Аминазиновые сны, или В поисках смерти - Изольда Алмазова
Круглые часы, висящие над первым постом, показывали одиннадцать, когда Кристина сквозь сон услышала какие-то странные звуки, доносившиеся из шестой палаты. Это были слабенькие и тонкие то ли стоны, то ли крики. Кристине захотелось спрятаться от этих монотонных однообразных звуков, и она укрылась одеялом с головой. Но волна звуков, начавшихся очень тихо, постепенно все нарастала и нарастала. Кристина уже отчетливо слышала модуляции от «Ну-ну-ну» до «Ню-ню-ню». Это однообразное дребезжание какой-то ненормальной старухи выводило девушку из себя. Спустя полчаса она не выдержала и отбросив одеяло, обратилась к надзирательнице, которая по-прежнему совершенно спокойно копалась в своем мобильном:
– Слушайте, а нельзя ли успокоить больную, которая постоянно бубнит?
– Спи и не обращай внимания, – равнодушно ответила санитарка, скользнув взглядом по встревоженному лицу Кристины.
– Меня же, кажется, привезли сюда лечиться, а не сойти с ума. Мне этот бубнеж мешает спать.
Санитарка равнодушно отвела взгляд и снова начала что-то читать с экрана мобильного.
Кристина поняла, что просить о чем-то надзирательницу бесполезно и решила завтра пожаловаться врачу на неподобающее поведение этой безжалостной тетки.
Какое-то время было тихо, но потом монотонные звуки начали звучать с новой силой и что самое неприятное, к бубнящей на одной ноте старухе-психичке присоединилась еще одна, которая устроила концерт из похабных песен. Новая ненормальная пела громко и звонко, а ее матерщина резала слух. И при всем при этом надзирательница ничего не предпринимала, как ничего не делали и дежурные сестры, болтающие о чем-то в своем кабинете.
И тут Кристину озарило: этот ночной концерт был устроен специально для нее! Медперсонал намеренно устроил эту вакханалию, чтобы запугать ее, деморализовать и вывести из равновесия, и при этом понаблюдать, как она будет вести себя! И это открытие поразило Кристину до глубины души. Это просто какое-то садистское испытание! Ей хотят показать, что суицид – это еще не самое страшное, что могло произойти с ней. Но она хочет покоя! Она хочет тишины! Это издевательство! И едва выдержав еще сорок минут страшной пытки, Кристина закричала:
– Успокойте их! Прекратите это издевательство! Я больше не могу этого выносить! Помогите! Ну кто-нибудь, помогите!
На крик девушки выбежали сестры и со своего места поднялась надзирательница. Сестра с прокуренным голосом, обратившись к надзирательнице, приказала:
– Держи ее, а ты за уколом.
– Нет! Не надо уколов! – закричала Кристина, пытаясь вырваться из цепких рук надзирательницы. Но силы были не равны. Девушка почувствовала вонзившуюся в нее иглу и затихла. Все кончилось. Вокруг все исчезло. Ни страха, ни нестерпимой тоски, растекающейся от макушки до кончиков пальцев ног, ни монотонного «Ну-ну-ну». Ничего.
А утром Лаврентьеву перевели в шестую палату.
Глава 8.
Кристина медленно повернула голову к окну, у которого стояла ее кровать. Из окна сквозило, а до батареи нельзя было дотронуться, такой горячей она была. На улице было темно, как у негра в заднице. Только круглый светильник, висевший над пустым проемом двери тускло бил в глаза и освещал кровати с неподвижно лежавшими больными. В помещении висел неприятный запах затхлости, исходящий от старух-шизофреничек, которые по рукам, ногам и груди были привязаны к своим кроватям. А еще вовсю воняло грязными памперсами. Слабой рукой девушка зажала нос и попыталась дышать через рот. Но отвратительный смрад все равно проникал в легкие. Кристина закашлялась и тут услышала голос надзирательницы.
– Лаврентьева, тебе надо сдать мочу. Идем, я провожу тебя в туалет. А потом не пей и ничего не ешь. Тебе надо сдать анализ крови.
Кристина попыталась подняться, но почувствовала неимоверную слабость и сильное головокружение. Санитарка подхватила девушку за локоть, бесцеремонно сдернула с постели и вывела из палаты. Едва сдерживая дрожь в ногах, Кристина добрела до туалета. Там надзирательница подала Лаврентьевой пластиковую баночку и приказала:
– Писай сюда.
Девушка молча исполнила приказание надзирательницы и тут увидела, как другая санитарка вкатила в туалет инвалидное кресло со старухой с налысо обритой головой, которая лежала в палате Кристины ближе к выходу. Ненормальная больше походила на древнего старика, чем на женщину. В голове Кристины словно молния промелькнула какая-то мысль, но тут же исчезла. А санитарка пересадила старуху из кресла на унитаз, предварительно стянув с нее грязный и вонючий памперс и злобно гаркнула:
– Тужься! Тужься, сука! Ты должна посрать!
Что было дальше с бедной старухой Кристина не видела. Она вышла из туалета держась за стену, покрытую новым кафелем и в сопровождении надзирательницы вернулась в палату. Кристина улеглась на кровать и уставилась в пустоту. Все это время санитарки вывозили лежачих в туалет, а потом возвращали их обратно. Спустя полчаса в палатах включился верхний свет. Это означало, что в психушке начался новый день.
Кристина плохо помнила, что происходило с ней не только в этот день, но и в последующие. Она была какой-то слабой, вялой, апатичной и инертной. Постоянно хотелось спать и совершенно не хотелось о чем-то думать. Иногда Кристина осознавала, что ей трудно говорить и она начала забывать даже самые простые слова. Она почему-то совершенно не волновалась о произошедшей в ней перемене. Ей все было безразлично: и запахи в палате, и старуха постоянно бубнящая: «Ну-ну-ну»; и дама в зеленом, оказавшаяся пикетчицей и оппозиционеркой, которая постоянно стонала; и матерщинница с ее похабными песнями; и даже то, что ее саму никто не навещает. Больничная еда уже казалась вполне приличной, и она съедала все, что подавали. Девушка привыкла к очередям к унитазу и биде, и к тому, что ее выпускали из палаты только на прием пищи и таблеток, да в туалет и по каким-то дням в душ под надзором санитарки. Гулять можно было только в палате, вышагивая взад и вперед по узкому проходу между кроватями.
Единственным развлечением Кристины было как ни странно окно. Когда на улице становилось светло и при ясной погоде, ей хорошо была видна крыша соседнего корпуса больницы. Ровная крыша была уставлена телевизионными антеннами и антеннами сотовой связи. Чуть правее возвышалась крыша чердака, которую заселила пара голубей. Их деловитая возня была бесконечной, как и парение серых зимних облаков над ними. Иногда парочка куда-то улетала, но потом возвращалась назад. Иногда голуби усаживались на какую-нибудь антенну и долго о чем-то ворковали. Иногда улетал только самец, и самочка терпеливо дожидалась его, сидя на одном месте, будто боялась, что когда он прилетит, то, не застав ее на месте, найдет себе другую подружку.
Когда погода портилась и эту идиллическую картинку скрывал
