Собрание сочинений в десяти томах. Том 9 - Юзеф Игнаций Крашевский
В такой тревоге графиня провела ночь, скрывая свои слезы и не желая отнимать мужество у мужа.
Граф, напротив, был в отличном расположении духа, рассказывал жене, что он говорил королю и какое впечатление произвел своими словами; он хвалился, что успел порвать сети, расставленные ему неприятелями; что все придет в прежний порядок, и он удалит тех лиц, которые относятся к нему неприязненно, а королеву настолько отстранит, что она будет совсем безопасна.
На другой день, 5 февраля, граф проснулся в обычном часу, оделся, и, по давнишнему обычаю, поехал в замок. Если бы граф был побольше догадлив и поменьше самоуверен, он легко бы заметил, что при его появлении во дворце все придворные многозначительно переглядывались; некоторые поспешно удалялись, а те, которые не могли избежать с ним встречи, были неразговорчивы и холодны.
Сулковский, по обыкновению, прямо направился в комнаты короля, зная, где он находился в это время, но вдруг Левендаль очень вежливо остановил его, говоря, что король занят в своем кабинете важными делами и приказал, без исключения, никого не допускать.
— Да, ведь это не может ко мне относиться, — воскликнул, засмеявшись, Сулковский.
— Не знаю, — отвечал Левендаль, — это можно позднее выяснить, но теперь, извините меня, граф, я должен точно исполнять приказания и не имею права их обсуждать и самовольно отменять.
Не желая унижать себя ссорой, Сулковский в надежде позднее отомстить ему за эту дерзость, свысока поклонившись, повернулся и ушел. Граф решил приехать еще во второй раз в одиннадцатом часу, когда король принимал всех. Сходя с лестницы, он заметил портшез Брюля и это его сильно укололо.
— Однако, терпение, — сказал он сам себе, — немного терпения; это последние усилия этих господ. Потом не посмеют захлопнуть двери перед моим носом. Увидим!..
Из замка он поехал в канцелярию Людовици и нашел его бледным и озабоченным.
— Что же, бумаги приготовлены? — спросил он.
— До сих пор не могу их отыскать. Собираю только те, которые прежде были приготовлены; чиновники относятся ко мне как-то подозрительно, ходят как ошпаренные: все это нам не может предвещать ничего доброго.
— Я все понимаю очень хорошо, — сказал смеясь Сулковский. — Как же ты хочешь, чтобы тот, кто видит свою погибель, не потерял бы голову! Я еще не мог видеться с его величеством; мне донесли, что он занят делами. Должно быть происходит генеральное совещание о том, что сделать с Сулковским, который нарушил все их порядки.
Он продолжал смеяться, а Людовици вздохнул, но графа не вывел из заблуждения. Потом Сулковскому пришло на мысль не поехать ли к Брюлю? По настоящему, министр должен был навестить Сулковского; это уклонение от встречи также можно было объяснить объявлением войны.
— У него совесть нечиста, — подумал про себя граф, — не желает мне показаться на глаза, а, может быть, собирает свои узлы, предчувствуя отставку. Это верно, я не позволю ему здесь долго оставаться.
В этот день Людовици был не разговорчив. Погруженный в раздумье, он показывал вид, что не слушает, что ему говорят, прохаживался и кряхтел. Сулковского это просто смешило. Не зная, что теперь делать, он решил, ради шутки, навестить графиню Мошинскую, чтобы узнать как она его примет и насколько будет напугана его приходом.
Итак, он отправился к графине, но здесь его не приняли под тем предлогом, что слишком рано и барыня еще не одета. Граф возвратился домой, где его встретила жена в беспокойстве…
Сулковский подшутил над ее страхом, и сказал, что он сейчас снова пойдет к королю. Она ничего не ответила на это. В одиннадцатом часу Сулковский опять поехал в замок. В приемных народу было много. Фрош и Шторх, которые при короле бывали такие потешные, теперь сидели усталые, вовсе нерасположенные к дурачеству. У Шторха болели колени от вчерашнего падения, а Фрош тоже был пасмурный, как ночь, оставался здесь только по обязанности, между тем, как сердце его и мысли пребывали у домашнего очага.
Едва Сулковский приблизился к дверям королевских покоев, как подбежал паж и сообщил ему, что его величество у королевы. К королеве идти Сулковский не мог и не хотел; там нужно было просить приема, и он мог быть не принят; он прошелся несколько раз в приемной, не зная, что ему предпринять и, наконец, приказал подать свой портшез. Он не хотел тотчас же ехать домой, чтобы не испугать жены своим скорым возвращением. Этот второй отказ заставил графа поразмыслить; он догадался о существовании новой интриги, но все-таки не верил в могущие быть последствия; он решил, что терпением и твердостью пройдет все препятствия; выдержать свое настоящее положение, не выказать нетерпения, и он останется победителем.
Ему нужно было проезжать возле дома Фаустины… Он заехал к ней. Он имел надежду разузнать от нее что-нибудь, зная расположение к ней короля. Уже в передней он услышал громкую болтовню на итальянском языке и хотел удалиться, чтобы не попасть в неподходящее общество, но вдруг дверь отворилась, и Амореволи, Монтичелели, Альбузи, Путтини, Пилай и еще несколько французов с криком и бранью высыпали на порог комнаты. Увидав Сулковского, они все замолчали, низко кланяясь. Их выгоняла Фаустина и теперь показалась сама; она также была удивлена при виде гостя, немного смутилась, но с натянутой улыбкой попросила графа войти.
— Когда же, ваше сиятельство вернулись? — воскликнула она. — Мы ничего не слышали о вашем приезде.
— Потому что я до сих пор остаюсь наполовину инкогнито, — рассмеялся граф. — Но вы представьте, прекрасная синьора, что я со вчерашнего дня не могу достигнуть счастья лицезреть короля! Три раза был в замке и два раза не был принят! Я! — прибавил Сулковский, указывая на себя пальцем. — Я начинаю думать, что мое долговременное отсутствие сделало мне непонятными придворные обычаи, и вот я пришел к вам, с просьбою о разъяснении.
— Граф, вы шутите надо мной, — отвечала серьезно Фаустина, смотря на него с видимым сожалением. — Я со двором знакома только со сцены. На сцене я королева, или богиня, а сойду с подмосток, я делаюсь незаметным существом, которое не знает ни о чем, что делается на свете.
— Однако, — тише начал Сулковский, — скажите вы мне, не слышали ли вы чего-нибудь? Или вся эта гроза скопилась надо мной по старанию вашего приятеля Гуарини?..
— Ничего, ничего не знаю, — кивая отрицательно головой, прервала Фаустина. — С меня довольно одних хлопот о театре. Очень может быть, что против вас составляется заговор, но вы разве можете бояться?
— Конечно, не боюсь, но хотел бы, хоть из любопытства, знать,
