Евгений Козловский - Я обещала, и я уйду

Иринапослушно растянуларот.

-- Нет, -- объяснил рыжий. -- Глазами, -- и, бросив в раздражении карандаш, обеими руками ткнул себя в глаза.

Глазами у Ирины не получилось, и рыжий свой рисунок разорвал.

Тамаз тем временем расплачивался с остальными, собирал портреты.

-- Развесишь по мастерской, когдая?.. -- спросилаИрина, не договорив: умрую

Они стояли во дворике приемного покоя L'Hotel Dieu, растерянные, не зная ли, не решаясь, кудаткнуться.

Вкатиласкорая. Санитары понесли носилки, накоторых, прикрытая простынею, лежаламертвенно-серая красавицамулатка. Из кабины выбралась женщина-врач, бросилапару слов дежурному и тут обратилавнимание нанашу парочку, улыбнулась и, подталкивая узнавание, ударилав ладоши раз-другой в характерном ритме того, пицундского, танца, притопнуланожкою.

-- Какие встречи! -- сказала, когдаи Тамаз, и Ирина, наконец, улыбнулись. -- Меня звать Анни!.

Санитар катил по бесконечной древней галерее каталку с мулаткою, которую сопровождаладокторица, аТамаз и Иринасопровождали в свою очередь ее.

-- Дура! -- кивнуланакаталку Анни. -- Не ценит жизни! Вогналав вену тройную дозу омнопона.

-- Омнопон? -- вылущилаИринаиз невнятной ей французской речи знакомое словцо.

-- Mais oui, oui, -- улыбнулась врачиха.

-- Самоубийца, -- пояснил Тамаз. -- Грешница. А откудаты знаешь этотю ну как его?

-- Омнопон? -- напомнилаИрина. -- Сильное обезболивающее. Я папу целый месяц колола. Перед смертью.

-- Сама? -- удивился Тамаз мужеству жены.

-- А у нас покамедсестру дождешью

-- Онаговорит, -- перевел Тамаз для Анни, выказавшей налице заинтересованность, -- что кололаотца, когдаон умирал.

-- Mais oui, oui! -- согласилась та. -- Как и во всем насвете, тут главное -- доза.

-- Онаговорит, -- сказал Тамаз, -- что главное -- доза.

-- И все-таки удивительно, -- кивнулафранцуженкав сторону мулатки. -- С одной стороны, самообладание: надо ж в такой момент в вену попасть! С другой -- непонятная в самоубийце страсть к комфорту.

-- К комфорту? -- переспросил Тамаз.

-- Самая приятная смерть, -- сказалаАнни. -- Сладко засыпаешь. И -эстетичная.

-- Оначто, уже умерла? -- побледнелаИрина.

-- Quoi?

Тамаз перевел.

-- Поканет. Может, и вытащимю -- качнулаврач головою с некоторым сомнением.

-- Что онасказала? -- напряглась Ирина.

-- Что вытащат.

-- Нет, перед этим.

-- Что это самая приятная смерть. Как будто сладко засыпаешь. И самая эстетичная. Только это онаговорит чушь!

ЫРеноы Анни медленно ехал по главной улице Saint-Genevieve du Bois, Иринас Тамазом наЫягуареы следовали сзади.

-- И чего мы к ней потащились? -- ворчалаИрина. -- Сидели б даждали результатов.

-- Раз онасказала, что ей позвонятю Смотри как красиво!

Городок и впрямь был очень собою хорош, и в другой раз Ирина, конечно, заметилабы это. ЫРеноы свернул направо, наверх.

-- Старый город, -- перевел Тамаз надпись.

ЫРеноы остановился.

-- Ну вот, -- гордо сказалаАнни у двухэтажного коттеджакрасного кирпича. -- Тут я и живу! -- И добавилапо-русски: -- Будьте как дома.

Ириналежалапоперек широченной кровати в гостевой комнате и переключалателевизионные программы туда-сюда. В дверях появился Тамаз:

-- Ты точно не хочешь есть?

Иринатолько качнулаголовою.

-- Ты б видела, что заужин приготовилаАнни! Оливки, фаршированные анчоусами! Форель с луком! Маринованная лососина! А какое вино! А у тебя как назло пропал аппетит!

-- Ты издеваешься надо мною, Тамаз, да? -- спросилаИрина.

-- Почему издеваюсь? Ах! Я совсем забыл сказать: звонили из клиники. Ты совершенно здорова! Слышишь! Совершенно здорова! -- и Тамаз бросился к Ирине, поднял ее наруки, закружил.

Улыбающаяся Анни стоялав дверях:

-- Не так уж и совершенно! Ты забыл, что ей надо обратить серьезное внимание нагланды? 06.12.90 Преклонив колени, Иринапоставиласвечку перед ликом Богоматери.

У придела, недалеко от дверей, замерластарушкав черном, и, когдаИринавышланазалитую солнцем улицу предместья к поджидающим ее в Ыягуареы с открытым по случаю хорошей погоды верхом Анни и Тамазу, последовалазанею.

-- Простите, барышня, -- сказалапо-русски, но с легким каким-то налетом акцента. -- Как там в Москве? Неспокойно, да? Не опасно съездить?

Рядом со старушкою стояладевушкалет двадцати: внучкали, правнучка, и жадно, напряженно вслушивалась в получужой язык.

-- В Москве? -- и Иринаулыбнулась. -- А я, знаете, никогдав жизни в Москве не была. Мы из Тбилиси, правда, Тамазик?! -- крикнулавдруг навсю улицу и расхохоталась.

-- Так вот он какой, Париж!.. -- Иринастоялау Триумфальной арки и смотреланазалитые ярким желтым светом, обдуваемые искусственным предрождественским снегом сказочные Елисейские Поля, надесятки стройных, высоких, в разные цветавыкрашенных еловых деревьев.

-- Ты так говоришь, -- отозвался Тамаз, -- будто впервые его видишь.

-- Конечно, впервые! Конечно, Тамазик, впервые!

В модном салоне Иринас помощью двух продавщиц примерялаодин туалет задругим: все шли ей, каждый менял до неузнаваемости, но только, кажется, прибавлял красоты и обаяния.

Иринины облики мелькали перед Тамазом калейдоскопом так, что аж головашлакругомю 09.12.90 Катиться вниз было страшно и весело; сильно, правда, бросало из стороны в сторону, и так вдруг бросило нанебольшой пригорок, что отвернуть, отклониться не получилось.

Лыжанаткнулась налыжу, ускакала, освобожденная автоматическим креплением, Иринаполетелакубарем, зарылась в снег.

Но Тамаз уже был тут как тут: лихо вспорол белую целину прямо перед женою.

А онаулыбалась, обметая варежкою выбившиеся из-под шапочки волосы. Тамаз повалился рядом, принялся целовать Ирину.

Онаотбрыкивалась, счастливо хохотала, покавдруг не попала, затихла: это были те же самые кони, только каретастоялауже наполозьях и вместо выгоревшего ковраосенней травы расстилалась кругом белая целина.

Шевалье насвоем вороном ускакал далеко вперед, и теперь уже дамапыталась его нагнать, покрикивая накучера. Шевалье даже не оборачивался.

-- Herr Awchlediani! Herr Awchlediani! RuЯland! -- голос отельного служителя не вдруг пробился в сознание Ирины сквозь топот коней: служитель стоял наверху, возле игрушечного шале, держал наотлете трубку-радиотелефон.

И, хотя звонок из России мог означать что угодно, самое приятное -тревогакольнулаИрину.

Тамаз тоже встревожился: бросил жене лыжи, закарабкался наверх. Иринане поспевала.

Когдаже выбралась к гостиничке, Тамаз уже переговорил: служитель с телефоном как раз исчезал в дверях.

-- Маме очень плохо, -- объяснил Тамаз. -- И еще: проект наконкурсе провалилию 12.12.90 Такси остановилось возле тамазовародительского домапод вечер. Иринаналадилась выходить.

-- Погоди, -- сказал архитектор. -- Видишь лию -- и замялся. -- Я очень надеюсь -- ты не обидишься. Но давай я лучше схожу один. А? -- и как-то заискивающе заглянул Ирине в лицо. -- А ты поезжай в мастерскуюю Видишь лию -повторил. -- Наши, грузинские дела. Не все тут так простою Ну?.. Я или заеду затобой, или позвоню. Или пришлю кого-нибудью

-- Но, можетю -- гордость боролась в Ирине с тревогою, обида -- с любовью, -- может, я подожду в машине?

-- Не надо, -- качнул головою Тамаз. -- Все равно ничего хорошего из этого не выйдет. Поезжай, -- и слишком как-то резко выбрался из такси, скрылся в парадной.

-- Тамаз! -- крикнулаИринавдогонку отчаянно. -- Тамаз! У меня даже денег нет -- расплатиться.

Хлопнула, ухнулаподъздная тяжелая дверь.

-- Он оставил, -- сказал водитель, не оборачиваясь. -- Поехали.

-- Раз оставил -- поехали, -- согласилась Ирина.

Такси тронулось. Иринапокусывалапальчик: все равно ничего хорошего из этого не выйдетю 13.12.90 Тамаз появился под утро. Вошел в мастерскую крадучись, и Ирине, которая, конечно же, бодрствовала, показалось, что не потому крадучись, что заботится о ее покое, апотому, что чувствует себя виноватым.

Оналежалаякобы во сне, дышаларовно, покаТамаз беззвучно раздевался, а, когдаон осторожно, стараясь не задеть, не притронуться, устроился рядом, спокойно произнесла:

-- Что мама?

Тамаз даже вздрогнул:

-- Мама?

-- Ну да, -- пояснилас легкой издевкою в голосе. -- Мама.

Тамаз заикался очень редко -- и вот, это был как раз тот случай:

-- П-п-по=м-м-моему в п-п-по-рядке.

-- Ее сильно расстроило, что я выздоровела? -- спросилаИрина.

Тамаз спрятал глаза, не нашелся что ответить. 17.12.90 НатэлаСерапионовнадавиланазвонковую кнопку: Иринапристально рассматриваласвекровь сквозь широкоугольный, искажающий мир глазок. Потом открыла.

-- Здравствуй, милочка, -- сказалаНатэлаСерапионовна, входя в мастерскую решительно и по-хозяйски, нисколько не беря во внимание отнюдь не пригласительную позу невестки. -- Что не отпиралатак долго? Любовникапрятала?

Иринапроглотилаоскорбительную шутку, прошлазагостьей. Тапоправиласкособоченную картину, переставилацветочный горшок, смахнулас подчеркнутой брезгливостью невидимую пылинку со столаи, наконец, устроилась надиване. Иринас ногами, по-домашнему, селанапротив, в большое кожаное кресло: