Рисовальщик - Валерий Борисович Бочков
– Так кто всё-таки хочет отжать мой бизнес?
Мне послышался вздох, точно я снова разочаровал её. Так вздыхала моя бабка-покойница.
– Всё гораздо серьёзней.
Солнце вытянулось в кровавую звонкую жилку и вдруг исчезло. Всё, горизонт был пуст. Неожиданная догадка пришла в голову: она действует сама по себе! Конечно!
Умная, толковая бабёнка нарыла каким-то макаром информацию, провела психологическую обработку – весьма успешно, надо заметить, – ну а в финале выставит цену. Как всё просто!
– Сколько? – спросил я.
– Что – сколько?
– Сколько ты хочешь?
Она усмехнулась, мягко произнесла:
– Много. Очень много.
– Сколько?
– Я хочу всё.
Разговор снова зашёл в тупик. Хочу всё? Я нагнулся, поднял бутылку, смахнул песок с горлышка. Одним глотком допил коньяк. Что значит всё?
– Мне нужен ты.
Я заткнул пробку, кинул бутылку в песок.
– Ты – чокнутая? – устало спросил.
– Нет. Наоборот.
– Наоборот – это как?
– Рациональная и логичная. Даже чересчур.
– Отлично. Ну и зачем я тебе нужен?
– Чтобы спасти. Желать добра любимому человеку – что может быть логичней и естественней?
– Так ты меня к тому же любишь?
– Страшно! Больше всего на свете. Я существую ради тебя. Твоё счастье – смысл и цель моей жизни.
Я закрыл лицо ладонями. Нет, всё-таки чокнутая. Несомненно, чокнутая.
– Ты меня даже не знаешь, господи… – сквозь ладони сказал я.
– А вот и нет! Я знаю о тебе всё, абсолютно всё! Даже мелочи, которые ты сам забыл. В детстве ты собирал марки – помнишь?
– Все собирали в детстве марки…
– Гордость коллекции – пиратская серия из двенадцати марок, которые ты выменял у Высоковского с восьмого этажа на серию «Маски Африки». А до этого ты коллекционировал спичечные этикетки, ты их наклеивал в альбом для рисования. Листы там были плотные и не коробились от клея. А после, к пятому классу, появились индейцы, отец привёз целую коробку из Венгрии. У вождя Виннету был белый конь…
Я молча слушал её голос, вкрадчивый, как у гипнотизёра. У Виннету действительно был белый конь, с которого снимались седло и сбруя, а в руку вождю можно было вставить копьё, томагавк или кольт – на выбор.
– А альбом «Лувр» – помнишь? С Джокондой на обложке? На двадцать седьмой странице репродукция картины Тициана «Спящая Венера»? Тебе так хотелось заглянуть под её ладонь, которой она прикрывала лобок. А картина Джорджоне, на которой…
– Как? Откуда? – закричал я. – Откуда ты знаешь? Как ты это делаешь?
– Это что! – Она рассмеялась. – Четыре часа назад во время полового акта с Ларисой Смирновой ты пытался вспомнить, от кого точно так же пахло – горелым сквозь духи?
Должно быть, именно так сходят с ума. Я сел в песок.
Она выдержала паузу и произнесла:
– От Кати Лурье.
Точно. После четвёртого курса я даже взял Катьку в Таллин, ей уже грезились «Чайка» с ленточками, белое платье и ужин в «Праге» человек на шестьдесят; две недели мне удалось держаться паинькой – экскурсия в Тракайский замок, пикник в лесу, прогулка на яхте по заливу, – но вот за два дня до отъезда я после ужина спустился в фойе за сигаретами, а наутро проснулся на пятом этаже в кровати у безымянной финки с белыми бровями и небольшим, но мастерски вытутаированным чёртом на левой ягодице. На правой ягодице была выколота монашка, она бесстыже задирала подол рясы и дразнила чёрта своим круглым задом.
По-английски финка говорила кое-как, зато научила меня двум словам на лапландском диалекте: «китос» и «андекс». «Спасибо» и «извините». Слова оказались весьма уместны, поскольку наше утреннее соитие закончилось ничем. Поставив её на четвереньки, я пристроился сзади, но никак не мог сосредоточиться на процессе, то отвлекаясь на чёрта, который пучил глаза и показывал язык, то разглядывал похотливую монашку, а то придумывал, как бы половчее соврать, когда через полчаса поднимусь в свой номер.
– Катька Лурье… – повторил я как во сне. – Откуда ты знаешь про неё? Как… Кто…
27
Закат умер. Небо поскучнело, запад стал плоским и серым, на востоке темень сгустилась до баклажановой синевы. Там уже вовсю зажигали звёзды.
– Эй… – тихо раздалось у меня в ухе. – Как ты там?
Я не ответил. Я следил за песком: черпал его ладонью, зажимал в кулак и наблюдал, как он высыпается тонкой струйкой, образуя аккуратную пирамиду. Нет, не пирамиду – конус. Конечно, конус.
Песок был мягким и тёплым, как тело, я гладил его ладонью. От пальцев на песке оставались плавные следы, похожие на волны, как их рисуют дети. Настоящие волны неслышно катились к берегу. Одна, другая, за ней следующая и так без конца.
– Без конца… – повторил я или просто подумал, после спросил. – Так, значит, это…
– Да.
– А кто это решил?
– Ты сам.
– Не понимаю.
– Если ты не понимаешь чего-то, то это вовсе не означает, что этого «чего-то» не существует.
Логично; я кивнул.
Она продолжила:
– Вы не понимаете смысла жизни. Не можете понять сути смерти. Куда исчезает время? Что происходит с бесконечностью? Чем отличается тёплый камень от мёртвой птицы? Вы постоянно задаёте не те вопросы и даже не прислушиваетесь, когда вам дают ответ. Не потому, что вы глупы, а потому, что вы глухи.
Я молчал. С каждой фразой её тон становился строже, враждебней. Нечто тонкое и прочное – прозрачная скорлупа – формировалась чтобы защитить меня от её слов.
– Ты вот талдычил, спрашивал – кто меня нанял? Да ты и нанял! – Она завелась и уже почти кричала: – Ты сам и нанял!
– Я сам? Зачем?
– Чтобы спасти тебя от себя самого!
– Господи… – прошептал я. – Какой бред, господи.
– Бред? Это бред? – взвилась она. – Вы верите, что мир был создан бородатым мужиком за неделю! Что первого человека слепили из грязи, а бабу сделали из его ребра! Что грешники попадут в ад, где бесы будут жарить их на сковородках! А праведники окажутся на небе, и там ангелы будут устраивать им струнные концерты лёгкой музыки и угощать безалкогольной амброзией. И при этом у вас хватает наглости смеяться над теми, кто верит в плоскую землю, трёх слонов и черепаху. Вы не научились лечить насморк! Насморк! Кое-как долетели до Луны и гордитесь этим. Вы пользуетесь всем, что поняли и придумали греки двадцать пять веков назад! Астрономия, медицина, юриспруденция, даже государственное устройство…
– Не ори. – Я лёг на спину и закинул руки за голову. – Пожалуйста.
Остыть сразу у неё не получилось. Крик сошёл на нет, но тон остался сердитым.
– Вы пытаетесь создать искусственный интеллект, не понимая,
