Рюбецаль - Марианна Борисовна Ионова
Кирилл: Я никогда не лгу. Да, я способен слышать во сне. Особенно то, что меня интересует.
Декан: Анатолий Леонидович, оставьте нас, пожалуйста.
Анатолий Леонидович: С удовольствием!
Декан (вздыхает): Тебе вообще-то ему экзамен сдавать. Попридержал бы коней.
Кирилл: Вы что-то перепутали, я не конным спортом занимался, а конькобежным.
Декан: Вот-вот – раскатился…
Кирилл: На ледовом треке не затормозишь.
Декан: Ты бы все-таки не хамил.
Кирилл: Извините. Я подхватил ваше сравнение. А все то, что я до этого сказал, – правда. И про способность слышать во сне, и про то, что никогда не лгу. Я не виноват, что она звучит неправдоподобно, правда и правдоподобие – вещи разные.
Декан (с еще более глубоким вздохом): Ступай.
Кирилл задержался в кафетерии со стоячими местами, куда ходят студенты. Он уже поймал пристальный, оценивающий взгляд женщины средних лет, одетой так, словно она мимикрирует под студентку первого курса, и сразу отвернулся. Столь же пристально, как она на него, Кирилл смотрит в противоположную сторону. Даже когда женщина приближается.
Она: Привет! Слушай… Тебе моя просьба, наверное, покажется странной… Ты не мог бы пройтись?
Кирилл: Пройтись?
Она: Ну да, по залу, туда и обратно.
Кирилл: Могу, только, если вы не возражаете, дожую сначала.
Она: Не вопрос!
Кирилл не торопясь дожевывает беляш, затем так же не торопясь вытирает рот и руки салфеткой, затем, очень скованно и неестественно под все таким же оценивающим взглядом незнакомки, проходит в другой конец зала и обратно.
Женщина: Ты не думал о модельном бизнесе? (Кирилл непроизвольно смеется.) А между прочим, это неплохие деньги. И быстрые. Вот моя визитная карточка, тут телефон, не доверяешь – залезь в «Желтые страницы».
Кирилл не считает себя меркантильным, но и нужду в деньгах не отрицает. Стипендия крошечная, они с матерью существуют главным образом за счет грантов, и ему совестно лишний раз запускать руку в семейный бюджет.
Вскоре после распада Советского Союза матери перестали платить зарплату, и несколько лет они жили только на ее преподавательский, тоже мизерный оклад. Мать владеет немецким, разумеется, не так свободно, как Антонина, но им обеим долго не удавалось зарабатывать переводами или уроками – спрос на английский в одночасье вытеснил с рынка остальные наречия. Когда равновесие более-менее восстановилось, мать смогла иногда брать переводы; они до сих пор хорошее, хоть и утомительное подспорье.
В фотостудии модельного агентства. На Кирилла выставлен свет, он, как ему велели, стоит вполоборота, позади него белый фотофон. Ольга, так зовут женщину, и фотограф пристально и оценивающе его рассматривают.
Ольга (фотографу): Классическое совершенство…
Фотограф (Кириллу): Мы о твоем телосложении.
Кирилл: А голова не великовата?
Фотограф: Как раз таки классическому идеалу соответствует крупная голова. Перикла, небось, проходили в школе, помнишь? Так вот…
Кирилл: Помню про шлем, спасибо.
Фотограф (Ольге, вполголоса, отвечая на ее шепот ему в ухо): Для этого есть ретушь. Тем более и нужна-то только…
Ольга (разочарованно морщась): К тому же он и вообще не для подиума.
Фотограф (то ли кивая, то ли качая головой): Деревянный.
Кирилл (взорвавшись): Что вы все заладили – деревянный! Нравятся метафоры? Так вот, тогда я кристалл. Во-первых, кристаллы – единственные в природе истинно твердые тела, потому что только в них частицы располагаются закономерно, образуя узлы решетки. Все остальные тела являются аморфными. А во‑вторых, кристаллы способны самоограняться, то есть приобретать в условиях свободного роста и в подходящей среде форму правильных многогранников.
Фотограф (Ольге): Как это ты умудрилась лектора притащить?
Кирилл: Счастливо оставаться.
Ольга: Постой, постой! Что ты дуешься, как маленький? Ты нам подходишь: отличные данные, и даже чувство собственного достоинства, знаешь, в этом бизнесе штука не лишняя.
Кирилл (с достоинством): Надеюсь.
Ольга: Ну, не дуйся. Сейчас немного тебя пощелкаем, а потом подпишем контракт.
Фотограф (настраивая объектив, Кириллу): Слушай, можно нескромный вопрос? У тебя… как бы это сказать… зад довольно накачанный. Для рекламы джинсов то, что надо, но вообще-то откуда?..
Кирилл (сухо): У всех, кто несколько лет занимался конькобежным спортом, укрепляются ягодичные мышцы.
Дома.
Мать (из комнаты): И они тебе правда заплатят?..
Кирилл (из кухни): Я подписал контракт.
Мать: Лишь бы не на свою голову.
Кирилл: Нет, мам, не на голову точно.
За кулисами перед показом. Девушка пытается замазать Кириллу пятно тональным кремом, и тот по выражению ее лица понимает, что стало только хуже. Подходит Ольга, ее лицо мгновенно приобретает такое же выражение.
Ольга (Кириллу, не без сочувствия): И никак невозможно убрать, ну, это?
Кирилл: Как вы думаете, если бы это было возможно убрать, неужели последний генсек и первый Президент СССР не убрал бы?
Ольга и девушка сочувственно вздыхают в унисон. Кто-то протягивает солнцезащитные очки.
Ольга (саркастично): Сюда бы лыжные.
Кирилл (еще более саркастично): Конькобежные.
Наконец приносят маскарадную полумаску в блестках и зеленых перьях. Кирилл, в маске, не менее и даже чуть более уверенно, чем другие, проходит по подиуму. Дойдя до края, перед тем как развернуться и пойти обратно, он задирает маску на лоб и из-под этой диадемы обводит публику не то чтобы долгим, но непредусмотренным взглядом.
Ольга: О показах можешь забыть.
Кирилл кидает ей полумаску и направляется к выходу. Контракт можно считать расторгнутым, но Кирилл еще не поставил крест на других частях своего тела помимо той, в которой более всего заинтересованы производители джинсов.
Он вряд ли сумел бы назвать день и час, когда политика вошла в его поле зрения. В августе девяносто первого года Кирилл, даже как-то сострадая Денису, прозябающему на даче (Кирилла никогда не вывозили летом за город) и упускающему славу и честь вершителя истории, пошел к Белому дому – по счастью, взрослые его вовремя отогнали. Пятнадцатилетнего и политически неотесанного, его вела голая интуиция, но то была, в ее целомудренной наготе, интуиция Великого Обновления, суть которого далеко не все взрослые, разбуди их среди ночи и попроси об этом, тогда сформулировали бы без запинки.
А для матери наступило время сугубых потрясений: после первой же встряски по и прежде не монолитному марксистскому сообществу прошла трещина, расколов его на в целом скорее приветствующих, к лагерю которых принадлежала мать, и в целом скорее отвергающих. Мать не ходила на демонстрации, но постоянно спорила с коллегами-единомышленниками о том, совместимы ли социализм и свободный рынок. Мать стояла за относительную, но вполне органичную совместимость плановой экономики с рыночными ценообразованием и стимулами роста, если подходить к делу грамотно, трезво и деликатно и не приносить в
