Нежный лед - Вера Мелехова
К сожалению, переводчица честно отрабатывала свой хлеб:
– Склоны наших гор располагают трассами различного уровня сложности и позволяют проводить соревнования по десяти олимпийским дисциплинам.
– Но финишная зона при этом одна на всех? – спросил Крис Синчаук и усмехнулся.
Флора уже не первый раз замечает: в России Синчауку не нравится абсолютно все. Почему?
– Да, финишная зона одна… – Переводчица потупила чудный взор.
Довольный Синчаук посмотрел на часы, вздохнул:
– Долго еще?
«Замолчите все, пожалуйста…» – мысленно взмолилась Флора и прильнула к стеклу.
Внизу плыла неспешно гравюра Дюрера. Черно-белая, бесконечная, трагичная. Снежные поляны, немые тени, замки, крепости. Вот лик печальной девы. Меланхолия здешних мест? Оплакивает прошлое и пришлых… Всадники несутся во весь опор! Льют рекой черно-белую кровь. Гравюра не знает красного. Гравюра – не жизнь, гравюра всего лишь оттиск.
Господи, как дивно, как легко плывет эта русская гондола в небесах Кавказа, как правы русские, что построили в этих теплых, но снежных местах горнолыжный курорт. Царского комфорта! Несусветной красоты! У русских, Клаудио говорил, все так – меры не знают. То, что Флора увидела в Сочи, выше всяких похвал!
В кармане звякнул смартфон. Достала, посмотрела – опять Лариса Рабин. Тысяча первый месседж, тысяча первая эсэмэска! Именно то, о чем Клаудио говорил: меры не знают. Вчера принято окончательное решение, о чем Флора немедленно Ларисе сообщила: никто и ничего в авральном порядке менять не станет. Паника не оправдана. Дерек Лефорт показывает стабильные и пристойные результаты. Лефорт и будет выступать, Майкл Чайка – нет.
Поведение Чайки и его педагогов Синчаук назвал деструктивным и скандальным. А Турасава даже бледнеет, когда о Чайке речь заходит. Можно подумать, будто Турасава боится Синчаука. Это, конечно, глупости. Боится он не Синчаука, боится он непредвиденных и неприятных ситуаций, источником которых Майкл Чайка может с легкостью стать. В этом Синчаук прав.
– Мы прибыли на последнюю станцию нашей канатной подвесной дороги. Станция называется «Роза Пик». Высота над уровнем моря две тысячи триста двадцать метров.
Девушка-экскурсовод первой ступила на маленькую платформу, Флора за ней. Замечательная, просто великолепная экскурсия к… Богу в рай. Небо близко-близко: рукой достать можно. От высоты звон в ушах. Легкий, странный. Космос на земле. Ай да русские, меры не знающие, спасибо им за этот чудесный день!
Глава 201
День был долгим. Экскурсия закончилась поздно вечером, когда небо уже пролило на Красную Поляну, на Розу Хутор, на горы с их снежными головами неиссякаемые сине-фиолетовые чернила, как проливало каждый вечер тысячи лет подряд. Но прежде лишь луна и звезды смели спорить с холодной мглою, теперь же божьи чернила были разведены множеством голубых рукотворных солнц: прожекторы освещали лыжные трассы. Они были установлены всего лишь в целях безопасности – разбросаны по снежным горам. Но как это красиво! Снег, сверкая мириадами голубых искр, будил небеса. И небеса стонали от блаженства, заходясь в немом темно-малиновом звоне… И безразличные горы вокруг.
Потрясенная Флора не хотела уезжать. Она видела, что и у Акара Турасавы тоже лицо какое-то странное, необычное. «Будто стихи сочиняет», – подумала она и улыбнулась. Крис Синчаук был озабочен: не опоздает ли электропоезд «Ласточка»?
– При чем тут ласточка? – спрашивал он вслух, но как бы сам у себя. – Логика российских названий непостижима.
Отвечать ему, слава богу, не пришлось: «Ласточка» радостно подлетела к перрону и распахнула двери.
Как раз в эти минуты Майкл Чайка, выйдя из отеля «Radisson» в расстроенных чувствах, изумленный тем, что его не только не узнали, но еще и обхамили, бежал в сторону перрона.
Вскочить в электричку Майкл не успел, но в ярко освященном и стремительно уплывающем вагоне он совершенно ясно увидел трех хорошо знакомых ему людей: Флору Шелдон, Акара Турасаву и Криса Синчаука! Как так? Минуту назад ему сказали, что на Роза Хутор их нет. Но вот же они! Уехали…
Глава 202
– Хотыте, догоним поезда?!
Перед Майклом стоял плотный мужчина среднего роста с бегающим взглядом. Что-то в нем было непривычное, странное, линялое какое-то.
«Альбинос! – догадался Майкл. – Настоящий альбинос, никогда в жизни не видел…»
– Ви Майкла Чайка?! – Альбинос пристально вгляделся в лицо Майкла и страшно обрадовался.
– Ну.
– Моя теща вас обожает, знаешь? Давай я вас подвезу! Куда?
Хороший вопрос. Электропоезд «Ласточка» движется только в двух направлениях: либо с моря в горы, либо с гор к морю. Флора и Турасава (Синчаук не в счет) только что уплыли с гор к морю. Значит, и Майклу нужно к морю.
– Мне к морю, – сказал Майкл в растерянности. – Я следующим поездом поеду.
– Обижаешь, да?
Альбинос шагнул вперед, Майкл отшатнулся от сильного запаха чеснока. Глаза у альбиноса были серо-розовые, ресницы и брови – желтые, густые, длинные. По всему лицу – кривые, разных форм пигментные пятна. Альбинос был в яблочко. «Бедняга, – подумал Майкл. – Ему еще хуже, чем мне».
– Нет, нет, что вы? Я совсем не хочу вас обидеть, просто не стоит беспокоиться…
– Ти мина уважаешь? – спросил альбинос и моргнул желтыми ресницами.
Майкл удивился:
– Что?
– Ти гост, я гостэпрэимний. Уважаешь?
«Дурак какой-то», – подумал Майкл и ничего не ответил. Надо узнать, когда следующая электричка (славное слово, уже запомнил) и где тут билеты берут.
– Ти мне дай вот тут. Пиши, что уважаешь. – Альбинос достал из кармана засаленной джинсовой куртки сложенный вчетверо газетный листок и крохотный, остро отточенный карандашик из мебельного магазина IKEA, такие бесплатно раздают, размеры и номера моделей записывать. – Всей семье пиши, теще первой. – Альбинос протянул Майклу газетный обрывок вместе с карандашиком.
На белом поле вокруг арабской газетной вязи Майкл должен был расписаться в уважении к альбиносовой семье. Теще первой.
– Я по-английски. Я по-русски не умею.
Альбинос счастливо кивнул:
– Пиши: уважаю и привет даю всем Томидиашвили. Теперь имена. Нина, Вахтанг, Анжелика…
Альбинос стоял в позе хомячка, держал огромные ладони перед собой как столик. Над этим нечистым и нетвердым столиком склонился несчастный Майкл, дыхание альбиноса было химической атакой. Тысячу лет Майкл не давал автографов. Эта встреча была странной – почти нападение. Ну и семейка у альбиноса… Человек десять уже перечислили.
– Все, больше места нет! – Майкл радостно отдал карандаш и обрывок газеты, отвернулся, жадно вздохнул. Воздух горный, чистый!
– Вот спасибо, дорогой! – Альбинос хотел Майкла расцеловать, Майкл отпрыгнул в ужасе. – Я тыбе должник тэперь. Я тыбе бистрей «Ласточка» доставлю. Я тут живу, я тут все знаю. Я теперь твой шофер, хочешь? Я – великий Майкл Чайка шофер. Хочешь? Дэньги не хочу, хочу уважаешь!
Майкл согласился. Во-первых, от альбиноса невозможно отвязаться, во-вторых, раз он местный, то действительно все вокруг знает, по крайней мере, не заблудится, в-третьих, почему бы великому фигуристу Майклу Чайке не иметь собственного шофера? За уважаешь?
Машина называлась «жигуль» или «жигу», Майкл не расслышал. Имела не автоматическую коробку передач и страшно тряслась. То ли от старости, то ли от страха, то ли от несовершенства конструкции. Майклу было предложено сесть на переднее сиденье рядом с шофером. Пахло в машине не чесноком, а бензином. Если бы пахло чесноком, Майкл тут же бы выскочил. Альбиноса звали Ираклий, но можно просто Ира. Ира распахнул грязный багажник и хотел уложить туда щегольскую белую Майклову сумку. Майкл не разрешил: с сумкой он не расстается, в сумке коньки. Когда тронулись с места, Майкл хотел кинуть сумку на заднее сиденье, но на этот раз запротестовал альбинос-Ира.
– Нэльзя! – сказал Ира. – Багажник можно, зад нэльзя. Важний груз везу! Сумка тяжелый. Нэльзя.
Важный груз был укрыт толстым верблюжьим пледом, очень похожим на тот, каким Клаудио прикрывал вечный бардак на заднем сиденье своего битого калгарийского «форда». Но бардак альбиноса Иры имел неприятные очертания – очертания трупа. Майкл мрачно и почти беззвучно хохотнул: а может, альбинос – не альбинос вовсе, а вурдалак? Альбиносом он становится временно, пока крови вдоволь не напьется?
