В свободном падении - Антон Секисов
— Как хорошо, что мой Вадим не слушал этого идиота! — сказала Аня, пригубив вина.
— Хорошо для тебя, моя дорогая, — пожал плечами Филипп. — Вадиму же ещё только предстоит оценить весь масштаб трагедии.
Йоко-Аня оправила юбку, притворно усмехнувшись. В повисшем на несколько секунд молчании я подлил себе и всем остальным вина.
— Знаете, — сказал я, видя, что беседа только начавшись, окончательно стухла. — Филипп мне всегда нравился своей честной отвратительностью.
Фил довольно хмыкнул.
— Он — свинья, не скрывающая своего свинства, — продолжил я, и ухмылка несколько оползла. — Выглядит наш Филя так, будто живёт на улице, вечно пьяный, с удушающей вонью из рта. Он знает свою целевую аудиторию: некрасивые женщины-реалистки, которым всегда приходится выбирать между плохим и ужасным. Пьяные, жадные до ласк, между перспективой грубого неряшливого секса на вонючих простынях и очередной одинокой ночью на простынях чистых они иногда выбирают первое.
— Да, это верно, Филипп хотя бы честен, — вступился за товарища Вадим. — То ли дело ты, Andre. Вот кто подлинное воплощение зла. Ты, Андрюша, не просто волк в овечьей шкуре, а изощрённая, дьявольская модель — волк, притворяющийся овечкой в волчьей шкуре. Наивные девочки-студентки, случайным ветром занесённые на панк-концерт, смотрят на тебя и думают: ах, какой брутальный вид — серьга в ухе, татуировки, шипы, весь в чёрном, определённо, за этой напускной грубостью скрывается поэт с тонкой, ранимой душой. И тут ты начинаешь разводить свои сопли: «ах, сколько ты обжигался, влюбляясь без памяти, ох, твоё сердце — кровавый рубец. Но ты влюбляешься снова и снова, летишь с головой в эту бездну, потому что веришь, что однажды… да, однажды ты найдёшь ту, единственную!..»
— Неточная цитата… — протестовал я.
— Я передаю суть, — отмахнулся Вадим. — А потом это твоё пошлое «давай убежим…», сказанное на ушко жарким шёпотом. Из какой дешёвой мелодрамы ты это позаимствовал?
— Сколько загубленных душ на твоей совести, а, Андрюш? — вульгарно осклабился Фил.
— Не так уж и много, — скромно потупив глаза, пробормотал я. Это правда, мои успехи сильно преувеличены. Я — скромный анахорет, из которого иногда пытаются вылепить нечто несусветное. Просто я не особенно нравлюсь женщинам сам по себе — приходится иногда прибегать к некоторым хитростям. — К тому же, у меня есть принципы.
— И главный из них — никогда не оставлять настоящего номера, — сказал, хлебнув чая, Вадим. Я заварил чайник специально для него, и он, попивая мой чай и развалясь на моих подушках, ещё и поносил меня.
— Таких как ты нужно стерилизовать! — вскипела яростью Аня.
— Эй, да что вы на меня накинулись! — я даже несколько растерялся, не ожидая атаки сразу с нескольких сторон. — Кира, скажи им, я не такой.
Кира молчала, прикусив мясистые губы, и, не моргая, смотрела на меня. Последнее время она молчала практически постоянно, а если слова и слетали с губ, то слетали натужно и невпопад.
— Нам больше не дадут играть в «Перестройке». Горбач сказал, в воскресенье последний концерт, — наконец, выдавила из себя она и снова погрузилась в свои тяжёлые раздумья. Я так и представил, как тяжёлые мутные воды раздумий сомкнулись над ней, и она сидит в них, надув щёки, храня кислород.
— Да, мы не успели тебе сказать… — Вадик откашлявшись, отставил остывший чай. — Горбач взъелся на нас после того, как ты врезал с ноги его девчонке на последнем концерте.
— Ах да, я и забыл! — Филипп громко и непристойно заржал, толкая локтями в бок сидящих по обе стороны девушек. — Врезал, прям по хлебалу!
Йоко-Аня глядела на меня уже с нескрываемым ужасом.
— Какой девчонке? Да вы что, все с ума посходили!?
— А ты вспомни, — отсмеявшись, вдруг очень серьёзно сощурив глаза, сказал Фил.
В последний раз, когда мы выступали в этой дыре, в «Перестройке», один урод из первого ряда всё время харкал на сцену, и, надо признать, очень метко — несколько раз попал мне на ботинки и на штаны. Я прервал исполнение и вежливо попросил чувака перестать. «Не могли бы вы перестать плевать на мои ботинки, сударь?» — что-то в таком духе пролепетал я. Вместо того, чтобы спокойно внять просьбе, плевальщик внезапно озлился: «Шёл бы та на хер! Это бля, панк-концерт или чё?» — проорал он. После чего, особенно изловчившись, харкнул Филу точно на свитер. Фил бросил играть и попытался метнуть в обидчика барабанной палкой, но вместо этого угодил ей сидевшему за столиком мрачному здоровяку точно в лоб. Переломанная пополам палка полетела обратно, а вместе с ней стулья, бутылки и подносы с едой. Разметав столы, толпа повалила к сцене. Я успел двинуть какому-то патлатому козлу (девушка Горбача?), который вцепился в мою штанину. Плевальщик, обезумев от счастья, подскочил ко мне и врезал в живот. Я завалился на пол и больше не вставал до конца выступления, которое, как ни странно, продолжилось. В завершение этой мини-ретроспективы добавлю: после концерта плевальщик подошёл к нам за сцену, крепко пожал всем руки и поблагодарил за отличный концерт.
— Слушай, была давка, к тому же плохое освещение, если нужно, я могу и извиниться.
— Можешь, но это вряд ли поможет, — покачал головой Вадим. — Он давно искал повод, чтобы от нас избавиться. И тут ты бьёшь ногой его девушку! Лучше не придумаешь…
— Поверить не могу, что нас выгоняют из этой дыры.
— Да… да… — Филипп по привычке потянулся, чтобы почесать бороду, но вместо этого наткнулся на пустое пространство. Почесал вместо этого глаз и вернул руку на место. Последовали, поочерёдно, мои и Вадиковы вздохи.
— Похоже, теперь у нас нет выбора, — осторожно проговорил Вадик.
Я посмотрел на него с раздражением. Вадик… эх Вадик…
Несколько дней назад Фил и Вадик, радостные, вломились на репетиционную базу. Перебивая друг друга, как зубрилы-ученики, они принялись рассказывать, что наша благодетельница, Йоко-Аня, сумела организовать для группы выступление
