Индекс Франка - Иван Панкратов
— Всё в порядке, — сказал он, закончив осмотр. — Эльвира, я думаю, полицию мы зря не вызвали сразу. Давай сейчас. Не хватало тут ещё влипнуть в драку.
И только потом он посмотрел на Кравец, ожидая чего угодно, от осуждения до полного благодарности восхищённого взгляда. Но она просто стояла к нему спиной возле Лидии Григорьевны с фонендоскопом в ушах и измеряла давление. Это было даже неожиданнее эмоционального взрыва у Вадима Белякова. Платонов сам смутился собственных ожиданий, повернулся к Вадиму и приказал:
— На кушетку сядь. И больше не дёргайся.
Беляков послушно присел, время от времени щупая место удара и морщась. Эльвира тем временем разговаривала с дежурным из местного РОВД, кивая невидимому собеседнику.
Наряд приехал быстро. Эльвира показала на Белякова; сержант жёстко взял Вадима за локоть и увёл в дальнюю комнату. Тем временем каталку с Лидией Григорьевной повезли в сторону лифта. Вадим на секунду попытался остановиться — но цепкая рука увлекла его за собой.
Двое рядовых, оставшись на время без старшего, с молчаливого согласия разделили обязанности — один вышел на улицу курить, второй же принялся флиртовать с Эльвирой, впрочем, тупо и бесперспективно. Кравец, проводив каталку до дверей, внезапно вернулась и подошла к Виктору.
— Это было неожиданно…
И Платонов вдруг понял, что она сейчас
(спасибо, но нет, не зачтётся тебе этот подвиг, не надейся)
просто должна сказать то, что он уже слышал однажды от другой женщины.
— …К сожалению, я ещё не знаю вашего имени, — виновато и как-то по-детски улыбнулась Полина Аркадьевна. — Я здесь не так давно и ещё…
— Виктор Сергеевич, — представился Платонов. — Виктор, если хотите.
— Полина Аркадьевна, — внезапно сделала намёк на книксен Кравец. — Если хотите — Полина…
Она неожиданно потянулась к нему поближе, почти к самому уху, и тихо сказала:
— Спасибо вам.
Платонов почувствовал, как она подышала на него чем-то клубнично-ароматным. Виктор скосил глаза в сторону поста — Эльвира была занята полицейским и не смотрела в их сторону.
— Пациентку эту я чуть позже посмотрю на предмет сопутствующих заболеваний, распишу лечение, — Кравец проследила его взгляд и загадочно улыбнулась. — У меня ещё одна пневмония неописанная осталась. Захотите кофе — поднимайтесь, я пока отдыхать не собираюсь.
Она развернулась и вышла. Виктор стоял и слушал стук каблуков; он сквозь стену видел, как она идёт вдоль дверей кабинетов в полумраке коридора, не вынимая рук из карманов халата. Сердце застучало, он на секунду крепко зажмурился.
(захотите кофе — поднимайтесь)
— … Доктор, можно вас? — со второй попытки сержанту удалось докричаться до Платонова. — Несколько вопросов…
Виктор с сожалением открыл глаза и прошёл в дальнюю комнату.
3
Когда Белякова погрузили в полицейский УАЗик, Платонов ещё постоял на пандусе приёмного отделения, глядя вслед удаляющимся огням. В халате было зябко, но заходить он не торопился.
На четвёртом этаже горели окна ординаторской терапии. Где-то там Полина Аркадьевна пила кофе и писала истории. Возможно, временами поглядывала на дверь в ожидании дежурного хирурга. Возможно, даже задумчиво покусывала кончик шариковой ручки. Почему-то Виктор видел всё это именно так — и улыбнулся своим представлениям о ней.
— Виктор Сергеевич, помнишь, что случилось однажды вот такой же ночью, когда ты чересчур много думал на работе о женщинах? — спросил он сам себя. — Хочешь наступить на те же грабли?
На грабли не хотелось. Но вполне объяснимый с точки зрения биохимии гормональный фон упорно старался Платонова к этим граблям максимально приблизить.
За спиной скрипнула дверь, и наружу выглянула Эльвира.
— Вы здесь ещё? — удивлённо спросила она. — Идите спать, Виктор Сергеевич.
— Надо историю Беляковой написать, — покачал головой Платонов. — Или хотя бы лист назначений. Историю можно и утром.
— Так идите, чего мёрзнете? Я бы уже на лопату все закрыла, — укоризненно пробурчала Эльвира и распахнула дверь пошире, приглашая Виктора внутрь. Платонов посмотрел на окна четвёртого этажа и вернулся в приёмное отделение. Медсестра громыхнула гигантским шпингалетом, выключила свет, проверила, как снаружи светит на подъездные пути яркий прожектор, и ушла в свою комнатку.
Виктор застыл посредине просторного фойе, где в углах стояли большие стеклянные шкафы с дипломами, кубками и фотографиями в рамках. Больница частенько получала благодарности от своего высокого руководства и старалась все это не прятать, а поместить на видное место, поближе к поступающим пациентам. Как будто от этого их боль и страхи должны были куда-то исчезнуть…
Охранник возле турникета смотрел маленький телевизор и не обращал внимания на замершего посредине коридора хирурга.
— Стоит признаться, — шепнул под нос Виктор, — что ты сейчас решаешь только одно. Идти на четвёртый этаж или нет. Давай пройдёмся по списку «за» и «против».
Он стал загибать пальцы.
— Завтра две операции, надо бы выспаться. Это «против», — несмотря на отсутствие пока ещё решения, Платонов медленно приближался к лифту. — Собственно, это всё. Пункт один — хотя, безусловно, весомый. Теперь «за»…
«За» было все остальное. Кофе, ночь, ординаторская. За столом при свете настольной лампы — яркая женщина. Милая беседа, горячая кружка, тонкий флирт, в котором он считал себя опытным специалистом. Непредсказуемые последствия…
Что-то не давало Платонову сделать последний шаг и нажать кнопку вызова кабины.
— Чем это однажды кончилось, ты помнишь, — сказал он вслух и покачал головой. — Очень хорошо помнишь. И обещание себе ты дал тогда неспроста.
Виктор решительно развернулся в сторону лестницы, ведущей на уровень ниже, к палатам гнойной хирургии. Дверь на лестничную клетку хорошо ограждала от приторного душновато-сладкого запаха пациентов, что лежали в «гнилухе». Платонов распахнул её и машинально задержал дыхание на несколько шагов, чтобы адаптироваться к этой атмосфере мелкими медленными вдохами.
Нащупав в кармане маску и шапочку, он надел их перед входом в отделение. Дверь, тугая и слегка скрипящая, пропустила внутрь.
Каталка с Лидией Григорьевной стояла посредине коридора. Свет здесь был по режиму выключен, горела только настольная лампа на посту и пара слабеньких ночных светильников по периметру, поэтому Виктор чуть не влетел в Белякову, остановившись лишь в паре сантиметров.
— Никак в палату определить не могут? — спросил он.
— Наверное, это не очень быстрая процедура, — ответила Белякова. — Всё-таки ночь на дворе.
— Где медсестра? Она вас вообще видела уже?
— Да, конечно, — ответила Лидия Григорьевна. — Что-то у неё случилось. Позвали куда-то.
Платонов обогнул каталку, заглянул за угол. Там, куда показала Белякова, виднелась открытая дверь в палату, где горел свет. Виктор уже направился в ту сторону, как из неё навстречу вышла Ольга — медсестра, с которой Виктор частенько дежурил; исполнительная, невозмутимая, с железным характером и идеальными навыками.
— Почему пациентку не определяем никуда? — тихо спросил Платонов.
— А было бы место, — громко, как днём, ответила Ольга. — То есть, вот теперь оно появилось.
Платонов приподнял брови в немом вопросе, отметив про себя, что они с Кравец волевым решением положили Белякову в гнойную хирургию и даже не узнали, есть ли там места.
— Так Бочкарёва всё, место и освободилось, — ответила Ольга. — Реанимация за пять минут до вас ушла. Кстати, надо там дневничок черкануть будет.
— Обязательно, — машинально ответил Виктор. — Бочкарёва — это с пролежнями, септическая бабушка? — уточнил Платонов. — Знаю, я же сам на прошлой неделе принимал. Не верилось, что больше суток протянет. Максимум двое.
— Шесть протянула, — уточнила медсестра. — Вы ж, Виктор Сергеевич, в истории болезни написали: «Прогноз для жизни крайне неблагоприятный». Но вот и сбылось.
Платонов немного напрягся от такой трактовки — человеку со стороны могло бы показаться, что Ольга чуть ли не напрямую связала смерть бабушки с изложенной в истории формулировкой.
Бабушку Бочкарёву он принял на дежурстве в тяжелейшем состоянии — девяностолетнюю маму на «Скорой» привёз сын, который уверял, конечно же, будто ходить она перестала не больше десяти дней назад. Увиденное же Платоновым на перевязке говорило о том, что мама
