Виктор Конецкий - Начало конца комедии

-- Послушайте, ребята, почему это женские манекены торчат у вас в витринах ножками вверх?

-- Вероятно, так виднее товар покупателям, -- объяснила Пэн.

-- А почему у вас никто не подает слепым нищим?

Я десять минут наблюдал нищего, и никто ему не подал! Это безобразие, ребятки!

-- Где ты видел нищего? -- удивился Адам, выводя автомобиль из щели паркинга.

-- Да ты оставил меня рядом с ним! Слепой, с собакой!

-- Клянусь мадонной, не видел! -- пробормотал

Адам.

-- Понимаешь, -- начала объяснять мне Пэн, морща чудесный носик и наматывая кудряшку на пальчик, -- Ад полон внимания и симпатии ко всему миру -- ко всему миру в целом, но, вообще-то, он замкнут в оболочку чудовищного эгоцентризма! Молчи, Ад, молчи! -- воскликнула Пэн, хотя Ад не отверзал уста. -- Он не видит нищих и знать не знает, что в стране восемь миллионов безработных. Его цель любовь, а не гражданская справедливость...

-- Пэн, конечно, права! -- сказал Адам. -- Она всегда права, эта Пэн! Слушай ее внимательно, дружище!

-- Ну, а старуху-то ты уже видел! Ведь, она, пожалуй, голодная или совсем уж вдребезги несчастная, -- сказал я.

-- Она просто сумасшедшая, -- сказал Ад. --Пэн, а куда мы?

-- Ад -- искатель и исследователь гуманистической тайны, -- сказала Пэн, -- но он равнодушен к тому, как проявляется справедливость в повседневной жизни... Ад, ведь ты не ощущаешь никакого долга к "человеку с определенным артиклем"?

-- Пэн, дорогая, я запутался, -- сказал Ад, сворачивая с шумной авеню в тихий закуток, к какому-то скверу. -- Куда мы едем, дорогая?

Оказывается, они оба потеряли путеводную нить поездки. Мы стали возле памятника с бюстом какого-то великого человека, и Пэн с Адамом принялись обсуждать, куда меня везти. Они обсуждали это на французском, изредка переводя мне самих себя.

Я глядел на тихий сквер, конечно зажатый и стесненный высокими домами, но не раздавленный ими; по-европейски уютный, старый сквер с черными зимними деревьями, остатками мертвых листьев на газонах и влажными скамейками, с глухой стеной из прокопченных кирпичей позади, и отражением далекого неба в луже на дорожке, со старыми воробьями и остатками ягод на кусте боярышника, и бюстом великого человека у дома, в котором он, вероятно, никогда не жил.

Мы медленно и неуверенно тронулись, и я разобрал буквы на памятнике: "Вашингтон".

-- Георг Вашингтон? -- спросил я с тем оживлением, которое всегда возникает, если в чужом мире наткнешься на знакомое.

-- Да-да! Вашингтон! -- сказал Адам. -- Маш великий Георг!

И тут я явственно разобрал имя. Его звали Ирвинг.

-- Кажется, это Ирвинг, -- пробормотал я с той дурацкой инерцией, которую так же глупо ловить за хвост, как ящерицу; но вот почему-то произносишь ненужные звуки -- с той же бессмысленностью и даже вредностью, с какой хватаешь отделяющийся хвост несчастной ящерицы.

-- Черт возьми, Ад! -- воскликнула Пэн. -- Это Ирвинг!

-- Неужели? -- спросил Ад. -- А кто это такой?

Пэн наклонилась к рулю, потерлась щекой о перчатку Адама и сказала:

-- Я тебя безумно люблю! Ирвинг Вашингтон наш великий историк и юморист, дорогой! Запомни, пожалуйста!

-- Ну, вы даете, ребята! -- сказал я. -- Нельзя подсовывать иностранцу неверную информацию. Засобачиваешь потом разную чушь в путевые заметки, а бдительные педагоги из средних школ шлют тебе омерзительные письма.

Ад засмеялся и погладил жену по легким волосам лапой в грубой желтой перчатке.

-- Пэн мой единственный педагог, да, Пэн? -- спросил ок. -- Я был бы совсем диким ковбоем, если бы не моя подружка Пэн. Слушай ее внимательно, дружище!

-- Куда мы едем? -- спросил я.

-- В Метрополитен музей, -- сказала Пэн.

-- О'кэй! -- сказал я.

-- Знаешь, почему ваш великий Маяковский мало известен у нас? -спросил Адам.

-- Переводить сложно, -- сказал я.

-- Нет! Он написал в "Бруклинском мосту": "Отсюда безработные кидались в Гудзон вниз головой". А они кидались в Ист Ривер, потому что мост, именно через Ист Ривер, а не через Гудзон. И мы ему этого никогда не

забудем. Разве ты простил бы мне, если бы я поставил Василия Блаженного на место Исаакия? -- ядовито объяснил Адам и повернул по авеню Америки направо. Мне же казалось, что Метрополитен музей должен быть по левой руке. Ночью я внимательно проглядел планы Нью-Йорка, и штурманская память теперь все время работала впопад и невпопад, она не выключалась.

-- Мы не туда зарулили, -- сказал я. -- Метрополи-тен слева.

-- Не может быть! -- воскликнул Адам. -- Пэн, дорогая, ты как думаешь?

-- Разбирайтесь сами! -- заявила Пэн, переходя на французский.

-- Значит, Маяковский спутал реку с протоком и это ему никогда не простится? -- спросил я, гордясь в душе тем, что знаю, что Гудзон и что Ист Ривер, и потому в этом вопросе длиннее Маяковского.

-- Дружище, ты прав! Нам в обратную сторону! --согласился Ад. -- Боже, куда они лезут?! Боже, наши пешеходы самые неожиданные в мире! Какое удовольствие ездить по Австралии!

-- Нет, лучше всего по Новой Зеландии, -- сказала Пэн. -- Осторожнее -собака!

Ад затормозил перед бесхозной собакой на 47-й стрит. Собака была дворняга, черная с белыми ушами. Она немного покружила на перекрестке, потом уселась на проезжей части. Полторы сотни автомобилей остановились и загудели. Дворняга если и нервничала, то чуть-чуть. Она, сидя, повиливала хвостом и крутила головой. И все водители продолжали сидеть на своих местах, в своих карах и возмущенно крутить головами, но никому не приходило в голову вылезти и прогнать собаку.

-- Ад, вылези и прогони собаку! -- сказала Пэн.

-- Почему бы тебе не размяться самой, дорогая? -- спросил Ад.

-- Давайте, буржуи, я вылезу, -- предложил я.

-- Нет-нет! Ты наш гость! -- сказал Ад, ревя клаксоном.

С правой стороны перекрестка также ревел огромный "форд". За его рулем сидел хилый юноша лет пятнадцати.

-- Он напичкан наркотиками, -- сказал Ад, -- как Наполеон был напичкан идеями. Вот вылезешь, чтобы

прогнать собаку, а он тебя и переедет! Потому-то я и не могу разрешить такое дело гостю.

-- Почему же ты посылал на такое опасное дело Пэн? -- удивился я.

-- Просто он знал, что я скорее соглашусь здесь ночевать, чем вылезу! Я ленивая женщина, -- объяснила Пэн, задирая коленки на приборную доску. Боже, какие у нее были коленки! Я даже перестал глядеть на собаку. Адам это заметил и сказал:

-- Хорошо, что Пэн не делает из этого дела кремлевских тайн, как ты находишь?

-- Давай не будем о политике, -- сказал я.

-- Ад хотел сказать про мадридские тайны или про бамбуковый занавес, да, Ад? -- поправила Пэн, смягчая углы.

К сидящей на перекрестке собаке подбежала еще собака. Сидящая собака, ясное дело, вскочила, и они начали обнюхиваться. А с тротуара к ним рвалась третья собака, но ту хозяйка крепко держала на поводке.

-- И ни одного полицейского! -- воскликнул Ад. --Когда-нибудь собаки нас погубят! Я знаю людей, у которых уже по десять собак! Ты читал мой роман "Четверг верхом на понедельнике"? Прости, дружище! "Четверг верхом на мотоцикле"?

-- Кажется, нет, но название мне нравится, -- сказал я.

-- Название придумала я, -- сказала Пэн. -- Не гуди больше, Ад, они привыкли, а у меня заложило уши.

Собаки действительно совсем не реагировали на вой вокруг. Так чайки плевать хотят на туманные вопли буя и умудряются спать, сидя верхом на нем.

-- Что ты собираешься купить своей любимой? -- спросил Адам.

-- Шубку за двадцать пять долларов, -- сказал я без колебаний, так как предварительно обсуждал этот вопрос с матросами-товароведами.

-- Это не самая дорогая шубка, -- заметила Пэн. -- Из чего она?

-- Из дерибаса, -- сказал я.

-- Наверное, это новый материал, -- сказала Пэн. -- Я еще про такой не слыхала. Где они продаются?

-- Угол Хюстон-стрит и Первой авеню, -- сказал я. --Польские и еврейские лавочки.

-- Великолепно! -- воскликнула Пэн и захлопала в ладоши. -- Я так давно хочу забраться куда-нибудь в катакомбы. Едем за шубкой! Нечего нам делать в Метрополитен!

Собаки наконец убежали с перекрестка, и машины рванулись вперед, напрыгивая друг на друга.

-- Пэн, дорогая, куда это мы приехали? -- через минуту спросил Адам. -И почему тут так много разных красивых флагов?

-- Это Организация Объединенных Наций, дорогой, -- объяснила Пэн.

-- Не может быть! -- воскликнул Адам.

-- Мы здесь первый раз с тобой поцеловались, -- со вздохом сказала Пэн. -- Это было девять лет назад. Здесь нью-йоркские влюбленные традиционно назначают свидания, -- объяснила она мне.

Магазинчики вдоль Хюстон-стрит вывернули свои желудки наизнанку и положили на тротуары, чтобы ловить покупателей. Так ловит неосторожную живность кишечно-полостный моллюск. Хозяева тянули к прохожим щупальца порнографических картинок, высохших фломастеров, гипсовых мадонн, стеклянных Чаплинов, пышных связок лука из синтетики, можжевеловых венков, подгнивших от долгого лежания на свежем воздухе ботинок, джинсов по доллару и рождественских открыток с голубками и ангелами.