Чужой ребенок - Родион Андреевич Белецкий
– Ну, если так, – начал Миша. – Мы можем…
– Чтобы в детдом его? Никогда!
– Да я этого не говорил. Только не бей!
– Я знаю, что ты хочешь от него избавиться!
Миша крепче прижал ее к себе.
– И не обнимай меня! – Ира отступила назад.
Мише всё это надоело.
– Ладно, – сказал он. – Пойду Ванечку разбужу. Пора уже.
– Не трогай его! Моя очередь его будить! – сказала Ира твердо. – Моя!
Это было невероятное удовольствие целовать Ванечку в теплую щечку и видеть, как глаза его раскрываются, словно бутоны, и как он быстро находит тебя сонным еще взглядом и сразу улыбается, расцветает улыбкой, начинает сиять, как будто внутри него включили свет, и тянется к тебе ручками, пытаясь обнять.
* * *
Я спала без снов. Точно водолаз висела в воде над темной впадиной, думая, опускаться мне ниже или нет.
Сквозь сон услышала папин голос:
– Юлечка. Юлечка, вставай! Юлечка!
Надо сказать, что я ненавижу, когда на меня смотрят во сне. Пришлось открыть глаза.
– На работу пора, – сказал папа. – Опоздаешь.
– Я спала с открытыми глазами?
– Нет. С закрытыми. Ты спала, как ангел.
– Пап, только не начинай, – ответила я и сбросила с себя одеяло.
Когда живешь в одной квартире с отцом, приходится спать в пижаме. Я это ненавижу. Хотелось бы спать голой, как мать-покойница говорила, «чтобы тело дышало», но это, наверное, в другой жизни.
Отец каждое утро будил меня, кормил, провожал на работу. И всё это под треск радиоточки, последней в городе Москве. С полупоклоном он протягивал мне сверток с бутербродами. Смотрел, как я надеваю пальто.
– Ты такая худенькая. Ножки тоненькие, – говорил он мне.
– Пап, ножки у меня как два ливанских кедра!
Но он упрямился:
– Ты худенькая.
Я с ним не спорила. Ведь в кого он превратился с того памятного дня. Моя большая еврейская папа!
Я решила ждать терпеливо, не дергаясь. Привыкла к шуму офиса, слушала, как булькает вода в кулере. По этому звуку научилась не глядя определять, сколько в нем осталось воды.
Амуры под потолком в офисе, даже они перестали смотреть на меня. Я и моя бледная тень чаще всего зависали в переговорной с кофемашиной. Сидела с прямой спиной, дополнение к стулу, блуждала в интернете до опупения. И однажды при мне с верхней полки шкафа упала целая стопка жестких папок с договорами.
Прямо у меня за спиной. Ни с того ни с сего. Разом несколько увесистых папок, а следом договоры – водопадом. Я так испугалась, чуть пароль от смартфона не забыла.
На полу небольшой курган из писчей бумаги, а я думаю, что за мистика?! Решили сами свалиться? Почему? Это какой-то знак! Думала, что за знак? Ничего не придумала и стала собирать бумаги с пола. Заодно и привела почти весь шкаф в порядок. Но когда пыталась открыть застекленную его часть, в переговорную вошел энергичный Геныч.
– Что ты делаешь? – спросил он с порога. С подозрением спросил.
– Да вот. Документы упали. Я всё по местам расставила.
– Это правильно. Очень правильно, – повторил Геныч. – Но только зачем сидеть в тех местах, где документы в полном порядке находятся? Ты ведь шкаф стулом задела.
– Я… как-то автоматически, – ответила я и подумала: как он понял?
– Автоматически не надо, – сказал Геныч, – Надо вдумчиво. Вдумчиво надо.
После бессмысленного наставления я вдруг поняла, что за мной следили. Всё это время! И сейчас следят! Медленно подняла взгляд к потолку. Вот тебе и амуры. Камера в каждом глазу!
А я вела себя с ними так неуважительно.
* * *
Дело было перед сном. Ира сидела со смартфоном. Миша подсел рядом и начал расстегивать пуговицы на ее кофточке одну за другой. Но не быстро, с паузами, как бы случайно. И она в другие моменты этого как бы не заметила бы, но сейчас сказала:
– Не надо.
Миша искренне удивился:
– Почему?
– Вообще секса не хочется, – Ира пожала плечами.
– Это на тебя не похоже, – улыбнулся Миша. И не только улыбнулся. Но Ира демонстративно отсела подальше:
– Руки убери.
– Да что случилось-то?
– Я мать теперь.
Миша усмехнулся, приняв это за шутку:
– Да какая ты мать!
– Временная, – она говорила со всей серьезностью, – а ты отец, между прочим. Временный.
– Никакой я не отец! – Миша встал. – Ни временный, никакой!
– Во-о-от! Пока ты не поймешь, как всё серьезно, секса не будет.
Говорила она это Мише даже не материнским тоном, а тоном Ангелы Меркель. Миша настолько удивился, что поначалу не понял, что ему ответить. Помолчал, а после сказал:
– Серьезно?
– Да. Всё очень серьезно, – сказала Ира.
– Нет, я спрашиваю, ты серьезно про секс?
Она кивнула:
– Абсолютно.
– А мне и не нужно было ничего, – Миша высоко поднял подбородок.
– Ну и отлично.
– Ну и пожалуйста.
Помолчали, не зная, как выйти из тупика. Потом Миша спросил:
– Заметила у Вани разные глаза?
– Ага. Очень красивый мальчик.
– Отличительный знак, – сказал Миша. – Как у Дэвида Боуи. Правда, он умер уже.
Хлоп. И на щеке у Миши снова появилось красное пятно. Ира дотянулась как-то до его лица, не вставая с кровати.
– Хватит меня уже бить! Взяла моду!
– Я хотела секса, – сказала Ира. – Но сейчас тебе точно не дам!
– Ты что, правда хотела?! – искренне удивился Миша.
– Не скажу. Вот мучайся теперь!
* * *
Мучения мои закончились неожиданно быстро, как обеденный перерыв на тяжелой работе.
Геныч вызвал меня к себе. Хлопотал и лицом и руками, словно был мне чем-то обязан:
– Короче, Юля, Юленька… Да ты присаживайся.
Я села, конечно. Он передвигал что-то за моей спиной, а мне казалось, что Геныч вот-вот хватит меня по затылку тяжелым пресс-папье. Но ничего такого, к счастью, не случилось. Геныч, поставил стул напротив, сел и зашевелил усами, как говорящий таракан:
– Значит так, доставай блокнот, смартфон, что там у тебя, и записывай. Первое задание… – Геныч сделал торжественную паузу. – У Александра Александровича есть дочь! Знаешь про это?
– Нет.
– Записывай. Анна Александровна Филимонова. Место жительства: город-герой Нью-Йорк. Живет в огромных апартаментах. Точка.
Я записала. Подождала. Посмотрела на Геныча, который был вполне доволен собой:
– Чего ждешь? – спросил Геныч.
– Я не поняла. Что я должна сделать?
– Ты кто?
На этот вопрос я смогла бы ответить только после сеанса спа: массаж, пиллинг, обертывания. А так – нет.
– По связям с общественностью? – ответил за меня Геныч. – Вот и свяжись с общественностью и сообщи всем, максимально широко: дочь Филимонова с жиру бесится. Шикует. Одна на королевской жилплощади.
Я не поняла:
– Просто написать, что она живет в Нью-Йорке?
– Не просто, а с завистью.
Никогда в жизни не получала я такого странного ТЗ.
– Это же…
– Что? – насторожился Геныч.
– Это же будет всех раздражать.
Геныч радостно хлопнул себя по ляжкам двумя руками.
– Схватываешь на лету.
– А можно увидеть квартиру? – спросила я, не до конца понимая, что происходит. – Фото есть?
Геныч скривил мину.
– А зачем тебе ее видеть? Что ты, квартир в Нью-Йорке не видела? Напиши, чтобы всем завидно было. Всё. Иди.
И я набросала:
«Трехэтажные апартаменты с видом на Центральный парк поражают своей роскошью и претенциозностью! Единственная квартира в столице США, где уместился теннисный корт в натуральную величину. Манговые деревья в зимнем саду дают три урожая в год, и проворные слуги бросают лепестки роз в фонтаны с шампанским. Сама хозяйка – дочь миллиардера Филимонова, по два часа каждое утро проводит в комнате для бюстгальтеров и бра».
После прочтения Геныч какое-то время думал. Если можно назвать мыслительным процессом кряхтение, жевание своих усов и почесывание подмышек.
– Комната для бюстгальтеров? – спросил он, глядя на текст.
– И бра, – подсказала я.
– Неплохо. Неплохо, – он повернулся ко мне. – Веером большую статью. По всем закоулкам!
– Я сделаю, – сказала я. – Только не понимаю зачем?
– Ты в армии служила? – спросил Геныч.
– Нет.
– Жаль, – сказал он. И повторил: – Жаль. Вопросов много задаешь. Слишком много.
* * *
Стоя между седьмым и восьмым этажом Миша пытался кусачками перекусить железный тросик. Кусачки срывались со скользкой пластиковой обмотки.
– Блин, да чтоб тебя! – говорил Миша тихо.
Удивительно, Ира совсем почти отучила его от мата. Сама не ругалась при Ванечке и ему не давала. Миша приноровился, ухватил тросик. На восьмом этаже приоткрылась железная дверь. В щели показалось плоское, ненакрашенное лицо.
– Эй… – сказало лицо.
Миша, с его огромным опытом, сразу услышал в оклике неуверенность, даже страх, и вообще не среагировал. Он еще раз нажал на кусачки.
Женщина в квартире набралась смелости, приоткрыла шире дверь и шагнула на лестничную клетку.
– Эй, парень! Я с тобой разговариваю.
Миша на мгновение остановился:
– Чего?
Глядя на него, невозможно было заподозрить что-то плохое. Честнейший Михаил.
– Ты чего делаешь? – спросила женщина, переступив с ноги на ногу.
– Ключ потерял.
