Все их деньги - Анна Теплицкая
Глава сорок третья. 2024. Классик
Впечатления от Москвы сильно разнятся в зависимости от того, куда направляешься, и красивейший Страстной бульвар, по которому мы сейчас ехали со следователем Низликиным, вопреки обыкновению, произвёл на меня угнетающее впечатление, хотя и был подсвечен вечерними огнями. Я в очередной раз похлопал себя по карману брюк и, почувствовав ткань, вздыбившуюся от давления купюр, заметно успокоился.
Почти всю дорогу следователь Низликин объяснял мне мои права и осторожно глумился, но я почти ничего из услышанного не осознал, а только размышлял, почему расплата за поезд пришла в такой неподходящий момент, что за порно крутилось по телеку, кому это было выгодно? Заначки вопросов не вызывали, уже лет десять все лежит в одном месте, интересно только то, что менты знали, где искать. Кто-то заказал, это понятно, но кто – не укладывалось в голове?..
МИВС[21] на Петровке, 38 выглядел так же паршиво, как в фильме с Лановым и Юматовым. Процедура досмотра прошла по всей строгости, раздели до трусов, обшарили. Хотели посмотреть, что под трусами, но Низликин нетерпеливо махнул рукой, мол, хватит, пошли. Двое парней вытрясли мои вещи из карманов, один, увидев толстую пачку денег, хмыкнул.
– Антон Георгиевич, – обратился я к своему провожатому. – Мобильник и деньги оставьте мне.
Низликин еле заметно кивнул, парни, перестав ухмыляться, отдали мне мобильник и банкноты. Он повёл меня по коридору, затем направо, на лестницу, опять коридор, на этот раз пошире – упираемся в массивную железную дверь на цепочке (цепочка, наверное, чтобы заключённые не могли вытолкнуть полицейских), в неё приходится чуть боком входить. Выглядит страшно. Камера – убогое убожество, вся в кумаре, залита жёлтым светом от лампочек, две двухъярусные кровати прикручены к полу. Окошки в мелкую квадратную решётку.
– Вот, Антон Павлович, здесь жильё на следующие двое суток. Как вам?
Я достал пачку и отсчитал двести тысяч.
– Что здесь есть получше?
Низликин пару секунд помолчал, но деньги взял.
– Ждите, Антон Павлович.
Захлопнулась тяжёлая дверь камеры, и меня сразу замутило. Камера была практически пустая, только внизу на шконке валялся старый мужик с перебинтованной ногой, обмотанный синим пледом, и в очках, привязанных к голове резинкой.
– Привет, – сказал он.
Я из вежливости кивнул, не переставая «знакомиться» с камерой: небольшой заборчик у «очка» – дырка в полу. Там беспрерывно падали капли, видимо кран не работал.
Мой сокамерник, завидев мой интерес, сообщил:
– Знаешь, я тут посчитал, из этого крана вытекает сто сорок два литра воды в день.
Я опять кивнул. Сколько мне тут ждать Низликина было непонятно, но, если подумать, сейчас было уже около часа ночи, оперативники пришли ко мне где-то к одиннадцати, пока досмотр, доехали сюда, процедура оформления заключённого, сейчас должно быть около часа ночи. С этими лишениями я и забыл, что у меня с собой мобильник и посмотрел на экран: времени было два часа ночи. Значит, по логике, ждать Низликина недолго. Странный мужик выглядел ненормальным, но безобидным.
Я продолжал стоять, опираясь на трость, так и не решаясь присесть. Казалось, стóит это сделать, так уже никогда и не встанешь.
Мужик бормотал под нос:
– Мне когда было одиннадцать лет, моего дядю Юру моя тетя и мама задушили, и он так смешно синел. Нет, сейчас я понимаю, что это всё ужасно, но тогда мне было весело.
Безобидный псих шутит. Так люди и падают на дно истории. Нездоровая нога стала затекать, и я всё-таки осторожно приблизился к кровати; Матрас ужасал, я только опёрся двумя руками о железный каркас и, как мог, расслабил поясницу. Минут двадцать ещё простою, а если следователь задержится, тогда придётся… Скрежетание двери отвлекло меня от составления плана, я с радостью услышал голос Низликина («Сюда, Антон Павлович») и, не оборачиваясь, вышел.
Следующее моё пристанище выглядело гораздо более прозаично и уютно, это был небольшой кабинетик: маленький красный диван; стенд с бумагами, пришпиленными кнопками; стол с двумя мониторами, на котором полуразлёгся молодой сотрудник полиции и даже, вуаля, имелся небольшой плазменный телевизор.
– Это дежурный у нас, Паша. А вы располагайтесь, добро пожаловать! Бóльшую часть времени проводить можете здесь, но, часов в десять утра два-три часа придётся мариноваться на законном месте, уж извините, ничего сделать не могу. Вдруг, проверка, сами понимаете…
Я кивнул. То есть меня ждут две ночи и два длинных дня.
– Жизни нет, хоть кофе дай, – попросил я.
– Это пожалуйста. Я даже вот, поесть достал, – Антон Георгиевич протянул мне картонную коробку с изображением лапши. – Там чайник, заваривайте, когда захотите, Пашка не против. Да, Паш?
Молодой мент сонно кивнул. В дежурной комнате ненавязчивый сигаретный дым смешивался с запахом растворимого кофе, что перенесло меня в наш офис на ярмарке в СКК, ровно в 1995 год. Так там пахло всегда, ведь тогда только появились эти модные пакетики со смесью порошка кофе, сахара и ванильного экстракта. Внезапно почувствовав острый приступ ностальгии, я сделал глоток, и, от разлившегося по телу тепла, стало почти хорошо.
После ночи, проведённой вместе, и хоть не хочется этого признавать, но, возможно, ещё из-за десяти тысяч рублей, перекочевавших в Пашкин карман, мы с ним стали настоящими друзьями. Он оказался приятным парнем, с вопросами не лез, коротко рассказал о себе и здешних порядках: в семь утра в изоляторах проверка, нужно встать и выстроиться у окна, пока они шмонают вещи. После получасовой прогулки выдают сотовые телефоны. Не более, чем на пятнадцать минут, а в остальное время сидишь в камере. Здесь всё зависит от соседей, всякое бывает, и драки, и поножовщина. Есть поехавшие, есть и нормальные, в общем,
