Анатолий Злобин - Наводка на резкость
"Товарищ, я снова к вам обращаюсь, откуда вы?"
Ах, Надежда Ивановна, разрешите пока не отвечать, мне так важно сосредоточиться, ведь я приехал за тысячи километров, до конца урока еще пять минут, я успею сосредоточиться и все пойму, вот сейчас, сейчас, через минуту. А после мы поговорим, я попробую ответить на ваш вопрос.
Учитель вправе спрашивать и ждать правильного ответа. За ложный ответ выставляется двойка, и я мечтал попасть в родную школу вовсе не для того, чтобы лгать самому себе. На этот раз правильный ответ нужен не моему учителю, но мне самому. И я готов еще раз преодолеть тысячи километров пространства ради такого ответа, столь необходимого мне теперь, на сорок третьем году жизни.
Звонок! Опять не успел. Хорошо, попробую сосредоточиться на следующем уроке.
"Здравствуйте, Надежда Ивановна. Вы еще спрашивали о том, что из меня получится? Помните?"
"Кто же ты? Никак не узнаю. Стара стала, на пенсии уже".
"Рулевский я. Коля Рулевский из детдома. Ни отца, ни матери не имею, только вас одну. Вы же меня сынком называли, помните?"
"Так это ты, сынок? Хулиганил ты, помню. Учился так себе, тоже помню. От хулиганства учился неважно, это точно. Ты же способный. А теперь в окно смотрю и думаю: кто это подкатил к нам на белой "Волге"? Значит, это твоя машина? В большие люди вышел, сынок".
"Разве в том дело, Надежда Ивановна? В машинах разные люди ездят".
"Не говори, сынок. Вот ты же приехал ко мне. Ведь не все ко мне приезжают. И гостинцы небось привез?"
"Так я еще не приехал, Надежда Ивановна. Я только мечтаю. И про гостинцы даже не подумал. Но я скажу водителю, пусть заедет в универсам".
"Кем же ты стал, Коля?"
Что ответить старому учителю? Я ушел из школы без сожаления, удачно поступил в Чимкентский политехникум. Меня все мотало - то в технику, то в спорт. В 59-м получил звание мастера по боксу, рвался в олимпийские чемпионы. Бил всех своих дружков, пока меня самого не побили.
Победила дружба. Замелькали поселки, города. Арысь, Миргалимсай точка на карте, зарубка в душе. Отслужил в армии на востоке, вернулся было в Казахстан, но все не сиделось на месте, еще не нашел конечного дела.
Начал складывать жизнь из крупных блоков. Семь лет отдал КамАЗу, и вот уже четвертый год на "Атоммаше". На КамАЗе Карина родилась. Чем "Атоммаш" одарит?
Решение было правильное: я строитель. На КамАЗе увлекся сваями, из-за них сюда и приехал.
А если хотите, Надежда Ивановна, было и того проще. Начальник строительства Чечин Юрий Данилович позвал сюда и работу обещал хорошую. Вылетел из Набережных Челнов на разведку. Полдня ездили с Чечиным по площадке.
"Что же вы мне дадите, Юрий Данилович?"
"Вот это и дам. Первый корпус".
"Где же он?"
"Прямо перед нами". И рукой в голое поле показывает.
"И весь мне?"
"Весь. От первой оси до сто двадцать пятой. Все двадцать восемь гектаров под одной крышей".
"Ого! И быстро надо его на ноги поставить?"
"За два года".
"Тогда согласен".
А про себя прикинул: Валентине здесь должно понравиться, вода рядом, климат добрый. Детский садик для Каринки сам закончу. С садиками у нас пока не густо, все на потом откладываем. А бедные дети этого не понимают и продолжают множиться.
Жена у меня верная, двадцать лет душа в душу. А мне, кроме раскладушек и аквариума, ничего не надо. Люблю рыбок.
И полетел за своими.
Дни и годы закружились, словно сидишь в машине времени, и белые солнечные полосы сливаются с черными полосами ночей, при таком ускорении жизнь приобретает серенький оттенок, как раз под цвет бетонного цветка, распускающегося в земле по моей воле.
И кто хоть раз залез в эту чертову машину времени, тому хода назад не дано. Новый год встречали в середине октября. Когда это было, сразу не сообразишь - октябрь семьдесят седьмого. Сколотили трибуну, вывесили транспаранты. К тому времени пришлось взять в штат специального художника, который расписывал наши успехи и призывал к новым. Дед Мороз прикатил на вездеходе с мешком новогодних подарков. Пригласили на концерт киноактера Рыбникова, пришлось поломать голову, по какой статье его пригласить, чтоб не скупо было.
А кругом вздыбленная земля, ямы, колонны, своды. То поле, которое показывал Чечин, уже перестало быть полем, хотя еще не сделалось первым корпусом. Мы засевали поле железом, всходы у нас не такие скорые, оттого мы и спешили обогнать время.
Нас ведет вперед тема: дать как можно больше мощностей.
"Это ты правильно, сынок. Все верно. Я учить тебя не имею права, хотя и была твоей учительницей. Но спросить-то могу. Тебе не кажется, сынок, что вы слишком стремитесь вперед, все стремитесь, а сколько хлама всякого остается за спиной, вы и не оглядываетесь, времени все нет. Что ты об этом думаешь, сынок?"
"Я строю, Надежда Ивановна. Мне думать некогда. Если мы все сядем у самовара размышлять, то и работать некому станет, от этого получится экономическое торможение, и свет может потухнуть, так как энергетический кризис не ждет".
"Хорошо, сынок, это мне понятно. А как же наши дети?"
"Мой лозунг такой: делать сегодня то, что ты знаешь. Размышления потом. Для них мы запланируем специальное время в будущем. Так и обозначим: пятилетка размышления. А что касается хлама за спиной, то это исключительно от ошибок, допускаемых в планировании. Мы сознательно хлам не планируем. Может быть, наши дети научатся строить по-другому, а мы слишком глубоко сидим в истории. Нам архитрудно, но мы делаем все, что можем делать на сегодня. А наши дети будут делать то, что смогут завтра".
"Ты очень умно говоришь, я готова поставить тебе "оч.хор.", урок ты приготовил прекрасно, это чувствуется. Но все-таки один вопрос: каким будет конечный результат?"
"Простите меня, Надежда Ивановна. Вы моя учительница, и я не смею вас учить. Но мне почему-то кажется, что у вас философия стороннего наблюдателя. А я признаю одну философию трудностей. Как мы живем? Трудности не дают нам расслабляться. Вас интересует конечный результат. А меня начальный. Я смотрю туда, где начинается наше сознание. 724 метра на 400 метров - вот моя геометрия на земле. Я слагаю железную песнь первого корпуса. Я рвусь к центру земли, откуда начнет вырастать небывалый пресс. Вы смотрите на дом - и морщитесь: отделка плохая, рамы не так покрасили. А я смотрю на дом и вижу поле, которое тут до того было, вижу, как этот дом из грязи рос и распускался этажами. А рамы мы потом докрасим. Мы принимаем философию действия. Это мы XXI веку даем мощности, не спрашивая о том, что получили от века XIX. Мы у прошлого не берем взаймы. Вот вы собрались поставить мне "оч.хор.". А ведь я не заслужил. У нас другие оценки: почетные грамоты да выговоры. У меня счет такой: 10:9 в пользу выговоров. Один выговор даже от начальника главка, это считается особой честью. От главка выговор, от обкома партии переходящее Красное знамя. Вот и считайте теперь, какой я руководитель: хороший или плохой?"
Задумалась Надежда Ивановна, не отвечает. Далеко осталась родная школа, за морями, за долами - не долететь.
Начальство меня не отпустит в дорогу. А мне без разрешения не положено.
Тогда тоже начальство призвало. Я вел планерку, справа на тумбочке прямой телефон из горкома. И звонок по-особому отрегулирован, чтобы сразу знать, кто и что.
Словом, призвали. Сидит первый секретарь. Рядом с ним Чечин, начальник строительства.
"Как первый корпус?"
"Сдаем", - отвечаю.
"А тепло там будет, как вы думаете, Николай Иванович?"
"Так я тепло не веду, товарищ секретарь. Об этом другая голова заботится".
"Этой головы уже нет, Николай Иванович".
"Было бы дело, а голова найдется".
"Вот мы и собираемся поручить вам теплотрассу, Николай Иванович".
"Так морозы на носу, она ведь должна уже подходить к корпусу".
"А вы не интересовались, где она на самом деле?"
"Как-то выходил смотрел. Не видать что-то. Сколько там по проекту отпущено?"
"Это деловой разговор: восемь месяцев".
"А у нас в запасе?.."
"Полтора. Не знаю, правда, сколько по вашему календарю получится. Я слышал, вы уже Новый год справили".
И взвалил себе на шею еще и теплотрассу. Перво-наперво засел за проект. День сижу, второй - и глазам не верю. Что я рассчитывал найти в затрепанных папках с засаленными тесемочками? Гениальное озарение мысли, взлет инженерной идеи - и сроки спасены. Но я смотрел листы - и покрывался пятнами. Проект был бездарен, как мусорная яма, как городская свалка, как отбросы гнилого мышления, и столь же зловонен. Его составлял тупица, безмозглая дубина, протухший окорок, лишенный всякого намека на воображение. Даже разметку норм этот дуб делал по старым справочникам, о новых материалах он не имел ни малейшего понятия, будто с луны свалился.
На КамАЗе мы тянули похожую теплотрассу, я знал, как это делается. Но теперь меня спасал не гений, а бездарь, безымянный тупица, чью подпись я так и не смог разобрать. Добросовестная дубина, хорошо, что никто не раскрывал его вонючих листов, лишь начальник замарал своим размашистым крючком верхнюю часть листа, не вникая в суть. "Сколько там у вас получилось? Восемь месяцев? Ну и хорошо". Спасибо бездарю. Слава тупице! Я посидел две ночи, выбросил всю его недоумочную технологию. Восемь месяцев я умял до трех. Теперь выиграть еще месяц на энтузиазме - и я уложусь в назначенный срок.
