Затерянный книжный - Иви Вудс
Я чувствовала себя как на небесах, гуляя по берегу реки, залитой ярким солнцем, затерявшись в мире книг и голосов с иностранным акцентом. Вот тогда-то я и заметила его. «Страшные рассказы» в лазурно-голубом переплете, двухтомник Эдгара Аллана По в переводе Шарля Бодлера. Я открыла первую страницу и узнала, что в руках у меня первое издание, опубликованное Мишелем Леви Фрером в Париже в 1856–1857 годах. Мой отец обожал Эдгара По, мне и самой нравились «Сердце-обличитель» и «Падение дома Ашеров», так что эта находка показалась знаком свыше.
Я осведомилась, сколько стоит двухтомник, и мой ломаный французский немедленно выдал во мне иностранку. Сто франков показались крайне завышенной ценой, и мы долго торговались жестами (торговец выворачивал карманы, показывая, что я обкрадываю его), пока наконец не договорились. Безрассудство охватило меня с головой, потому что я тратила те скромные сбережения, что у меня имелись, – однако теперь у меня было еще одно издание. Когда торговец уже принялся оборачивать книги в коричневую бумагу и обвязывать их бечевкой, я услышала, как кто-то окликает меня по имени.
– Месье Хассан! – удивленно воскликнула я, а он, как и тогда, приложил мою руку к губам. Я немедленно вспыхнула, а книготорговец хмыкнул. Они заговорили о чем-то на таком беглом французском, что я не успевала понимать, однако суть беседы скоро стала ясна.
– Вижу, вы купили моего Бодлера, – сказал месье Хассан с коварной улыбкой.
– Что вы имеете в виду?
– Я попросил приятеля придержать эти книги для меня, однако вижу, он решил продать их вам… правда, за куда большую цену.
Разумеется, он намекал, что меня обвели вокруг пальца, однако я предпочла проигнорировать скрытый смысл.
– Что ж, значит, это не ваш Бодлер, а мой, – отрезала я, забирая сверток, полная решимости направиться в отель.
– По крайней мере, позвольте мне угостить вас ужином, чтобы поздравить с удачной сделкой, – предложил он, легко нагоняя меня.
– Благодарю, однако с моей стороны было бы неуместно принять приглашение от незнакомого мужчины.
– Ах! – Он сделал вид, что принял это близко к сердцу. – Но ведь мы знакомы! К тому же вы, похоже, совсем одна в Париже…
– Я не одна, – перебила я. – Я остановилась у своей… тети.
– Что ж, понятно. – Месье Хассан покивал, признавая свою неправоту. – Alors[3], если передумаете, мадемуазель Опалин… – Он протянул мне свою визитку. – Будет непросто забыть, как вы меня отвергли, но, к счастью для вас, я человек отходчивый.
Приподняв шляпу, он скрылся в переулке, а я так и стояла, чувствуя, как ярость переполняет меня. Этот человек, этот напыщенный высокомерный мужчина невероятно раздражал, больше того – я начинала ненавидеть его. И все же я не выкинула его визитку в Сену, а вместо этого положила ее в карман.
Вечером я подписала для Джейн одну из открыток, купленных у книготорговцев. Я знала, что она не выдаст меня. Джейн была из тех людей, чей смех слышишь еще до того, как она зайдет в комнату. Она обожала прогулки (матушка считала, что «леди не подобает так себя вести»), и я ужасно скучала по ней. Пока я писала, расстояние между нами, пусть и ненадолго, но будто бы сокращалось. Я бодрилась, покрывая бумагу предложениями, каждое из которых кончалось восклицательным знаком. «Париж великолепен!» Не слишком оригинально, ну и пусть. Я воображала, что если останусь здесь жить, то, возможно, однажды Джейн навестит меня.
Правда, пересчитав оставшиеся деньги, я уже не была так уверена. Нужно поскорее найти какую-нибудь работу. Я решила завтра же отправиться в местную библиотеку и посмотреть, нет ли там подходящей вакансии.
Я начала переодеваться ко сну, и из кармана выпала визитная карточка месье Хассана.
Armand Hassan
ANTIQUAIRE
14 Rue Molière
Casablanca
Maroc
Итак, месье Хассан оказался торговцем из Марокко. Это объясняло его экзотическую внешность… однако я твердо решила не увлекаться им. В романах, которые я читала, женщины слишком быстро влюблялись в мужчин, подобных ему.
И вновь я почему-то не выбросила его карточку, а убрала в чемодан.
Глава 5. Марта
Я не думала, что в какой-то момент стану домработницей у женщины преклонных лет с серьезной манией величия, однако продолжала твердить себе, что это временно, лишь до тех пор, пока я не приду в норму (что бы это ни значило). Через пару дней я привыкла к размеренному ритму жизни в доме. Именно это мне и было нужно, потому что внутренне я все еще пребывала в состоянии шока.
В фильмах люди сбегают из дома, оставляют позади брак, вообще всю прежнюю жизнь – и просто начинают новую. В реальности же ты застываешь, будто утопающий, который зацепился за какую-то скалу. Ты понимаешь, что жива, можешь двигаться и даже говорить, но чего-то все же не хватает.
В общем, я сосредоточилась на работе. По утрам я готовила для мадам Боуден завтрак (вареное яйцо и английские булочки, щедро намазанные джемом), потом убирала со стола, заправляла ее постель и прибиралась в ее комнате, пока она совершала утренний туалет, а потом разжигала камин внизу. Дом был старый и холодный, потому что мадам Боуден отказывалась проводить центральное отопление: трубы испортят декор. У нее на все имелось свое мнение, и, честно признаюсь, меня это ставило в тупик – в основном потому, что я не помнила, чтобы у меня хоть по какому-то поводу было мнение, которое я могла бы назвать своим. Единственным, кто имел право на точку зрения в моем доме, был мой отец. Мама вообще никогда не говорила. Сегодня люди назвали бы ее замкнутой, однако во времена моего детства у деревенских для нее находилась масса других прозвищ.
А мадам Боуден читала вслух газеты и разносила в пух и прах мнение авторов статей, не забывая сообщать о том, что сделала бы она сама, будь она у руля. Я больше помалкивала, только пылесосила ковры и стирала белье. Мадам Боуден нельзя было назвать ни злой, ни дружелюбной, и меня это устраивало. По вечерам я ужинала у себя в комнатке (в основном фасолью и тостами) и гуляла вдоль реки. Офисные работники к этому времени уже расползались по домам, и в городе было тихо. По крайней мере, тише, чем днем.
Казалось,
