Место клизмы изменить нельзя. Рассказы морского доктора - Михаил Сорин
– Так ведь у меня даже загранпаспорта нет и паспорта моряка также, одно удостоверение личности офицера, – неожиданно нашел я спасительную лазейку.
– Это не беда, – произнес грустно командир. – Вам там прямо в посольстве выпишут все необходимые документы. Вы разве не помните, что вопрос о замене доктора экспедиции обговаривался перед выходом в море?
– Да, – пригорюнился я, – разговор такой был, но поскольку у меня не было загранпаспорта, то…
– Видите ли, там, наверху- Александр Юрьевич многозначительно глянул на подволок, – уже все решили и с посольством связались. Да, а бороду придется сбрить.
– Как сбрить? – оторопел я. – Причем здесь борода? Перенести столько мук и теперь на тебе. Не согласен.
– Это уж как получится, – сокрушенно вздохнул командир. – Но мы с вами люди военные, и приказы надо выполнять. А по поводу бороды не горюйте – новая, вырастет. А на паспорте вы должны быть без нее. Фотография в личном деле без бороды? Значит, и на паспорте должно быть то же самое. Тут по этому вопросу специальный документ в секретной части имеется. Вас разве с ним не ознакомили? Я совершенно ничего не помнил по поводу документа, но на всякий случай согласно кивнул.
– Но ведь все можно сделать по прибытии, а сейчас-то зачем?
– Нет, все-таки вы как были, так и остались сугубо штатским человеком, – сказал командир, намекая на мое недавнее гражданское «происхождение».
– Фотографии надо сделать заранее, потому что в Мозамбике у вас на эти мелочи времени не будет. Короче, доктор, брейтесь, а фотографа я вам сейчас пришлю.
Я отупело смотрел на закрывающуюся за Михаилом Юрьевичем дверь.
Господи, ну почему мне так не везет? Только вошел в режим, сдружился с экипажем, перестал укачиваться, отпустил бороду. Кстати, о бороде. Как ее брить-то? Надо, видимо сначала состричь волосы на лице, а потом уже сбривать щетину. Я поплелся за ножницами, В дверь постучали.
– Да, – отозвался я.
В изолятор вошли электрорадионавигатор Иван Иванович со свертком в руках и стармех Витаминыч.
– Вот, фотографа привел, – радостно сообщил «дед», -пусть устраивается, простыню вешает для лучшего фона, аппарат настраивает, а я, Борисыч помогу тебе бороду сбрить. Простыня висела на переборке, фотограф уже приготовился для съемки. А я все никак не мог решиться поднести ножницы к бороде.
– Какой ты нерешительный, – проявлял активность Витаминыч, – если у тебя руки дрожат, то давай я тебе ее почикаю. И он, решительно взяв ножницы, пощелкал ими для убедительности у меня под носом.
– Не дамся, – заорал я. – не созрел я еще психологически!
Дверь опять отворилась, и на пороге застыл старший перехода капитан 2 ранга Музаев Виктор Бисаевич. Он был ненамного старше меня, но, как все кавказцы, имел раннюю седину, а разговаривал с легким акцентом. Это был очень грамотный и тактичный человек, обладавший к тому же тонким чувством юмора. Меня он называл просто: дохтур.
– Что здесь творится, – раздался его спокойный голос, – дохтур, что с вами собираются сотворить эти архаровцы?
«Дед» и навигатор оторопело застыли, один с ножницами, а другой с фотоаппаратом. И тут я, как незаслуженно обиженная собака, воем выражающая свою боль и обиду хозяину, взвыл:
– Что же это вы меня так? Не успели прийти, а уже оставляете! Да еще бороду сбриваете, чтобы на паспорт фото сделать!
Виктор Бисаевич в недоумении уставился на меня:
– Ничего не понимаю, кого оставляют, какой паспорт, при чем здесь ваша борода?
Я начал сбивчиво рассказывать и про радиограмму, и про замену, и про все остальное. Пока я изливался возмущением старшему перехода, «дед» и навигатор куда-то испарились. И тут, видя совершенно недоумевающее лицо старшего перехода, я начал кое-что понимать: до меня медленно стала доходить суть очередного розыгрыша и все еще продолжающийся столь откровенный процесс моего оморячивания.
– Вот черти, – восхищенно сказал он, – это же надо, даже радиограмму сочинили. Ну, дохтур, с тебя причитается. Вечером придем твою спасенную бороду обмывать.
Он дружески похлопал меня по плечу и вышел за дверь. Я теребил начавшую чесаться опять бороду и облегченно думал, что в Мозамбик я приду настоящим мореманом.
Рыбалка
В старые добрые времена, как гласит история, все дворцовые интриги разборки разрешались с помощью шпаги, кинжала и, конечно, яда.
Самым опасным было последнее, так как от шпаги и кинжала можно было отбиться, а от яда – вряд ли, хотя было одно средство – подставить кого-нибудь вместо себя. Сначала это была любимая собака, затем – слуга, жена, друг, и уж совсем недавно эту миссию возложили на врача. Он должен был первым снимать пробу с еды хозяина. К сожалению, эта дурная привычка – заставлять врача первым снимать пробу – докатилась и до наших дней.
Я был врачом – хирургом, прикомандированным для медицинского обеспечения гидрографического судна «Андромеда». Мы шли в Мозамбик, где без нашего присутствия эта разваливающаяся африканская страна просто не смогла бы двигаться дальше по пути прогресса. Стоял июль месяц. Тропическое солнце жарило нещадно. Мы уже по несколько раз облезли и, загорев опять, выглядели, как свежие, хорошо испеченные булочки. Иногда, а это бывало нечасто, наша «Андромеда» замедляла ход, чтобы дать экипажу возможность отдохнуть и половить рыбу. Все свободные от вахт доставали свои снасти, и начиналась рыбалка.
Вообще, рыбалка – это целый ритуал со своими законами, условностями и принадлежностями. Здесь кроме оснащения обязательно должна присутствовать удача, потому что рыбацкое счастье дается один раз и на всю жизнь. Я был обделен этим счастьем. У меня обязательно путалась леска, и бывшие еще вчера благодарными пациенты начинали меня тихо ненавидеть и посылать в места не столь отдаленные. Я, как доктор, быстро разбирался в состоянии их рыбацкой невменяемости, совершенно не обижался, «сворачивался» и переходил на сторону любопытствующих наблюдателей.
Рыбалка в тропиках отличалась еще и тем, что здесь ловились доселе никому неизвестные и никогда невиданные рыбы. Тут попадались иногда такие экземпляры, что на трезвую голову на их страшные морды, и смотреть-то было жутко, а тем более – пробовать.
Заводилой во всей этой рыбацкой «орде» был наш старший перехода – Виктор Бисаевич. Со своим кавказским темпераментом он успевал ловить рыбу с правого и левого бортов одновременно. Каждую удачную подсечку воспринимал, как призовой выигрыш, быстро снимал улов с крючка и закидывал еще «не остывшую» снасть снова в воду. Внезапно его восторженный вопль перекрыл весь рыбацкий гомон на юте.
– Скорее сюда, вот это экземплярчик! Нет, это надо видеть! – Виктор Бисаевич буквально танцевал в диком восторге, а у его ног билась большая рыбина пурпурно-бордового цвета с каким-то необъяснимым фиолетовым оттенком, вся чешуя, которой переливалась и горела в лучах тропического солнца.
– Несите ее на камбуз, – скомандовал он. – Быстренько смотрим в справочник – определитель тропических рыб, и, если эта красавица съедобная, мы ее сегодня же попробуем. – Он мечтательно прикрыл глаза и прищелкнул языком. – Я думаю, что и на вкус она будет фантастической.
Рыбу отнесли на камбуз и, еще трепещущую, оставили ожидать решения ее судьбы. А все рыбаки ринулись в кают-компанию смотреть в справочнике, что за чудо попалось на крючок, и можно ли его кушать. Я, немного приотстав, остановился. Поражала одна мысль: ярко окрашенные водоплавающие практически всегда ЯДОВИТЫ! Об этом предупреждало «Руководство по тропическим болезням». Пусть они там себе определяют, а я знаю, что делать. Быстро скользнув на камбуз, оглянулся по сторонам – никого. Тропическое чудо, переливаясь всеми цветами радуги, возлежало в раковине. Открыть иллюминатор было делом одной минуты.
– Плыви-ка ты, рыбка золотая, на… хорошую глубину и больше не попадайся, – сказал я рыбе и выкинул ее в синь морскую.
Моего исчезновения, так же, как и появления, в кают-компании никто не заметил. Все лихорадочно листали книгу и оживленно обменивались мнениями.
– Ее здесь нет, – с какой-то торжественной обреченностью возвестил Виктор Бисаевич и, скорбно глянув на меня, сказал: – Тогда так, пусть ее приготовят, «дохтур»
