Холода в Занзибаре - Иван Константинович Алексеев
– Странный запах, – сказал он. – Как у дорогого мыла.
Потом, в поезде, с щемящим чувством писатель вспоминал срежиссированный Элис диалог:
– Это юкка пахнет, – сказала она. – Что? Ты правда не знаешь, что такое юкка? – Повернулась к нему, подняла лицо: – А кто написал «Шесть персонажей в поисках автора», помнишь?
– Кажется, Пиранделло?
– А как звали Уильямса?
– Теннесси?
– Скажи еще раз.
– Теннесси.
– Еще раз! Только тихо-тихо!
– Теннесси…
– Теперь целуй.
Проводить себя Элис позволила только до границы пансионата.
– Не волнуйся, меня здесь каждая собака знает, – сказала она.
Он вернулся в свой номер. Постель была растерзана, одеяло валялось на полу. На балконе, где они всего час назад стояли голыми и курили, в стаканах оставалось недопитое вино. Ее вкусный горячий пот на нем уже давно высох, но ему не хотелось в душ. Он с наслаждением понюхал сначала одно свое плечо, потом другое, с крепким авторским самодовольством вспомнил, как она резко запрокинула голову:
– О нет! Господи! Наконец-то ты во мне!
Утром в телефонном справочнике, лежавшем в ящике прикроватной тумбочки, писатель нашел рабочий номер Элис. Она взяла трубку.
– Мне сейчас некогда. – Голос строгий, врачебный. – Я сама тебе перезвоню.
Но не перезвонила. А скоро ее рабочее время закончилось.
На пляже Элис не появилась.
В столовке сосед по столу ел, низко склонив над тарелкой голову. Левой рукой он придерживал длинную, жидкую прядь, прикрывавшую лысину. Покончив со вторым, сосед выпил компот, энергично вытряхнул в широко распахнувшийся рот осевшие на дно стакана ягоды, прополоскал зубы слюной, откинулся на спинку стула и сыто, мутноглазо спросил:
– Где служил?
– Нигде, – ответил писатель.
После обеда он снова отправился на пляж, обошел его несколько раз.
В кабинете медпункта принимала другая врачиха.
Что делать с огромным вечером, надвигавшимся, как айсберг, он не знал.
Он злился на Элис и не мог не думать о ней.
Представил ее школьницей с чернильным пятнышком на пальце. Представил, как, ответив у доски, она, улыбаясь, возвращается на свое место, как скользит руками от ягодиц к бедрам, подхватывая коричневую ткань платьица, прежде чем сесть за парту.
Потом представил серьезную студентку с черепом в руке. Наверное, у нее уже есть молодой человек, и, наверное, он, изменяя медицине, играет в любительских спектаклях Дома культуры. Длинные грязные волосы, джинсы, гора окурков в пепельнице, споры за полночь, искренняя вера в то, что слово, произнесенное со сцены, делает мир лучше. А за всем этим – неудовлетворенная жажда власти.
Писатель когда-то и сам блистал на кухнях.
Она взяла себе имя девочки из сказки, он называет себя Стивом, Дэном или как-то еще. Он мечтает поставить «Стеклянный зверинец», говорит, что сделает это так, что Виктюк от зависти откусит себе палец. Но для Дома культуры эти планы слишком смелы и никогда не сбудутся.
Потом они поженятся.
Писатель почему-то представил степь, белую мазанку под камышовой крышей, как на иллюстрациях к Гоголю, и большой двор с накрытыми столами. Хлеб-соль, подруги невесты в венках с разноцветными лентами, на ней белое платье, на аккуратно постриженном женихе – черный костюм, путь перед ними посыпают рисом.
Она родила, его отчислили из института, он скрывается от армии и служит рабочим сцены в каком-то театрике. Дома появляется редко – все эти пеленки, молочные кухни не для него. Его мир – театр. В формулу ее жизни закралась ошибка: квадратный корень из отрицательного числа не извлекается.
Утром опять принимала другая.
В 14.15 снова всунул голову в кабинет. Элис строчила в карте.
– Проходите, – не поднимая головы, сказала она.
Он закрыл дверь.
– Раздевайтесь.
– Ты серьезно? – спросил он.
– До пояса, разумеется. – Из ее рта вылетел звонкий, похожий на выстрел, смешок. – Пришел, так хоть послушаю.
Стянуть футболку оказалось непросто – писатель внезапно разлюбил свое тело.
– Снимай-снимай, – поторопила Элис. – И не такое видала.
Он стоял с закрытыми глазами, отвернувшись в сторону, и выполнял команды:
– Дыши ровненько, ровненько, очень хорошо, глубоко вдохни, так, в легких вроде бы чисто. Задержи дыхание, так, так, сердечко частит. Шумов не слышу. Одевайся.
Элис вернулась за стол.
– Завести на тебя карту?
– Зачем? – спросил он.
– Пообследуем. Прогоним по анализам, может, и найдем что-то. – Выстрелила смешком: – Нехорошее.
Сегодня она не могла. Завтра – очень возможно.
– Я тебе позвоню. Следующий!
Похоже, у этой пьесы был один автор.
Жизнь может быть прекрасна, если знаешь, что с нею делать. Кто из великих родил этот афоризм, он не помнил.
Свой ноутбук с устаревшим процессором и древним редактором «Лексикон» писатель купил два года назад – фирма-банкрот распродавала имущество. Он вынес аппарат на балкон, но на ярком солнце экран сильно бликовал. Решил работать в номере, за журнальным столиком.
После большого перерыва лучше всего ухватиться за что-то начатое и от бессилия брошенное. Переставить в предложениях слова. Усилить глаголы. Вычистить, где это возможно, причастные обороты. Сократить диалоги. Вписать парочку вкусных деталей. А там, глядишь, мелькнет что-то живое, откуда-то оттуда, очень-очень сверху прошелестит шепоток подсказки.
И вдруг покатится, как с горы. Тогда главное – не жадничать. Ничего не жалеть, не приберегать на потом – в вычерпанный колодец вода к утру набежит. Работать каждый день, не спешить. Препятствия брать расчетливо, оттолкнувшись всеми четырьмя и в нужный момент. Коня, чтоб не сбился с аллюра – не пришпоривать, а приближаясь к финишной черте, перейти с рыси на шаг, чтобы триумфально, под хор небес, исполняющий «Глорию», въехать в светлую печаль концовки.
Писатель открывал файлы один за другим, курил одну за другой, пил чай – чашку за чашкой – и понимал, что обманывает сам себя. Слова как на подбор были больные, худосочные, колченогие, плохо одетые. Будто толпа бомжей шла на богомолье. И стало страшно умереть внезапно: кто-то – может быть и бывшая жена, – разбирая электронный архив, откроет страшную тайну: а король-то голый!
Хорошо бы больше никогда ничего не писать! Освободиться от этого морока. Почувствовать себя свободным, почувствовать, что никому ничего не должен! Жить с чистой совестью и не корить себя за то, что жизнь проходит, а сделано так мало! Понять раз и навсегда, что количество персонажей давно превысило население Земли, что появление еще нескольких вряд ли изменит эту демографию. Хорошо бы больше никогда не вылавливать одобрения в редакторских зрачках, где, как головастики в лужах, в хаотичном движении роятся тысячи тысяч букв. Не ждать месяцами публикаций, как ждет ребенок подарка под елкой. Не переживать унижения отказами – мир этой потери все равно не заметит, не станет ни
