Борис Казанов - Полынья
Кто-то остановился рядом, прикуривая, ломая спички. Не поздоровавшись, хотел уйти.
- Толя!
Андала хмуро сплюнул под ноги:
- За рыбачка пришел просить?
- Надо поговорить.
- Обожди... - Он взял у матроса фонарь. - Иди за мной.
Спустились к конфискованным лодкам.
Андала тотчас нашел среди них лодку Гриппы и, распахнув трюм, ткнул лучом... Суденко увидел птиц, сваленных в кучу: чирков, гаг и гагар и серых гусей с длинными клювами. Печально смотреть на любую смерть, но в особенности на мертвых птиц, еще недавно летавших в небе, а теперь перепутавшихся шеями, словно удавленных одной рукой, сваленных в мерзкую кучу... Было тут и еще разное: ляжки оленя с лежащей отдельно отрубленной головой; несколько бочек отборных, продушенных специями, омулей, сигов, крупных гольцов. Впрочем, Суденко посмотрел только на птиц. На остальное глянул вскользь.
- А теперь - проси...
Суденко молчал, понимая, что говорить рано. Пусть в Андале выкипит злость, как вода в его самоваре...
- Молчишь?
- Сокола при мне. Он не виноват, с соколом.
- Почему так?
- Мог броситься на человека.
- Брось! - Андала рассмеялся, выдыхая дым. - Я никогда не видел, чтоб они бросались. А что топят они в море - ложь! Да он тебе просто затемнил мозги... Ты посмотри, что брал: почти одних гусей, белое мясо... А ведь я, хоть знал, что он гад... я от него ожидал чего-то... Я б знаешь что... - он вынул из кобуры пистолет, положил на ладонь, - я б его расстрелял на твоих глазах, собственноручно! Если б дали приказ...
- Приказа не будет.
- За природу? Будет! Уже пора давать.
Андала сунул пистолет обратно.
- Толя, верни лодку.
- Ты меня, кажется, просил: не вмешиваться в твои дела, - ответил он. Я тебе обещал. Чего же ты теперь лезешь в мои?
- Это тоже мое дело.
- Если ты просишь за личное, если ты говоришь так... - его голос зазвенел яростью, - то ты мне враг!
- А теперь скажи: как можно забрать лодку?
- Составим протокол с описью преступления. А лодку-через магазин. Покупай любой, кто имеет право.
- Могу купить я?
- Выкупить для него? Как только он включит мотор, я ее возьму опять. По новой статье.
- Ему надо уехать.
- Вот это правильно. В его интересах... Я ему дал срок до ноля.
- Как же он уедет без лодки?
- А это меня не касается! Хоть круизом вокруг Европы...
- Я эту лодку возьму, - сказал старшина, тоже закипая. - Верну любой ценой, можешь быть уверен! Но у меня времени в обрез, мне жалко время. Я тебя навел на след, и я тебя прошу в последний раз: продай лодку мне! Закрой глаза, что он уедет. Лучше уступи сейчас, чтоб не делать потом.
- Ничего ты не добьешься, Жора, - ответил он спокойно. - Вот я сейчас перееду ее катером, и все.
- Вот ты, Толя, сказал, что я тебе враг. Но я стою с тобой. Ты Гришу Ковшеварова возил под конвоем. Не глянул вчера, как он глотал кровь... Так знай! Никогда, ничего я не сделаю для тебя. Если я тебе враг, то и ты мне.
Андала помолчал в темноте, как бы присматриваясь.
Потом сказал:
- Кто же с вами пойдет завтра? Кто будет вас вести? Кто из нас прав, я или ты?
- Толя, уступи!
- Ладно...
Пока Гриппа отлучался, посидел возле лодок на его месте, слушая, как грохочет на берегу разный металлический хлам. Ветер продувал гавань, сбивая снег, который шел редкими струями, приоткрывая огоньки. Какая-то женщина в тулупе, закутанная по глаза, ходила неподалеку, охраняя баржу с вином. Думалось обо всем как-то тускло, невнимательно. Не выходил из памяти утопленник, которого привезли. Нельзя определить точно, не определишь по рукам. Но это мог быть он, Володя Марченко.
С той стороны, куда ушел рыбак, послышались шаги... Суденко привстал удивленный: Гриппа должен был подъехать с воды.
Это был не Гриппа, а матрос Андалы.
- Товарищ старшина! Разрешите обратиться?
- Обращайтесь без "старшины". Я не на службе.
- Товарищ старшина... - Он вынул конверт с арктическим штемпелем. Напишите, пожалуйста, свой адрес.
- Зачем вам?
- Я вам напишу со службы. Разрешаете?
- Почему же нет? Много привезли птиц?
- Полный катер! Еле рулевку могли крутить.
- Счастливо дослужить.
- И вам счастливо!
Подъехав, Гриппа вернул деньги.
- Не взял за лодку?
- Сказал: "Уезжай, чтоб не вонял!.."
- Знаешь, кто тебя выдал? Я.
- Зачем?
- Сам не знаю.
- Хочешь прокатиться?
- Что ж, поехали...
16
Прошли "Ясную погоду", которая работала в автоматическом режиме как маяк. В окнах были видны лоцманы с простынями, одеялами, укладывавшиеся спать. Это была их плавучая гостиница, в которой они поселялись на время навигации, и, помня их других, всегда подтянутых, одетых по форме, воплощавших строгую красоту моря, он видел сейчас просто пожилых уставших людей, наверное, думавших о семье, о возвращении к дому. Остался позади ледовый буй Экслипс с воющей сиреной, отхаживавший вприсядку на волнах. Обминули караван "Агата", втягивавшийся в пролив пунктиром красных огней. Обогнули город на воде, от которого остались разрозненные кварталы, и по мелюзге, шнырявшей среди них, было ясно, что скоро и эти пароходы снимутся с насиженных мест, и через несколько часов здесь будет просто море. Отсюда Гриппа сделал знакомый поворот, нащупывая за приметной рябью черные островки, и начал отклоняться к ним. Возможно, к бухте Чулок, где были в прошлый раз, показавшейся тогда обманчиво зеленой, а теперь оглушившей черной тишиной.
Опять Гриппа привез с умыслом, для чего-то... Быть может, и осталось что-то недоговоренное между ними. Только приходит ли откровение из-за того, что нужно? Поэтому сразу принялись за работу, которая их сближала. Осмотрели двигатель, расклепали борт, где была течь. Окатили лодку свежей водой и вытерли начисто, чтоб просыхала. Гриппа торопясь прочистил затертый Андалой трафарет. Суденко посмотрел на то, что Андала затер, а Гриппа восстановил опять: "Арктика".
- Хорошее название.
- Уже выправил пограничный пропуск на следующий год... - Рыбак ругнулся от огорчения. - А теперь куда денешься? У нас хозяин один.
- Теряешь в заработке?
- Тут дело не в деньгах, - ответил он. - Дело в жизни. Я погибать не намерен, но я должен иметь право на риск. Это у нас оговорено с женой.
Суденко понял, что он сказал...
Гриппа прав: только в окружении опасности, когда жизнь качается, как на весах, открываешь истинную цену супружества, объединения любви. Такая любовь недоступна проклятию скуки, и если она уходит, то лишь полностью себя испепелив, чтоб вновь разгореться в воспоминаниях. Эта способность на риск, а также любовь к женщине были в нем привлекательны, хотя сказал он на сей раз не с обычным пафосом, а как о чем-то заранее обдуманном и принятом, как семейная жертва. Но как бы там ни было, он выделил эту потерю как главную, что невольно тронуло Суденко.
- Хочешь, я тебя снова поселю здесь?
- Каким образом?
- Приведу "Шторм", и ты здесь.
Он ответил, подумав:
- Наверное, не надо мне,
- Почему?
- Все равно без второго номера не пустят.
- Так и не нашел никого?
- Я не искал, - ответил он. - Зачем мне иметь кого-то?
- Ты не знаешь случайно, кого Андала привез?
- Это не он.
- Ты знаешь точно?
- Куда еще! Этого парня я запомнил, когда они втроем ехали. Встретил в море, сидят в полушубках, без шапок, - опять начал рассказывать он. - Тогда как раз первый пароход пришел, отмечали. Может, и не совсем трезвые. Помню, щека у Володи была расцарапана. Оплеснул водой, в другой руке письмо: "Передай Каменотесу..."
- Молотобойцу.
- Ну да, Я говорю: "Куда вы? Погода вот-вот испортится". Заржали -моряки! И поехали... - Гриппа так волновался, что не мог прикурить.
Сейчас он скорбел о второй потере: о каких-то отношениях, новых для него, которые пришли с Володей и оборвались раньше Володиной гибели. Может, и море после этого в душе остыло, и уходил в него стрелять, хоть и утверждал, что трех уток ему достаточно. Это Суденко тоже мог понять, как понимал и то, что в ностальгии порой представится такое, чего, может, и не было вовсе. Оценивая свои отношения с Марченко, Суденко даже сейчас не мог избавиться от привычной неудовлетворенности. Вспомнилось, как в Балаклаве, на подъеме мин, Володя полез на некачественной смеси, никого не предупредив. Чего он так торопился? Потом весь день ушел на то, чтоб его достать. Но если в армии, где наверху порядок, сила, точность, Володя мог позволить себе необдуманный шаг, то здесь первое же его погружение обернулось травмой: безответственный механик по ошибке врубил винт. В том, что Володина жизнь изменилась, он сам был виноват. Никаких других объяснений не было.
- Вот ты мне и скажи, - приступил рыбак опять. - Виноват я в его гибели или нет?
- Тут дело не в словах, не в рассуждении.
- А в чем же?
- Как лежит на душе, так и есть.
- Это я понимаю, - согласился он. - Но мне еще надо ответить, как на уроке... Моя жена не знает, что я еду один! - И добавил с болью, с прорвавшимся отчаянием: - Зачем ушел? Мы б сейчас уехали вместе!..
