Юрий Васильев - Ветер в твои паруса
- Зайди, - сказала Рита, - сто лет не виделись.
Они виделись каждый день, но Нина все равно зашла, потому что ее дом был уже рядом, уже ничего не придумаешь, не станешь в очередь за квасом, чтобы оттянуть время. Она не торопилась в дом, где сегодня утром поставили тесто на свадебный пирог, и не хотела думать, почему она не торопилась...
- Страховой агент, что ли? - Нина кивнула в сторону калитки, через которую вышел мужчина. - Вид у него такой.
- Какой?
- Настойчивый.
- Все они... настойчивые. Поклонник. Из Серпухова ездит, не ленится. С мужем вместе работает, знает, когда его нет дома.
- Вид у него скучный.
- Ну и черт с ним,
- А чего не прогонишь?
- Не прогоню почему? А зачем?
Она теребила скатерть и смотрела на Нину вызывающе и пришибленно, и в то же время Нина чувствовала, что она вот-вот разревется. Такой она ее никогда не видела.
- Ритка, что с тобой?
- Да так... Что тебе объяснять, ты и так все знаешь. Этого выгоню, будет другой, третий. Кто-нибудь будет, если в доме пусто... Черт с ним, не обращай внимания, я ведь всегда была нервная особа - Она пыталась улыбнуться, но слезы текли по щекам, вымывая светлые бороздки.
"Нервной ты, положим, стала совсем недавно", - подумала Нина, а вслух сказала:
- Перестань реветь, а то ресницы потекут. Выдумываешь ты все.
- Выдумываю. Только и осталось... Тебе хорошо. Хотя тебе тоже не хорошо... Ты знаешь, Нина, ты иди, пожалуй, а то я сейчас могу что-нибудь не то сказать... Муж у меня, семья, счастья полон дом, сама выковала, я же кузнец своему счастью... Чепуха, Нинок, не слушай. Обзаводись и ты семьей, пока Лешка не передумал. Хотя теперь не успеет. Только... - Она вытерла глаза и как-то жестко добавила - Только не удивляйся, если и тебе через год станет все равно с кем целоваться... Идем я тебя провожу. Не слушай глупую бабу, вечером приду. Ребят уложу и приду...
Небольшой деревянный дом почти целиком скрывался за густо разросшейся сиренью, и только кусок островерхой крыши с задиристым петухом на коньке высовывался из-за зелени. Павел остановил машину. Лидия Алексеевна встретила его у калитки, сразу почему-то узнала, обняла, несколько секунд постояла молча, потом сказала:
- Ну вот... А я дочку вышла встретить... Проходите, Павел Петрович, проходите, Ниночка сейчас придет. Вы - смелее, собаки у нас нет.
Она отворила калитку, и Павлу пришлось идти за ней, слегка наклонив голову, потому кустарник рос неухоженный, буйный, почти смыкался над головой. Дорожки были посыпаны желтым песком, и это была, пожалуй, единственная дань добропорядочному ведению хозяйства. Не было ни гамака, ни бочки с водой, ни столика, на котором вечерами пьют чай и играют в карты. Зато была большая клумба и газон возле веранды; и клумба и газон были несообразными, дикими, разбитыми вопреки всякому садоводству, но на них было много цветов.
- Вы разрешите мне называть вас по имени, да? Я ведь и вам мама. Вы посидите, я сейчас, быстро. У меня уже все готово. Она ушла в дом и тут же вернулась с подносом на котором были и сухари, и варенье, и сливки.
- Ну вот. Попьем чайку. У нас здесь тихо, и город близко. А я, грешным делом, горожанка, никак не могу привыкнуть. Все заросло, запущено, везде крапива. Дочь занята, ее работа, а я последнее время все больше е живу, среди людей.
Она говорила неторопливо, спокойно, запинаясь, и Павел подумал, что это у них, наверное, в роду, потому что Веня тоже запинался. Он был похож на мать: те же удлиненные, приподнятые к переносице глаза, те же резко очерченные губы, тот же слегка
восточный овал лица.
Она говорила, рассказывала Павлу о себе, о дочери, а он все не мог заговорить о ее сыне, хотя видел, что она ждет этого. Ему нужно было найти в этом доме что-нибудь от Вени, он еще раз оглядел комнату, но ничего не нашел, не увидел, все было спокойно... И он сказал слова, которых больше всего боялся:
- Веня погиб как герой.
Это была правда. Но не это было важно сейчас. Просто это были не те слова, они повисли в воздухе, чужие и никчемные... И вдруг в самом углу комнаты, над диваном, он увидел Венькину акварель. По голубым волнам бежала яхта.
- Мы хотели построить яхту, - сказал он.
- Простите... что? Ах, ну да, конечно, яхту, - она улыбнулась так молодо, что Павел не поверил. - Веня, правда, не умел строить яхты, но почему бы и нет, если надо?
- И еще мы хотели обогнуть Чукотку.
- Ну да... И хотели приплыть в Бискайский залив. Я все знаю о нем - что было, и что могло бы быть. Ведь он пришел к вам отсюда, Паша, и рядом со мной стал тем, кем был... Я почти не плакала, и не потому, что выплакала все, просто... Ну вот, кажется, я сейчас поплачу немного, хотя я всегда говорила, что о нем нельзя плакать. Не обращайте внимания, Паша, рассказывайте.
И он рассказал ей о том, как ее сын мог ухаживать сразу за тремя девицами и тремя замужними женщинами, как мог он хвастать, совершать поступки вроде бы нелепые, которые потом оборачивались смыслом, как он летал, любил, дружил, спал на одной ноге, писал матери длинные нежные письма и никогда не успевал отправлять их; он рассказывал ей о Вене, который был отчаянным фантазером и мог краснеть, как гимназистка, о Вене, в котором соединялось много неожиданного, но все было его, Венино.
- Я вам сейчас его покажу, - сказала Лидия Алексеевна. - Хотите? У меня ведь много его снимков - и детских, и с Чукотки.
Она принесла тяжелый плюшевый альбом, и Павел приготовился улыбнуться при виде маленького Веньки на деревянной лошадке или с букварем в руках, но на первой странице встретил Веню в кабине большого двухместного планера; "фонарь" еще не был задвинут, и Павел разглядел чье-то очень знакомое девичье лицо. Ну да, конечно, это жe...
- Простите, это... ваша дочь, да? - спросил Павел, досадуя, что не помнит ее имя.
- Да, это Нина. Первый раз летят. Она ведь тоже когда-то в планерной школе была, за Веней потянулась. Совсем еще девчонка... А завтра замуж выходит, - неожиданно добавила Лидия Алексеевна. - Вот так все и получается... Еще чашечку выпьете? Я сейчас...
Лидия Алексеевна вышла поставить чайник. Павлу почему-то стало неприятно от ее последних слов, от того, что в этом доме выходят замуж. Так и есть. Память о сыне вытесняется заботами о дочери, о том, чтобы ей было спокойно и хорошо...
Пора ехать. У него сегодня последний вечер, надо пораньше вернуться, поужинать, позвонить Танюше и лечь спать, потому что завтра начнутся будни. А Веньки больше нет. Уже давно нет. И пусть акварельные яхты останутся детям... Лидия Алексеевна, должно быть, заметила какую-то перемену в настроении Павла, потому что оказала:
- Я, Пашенька, не думала, что справлюсь. Сразу, знаете, все навалилось. Муж у меня от рака умер. Потом Вени не стало. Но годы идут. И, если хотите, лечат: Да... - Она расставила посуду на столе. - Что-то Ниночка задерживается.
- А я уже пришла! Это чья такая роскошная машина возле калитки?
- О господи, как ты меня напугала! - Лидия Алексеевна поднялась навстречу дочери. - А где же Алексей?
- Приедет позже, к вечеру. Задумал, видишь ли, мальчишник устроить. С холостяцким житьем прощаться будет. Друзей назвал полон дом... А у нас гости?
- Да, да. Это Павел Петрович. От Вени. Помнишь, он писал нам? Познакомься пожалуйста.
- Скажите... - начала было Нина и замолчала. Павел подумал, что она, должно быть, никак не может сообразить, о чем говорить с этим незнакомым человеком, что сказать, а сказать что-нибудь надо, особенно если он приехал из тех краев, где жил и погиб Веня.
Молчание затянулись.
- Вы разрешите закурить?
- Конечно.
- Вы хотели о чем-то спросить, Нина?
- Да, хотела. Скажите, вы долго ехали к нам?
- Не очень. Минут сорок, наверное.
- Я не о том... А раньше? Вы собирались к нам раньше?
Павел слегка растерялся.
- Пожалуй... Два года назад я был в отпуске, Веня просил меня зайти к вам, но знаете, как-то все не успел.
- А до этого? Раньше?
- Да нет... Не собирался вроде.
И снова в комнате молчание. Звон ложек в стаканах... Эта девочка, так громко вбежавшая сюда с улицы, - это она принесла тишину? Он поднял голову и встретился взглядом с Ниной. Она смотрела на него настойчиво, в упор, и он увидел в ее глазах вопрос, недоумение, испуг, еще что-то - он не понял всего, не разобрал, он просто физически ощутил на себе ее взгляд и отвел, глаза.
- Ну, что это, Нина, ты человеку сразу допрос устроила, - улыбнулась Лидия Алексеевна. - Нельзя же так.
- Нет, почему же, - пожал плечами Павел. - Все верно. Мог бы и раньше приехать.
Он снова посмотрел на Нину. Она не отводила глаз. Вот так же смотрели Веня. В упор. Не мигая. Он даже на солнце смотрел не мигая.
- Это не допрос, - тихо сказала Нина. - Вы правы, нужно было приехать раньше.
Она поднялась и вышла.
- Господи, что это с ней? - Забеспокоилась Лидия Алексеевна. Нервничает. Перемена в жизни.
...Нина стояла в соседней комнате, прижавшись лбом к стеклу, и старалась унять дрожь. Что он думает, этот Павел Петрович. Откуда ему знать, что я чуть было не сказала: "Ну вот ты и пришел. Никуда от меня не делся. Я знала, что так будет, всегда знала, думала даже, что это будет сегодня. Только я не знала, что ты придешь от Веньки... А ты пришел. Очень вовремя пришел. И очень поздно".
