его боятся.

— Можно подумать, что этот Рупп — настоящий дьявол!

Лысина у Рыжего побагровела, на висках вздулись синие жилы. О да, этот Рупп — дьявол, подлец, сам сатана! Его нужно прикончить, просто прикончить! Топором! Как он ненавидит этого Руппа — о, как ненавидит!

— Ну ладно, Рыжий! — сказал Герман. — Успокойся. Мы подумаем, как быть, это гораздо разумнее.

За все время их знакомства Герман впервые так откровенно разговаривал с Рыжим. Чтобы окончательно его успокоить, он сказал:

— Ты, во всяком случае, напиши Эльзхен, что она и Роберт будут в Борне желанными гостями.

Рыжий кивнул и схватил свое каллиграфически написанное письмо.

— Это я уже написал: приезжай смело с нашим Робертом. У меня есть благородный друг.