Голуби над куполами - Татьяна Владимировна Окоменюк
При виде такого количества ничейного добра глаза Паштета хищно заблестели.
– Зачетный хабарняк! – выдохул он, доставая с верхней полки мешок с валенками. – Наконец-то я отогрею свои замороженные копыта.
Подбитая толстой резиной обувка оказалась тяжелой и неуклюжей. Причем, вся она была одного размера – сорок шестого.
– Эти шкары на монстров рассчитаны, – ворчал Тетух, вытряхивая из валенок характерно пахнущие кристаллы нафталина. – Я со своим сорок вторым буду болтаться в них, как карандаш в стакане. И по высоте они мне по самые фаберже.
– Их поверх кроссовок надо носить, – предположил Лялин. – На крайняк, забьешь носок ватином – обрезки у нас еще остались. Они вообще-то на ядерную зиму рассчитаны. Добротная вещь. Нам бы еще пуховички и можно будет исполнять хит всех времен и народов «А чукча в чуме ждет рассвета».
Лялин примостился на соседний ящик с наклейкой «Партия № 20», вытащил из упаковки противогаз, попытался натянуть его на голову. Задуманное удалось лишь с третьей попытки. «Слоник» немилосердно стягивал кожу и волосы. От времени он ссохся. А, может, изначально был рассчитан на школьника. Стекла для глаз были посажены слишком близко, причем, левое – значительно выше правого.
Юрий в противогазе выглядел куда комичнее, чем Пашка в валенках. Глядя на него, Тетух чуть не помер от смеха. Стянув с опера намордник, он попытался натянуть его на себя, но так и не смог – от хохота тряслись руки.
– Классный фильтр для очистки самогона, – постучал он костяшками пальцев по противогазовой коробке. – Братва на зоне прогоняла косорыловку через угольный порошок. Башка после нее три дня гудела, как церковный колокол.
– А самогонку где брали?
– Сами гнали из браги. У нас в отряде спец был – золотые руки. Аппарат забабахал из деталей, сделанных на промке. Простенький такой, без выкрутасов, но работал безотказно. Градус мы проверяли поджиганием. Горит – стало быть, готов. Потом процеживали, добавляли апельсиновые корки и настаивали. Иногда прогоняли по второму кругу. Получалась огненная вода под семьдесят градусов. Вставляет так, что мама дорогая…
– А руководство куда смотрело?
– А они че, не люди? Им тоже надо семьи кормить. Приняли на карман – и все в елочку.
Юрий тяжело вздохнул. Видно, права была экс-супружница, называвшая его ментовским лохом. Он и впрямь никогда не брал мзду. Ему, в самом деле, было «за державу обидно». Только где сейчас эта держава? Почему она барчука ищет, а честного мента нет? Наверняка ведь, можно было проверить все камеры видеонаблюдения рядом с его домом, опросить кассирш супермаркета и продавцов уличных ларьков, отследить местоположение его мобильника, привлечь экстрасенсов, в конце концов…
– Але, гараж! – прервал Пашка грустные размышления опера. – Собирай кости в кучу и – айда! Впереди – масса необследованных объектов. Лично меня распирает от любопытства.
Лялин снял валенки. Передвигаться в них было жутко неудобно.
– Я из них всем сапожки забацаю, удобные, по размеру. А если их покрошить хорошенько, можно сделать наполнитель для матрасов и одеял.
– А что наполнять будем?
– Распорем костюмы химзащиты.
Ни того, ни другого делать не пришлось. Соседнее помещение оказалось спальней или «комнатой отдыха», как было написано на дверной табличке. И там, кроме металлических кроватей с панцирными сетками, находились прикроватные тумбочки, стол, десяток деревянных табуретов, низкий длинный шкаф с раздвижными дверями. В последнем пылились поролоновые подушки, блеклые фланелевые одеяла и свернутые в рулоны полосатые матрацы.
– Хренасе барские покои! – присвистнул обалдевший Пашка. – Полтора года я, как последний петушара, проспал на жердочке. А в это время в соседнем помещении стояли вполне себе няшные коечки с подушками и одеялками.
– Это я виноват, – потупил взгляд Юрий. – Когда дверь нам с Иваном не поддалась, нужно было тебя позвать.
– Я и говорю – ментовский беспредел. Не лицедею же мне предъяву кидать. С него, убогого, взять нечего, кроме анализа.
Лялин раскатал матрац, бросил его на кровать. Пашка тут же прыгнул сверху, подняв в воздух фонтан пыли.
– Кайфы голландские! – зажмурился он от удовольствия. – Сегодня же устраиваем переезд.
– На нашем крыле куда теплее, там везде – горячие трубы, – заметил Юрий, проверяя на упругость поролоновые подушки. – Я бы оборудовал спальню в «морском зале». Там теплее и места до фига. Опять же, эстетический момент. Зря, что ли, Серега стены размалевывал? Перенесем туда шесть кроватей, тумбочки и шкаф, – постучал он кулаком по раздвижным дверям. Те даже не шелохнулись. – Во мебель в Совке делали – на века! Ээээх, какую страну развалили…
– Я тоже думал об этом, когда в «лекционном зале» шарился. Увидел трибуну с гербом Советского Союза и такая ностальгия в душе разыгралась. Захотелось вернуться в прошлое, повязать на шею красный галстук и отдать салют.
В глазах Лялина промелькнуло недоверие.
– Зуб даю! – сделал Тетух характерный жест рукой.
Юрий был великодушен:
– Оставь себе, еще пригодится.
Пашка взмахнул в воздухе ногами, обутыми в валенки, и вскочил с кровати.
– В сортир хочу, умираю.
Лялин взглянул на план.
– «Санузел»… Ячейка № 24. Беги, а я пока в «Учебный класс» наведаюсь.
Не успел Павел пристроиться к писсуару, как услышал громкий крик опера:
– Ты куда, япона мать, фонарь засандалил? Аааааааа…
Тетух дернулся в сторону и чуть не обмочил штаны. «Совсем мент оборзел! – мысленно возмутился он. – Тут лампочка вообще не фурычит. Попробуй отлить без фонаря в незнакомом помещении».
Закончив процесс, Пашка ринулся на крик товарища. Заскочил в открытую настежь дверь учебного класса, где еще полминуты назад что-то с грохотом упало на пол. Луч фонаря выхватил из тьмы черный квадрат выключателя, зажглись тусклые лампы дневного света, и перед глазами Павла предстала странная картина. Лялин недвижимо лежал на полу в обнимку с каким-то мужиком. Рядом с ними, спинами к двери, стояли еще два человека – мужик и баба. Оба были в защитных комбинезонах и противогазах. У бабы на руке была белая повязка с красным крестом, на ее плече болталась полевая сумка с такой же маркировкой. Медик, стало быть.
– Эй, ребятки! – окликнул он присутствующих.
Никто не шелохнулся. «Это – духи подземелья! Они охраняют свой бункер от чужаков! – промелькнуло в воспаленном мозгу. – Юрку уже укокошили. Теперь моя очередь». От страха Павел выронил фонарь. Брякнувшись о его валенок, тот отскочил на пол, но не разбился.
Едкий комок подкатил к горлу, заныла затянувшаяся рана, нестерпимо зачесался шрам на виске. «Господи, прости меня за жизнь мою непутевую, бестолково прожитую, – стал он мелко креститься на портрет Ленина, висящий над школьной доской. – Спаси и сохрани раба твоего Павла
