Методотдел - Юрий Викторович Хилимов
— Ты просто ревнуешь, — улыбаясь, говорила Настенька, — но это вполне естественно.
— Что ж, может, и так, только все равно я предпочла бы, что она держалась подальше от нашего Якова.
Так случилось, что на время пребывания карлицы в Москве пришелся день рождения Настеньки. Виновница торжества сама решила пригласить Луизу на ужин для самых близких. Ее восхищала деятельная натура карлицы, то, какая она была уверенная в себе, как быстро могла решать самые разные проблемы. Казалось, для нее не существовало ничего невозможного. Настенька думала, что, когда придет время им с Яковом завести ребенка, Луиза должна непременно стать его крестной.
Родители Настеньки позвали гостей к себе на дачу.
— У вас тут отменные сосны и просто великолепный газон, — расхваливала Луиза хозяев дачи.
Она сидела на качелях и думала о чем-то своем, пока на лужайке накрывали на стол. От ее взгляда, конечно, не могло ускользнуть, как особенно хороша в этот день была Настенька. Нежная, как фиалка, она заставляла любоваться собой каждого из гостей, и это было совершенно справедливо: красота, молодость, легкость, энергия, природный ум — сама жизнь во всем своем великолепии предстала перед ними. Сердце Луизы разрывалось на части, когда она видела глаза своего Якова, влюбленные в ту, с кем, по словам Ричарда, «соперничество невозможно». А после того как было объявлено о предстоящей свадьбе пары, карлица и вовсе позеленела от ярости. «Ну, ничего, мы еще посмотрим», — прошептала она.
В тот вечер Луиза подарила Настеньке роскошную камею. Старинная брошь, выполненная из яшмы, изображала прекрасный женский профиль героини эллинистического мира. Все как один, гости тут же принялись восхищаться этой чудной работой и отмечать, что лучше подарка и быть не может.
— Только пообещай мне, что будешь ее носить, — просила Луиза. — Эта камея особая. Она приносит удачу.
— Очень похожа на сестру Клеопатры — несчастную Арсиною, — сам себе пробубнил один старичок, внимательно рассматривая брошь в завершение вечера.
Луиза уже лежала в кровати, когда Торсвик принесла ей травяной чай на ночь.
— Присядь, побудь со мной, — приказала она девушке.
Торсвик села на край постели, скрестила руки на коленях.
— Скажи, Торсвик, что, по-твоему, любовь? — слегка приподняв бровь, спросила карлица. — Что происходит, когда любовь?
Торсвик удивленно улыбнулась.
— Однажды я сидела у озера и расчесывала волосы, — в никуда ответила девушка. — Я пела одну печальную норвежскую песню, и слезы текли по моим щекам. А трава была кругом зелено-сочная, примятая, и юбка моя стала цвета малахита. Душа моя от легкости вознеслась к поднебесью, и вроде счастлива я, а слезы… Вот так.
— Вот дура! Ничего не понятно, — прошептала карлица.
— И мне.
— Выходит, что любовь — это когда ничего не понятно?
— Очень похоже, что да.
— Значит, у меня любовь?
Торсвик молчала.
— Так значит, у меня любовь? — повторила Луиза свой вопрос.
Не получив ответа она одним глотком допила чай и в сердцах швырнула чашку на пол.
Впервые Яков соотнес ощущение, что за ним следят, с персоной Луизы после одного сновидения.
В том сне они сидели на скамейке в парке.
— Поцелуй меня, — протягивая свои коротенькие ручки к Якову, говорила карлица.
Он смотрел, как вдали на лужайке весело играют в бадминтон дети, не смея обернуться к своей собеседнице. Карлица взволнованно теребила его руку:
— Ну, Яша, что с тобой? Яшенька, я умею любить, поверь мне, откройся. — Голос карлицы на удивление был приятным и свежим, его мягкие тона завораживали. — Да ты знаешь, как любят-то? — спросила она так, как, должно быть, разговаривают русалки или мертвые панночки-утопленницы.
«Ведьма», — подумал во сне Яков. Он никак не мог понять, зачем он здесь. Как получилось, что он — молодой, красивый, успешный — теперь объясняется с этой нелепицей? Ему вдруг подумалось, что его могут застать товарищи, а потом будут эти дурацкие злые шутки. «Боже мой, что за наваждение? Как же я допустил, чтобы эта карлица увязалась за мной?» — недоумевал Яков. Между тем карлица уже переместилась на его колени и смотрела на него снизу вверх, исподлобья.
— Поцелуй меня, Яша! — пропела она, пытаясь дотянуться до его лица своими губами.
Яков был мертвенно бледен. Сердце бешено колотилось, но отнюдь не от любовного томления, а от безграничного страха и брезгливости. Когда их лица поравнялись, лягушачье лицо карлицы расплылось в мольбе:
— Я ведь тоже, тоже хочу любви, Яша.
— Нет! — закричал молодой человек.
Он стремительно отшвырнул свою воздыхательницу, и та кубарем покатилась в сторону лужайки, где резвились дети. Яков поспешил убраться вон.
В летний знойный день в парке было прохладно, пели птицы. Вековые дубовые аллеи располагали к раздумьям и неспешности, а мраморные скульптуры необыкновенно умиротворяли. У паркового пруда, где плавали черные и белые лебеди, сидела жалкая злая карлица-тролль и горько плакала. «Но почему, — говорила она, — мне, злой тролльчихе, даже отказано любить? Ведь злые карлицы как никто заслуживают это. Отчего так? Эх, Яша, милый… ну, подожди у меня».
— Боюсь, что бедняжке будет очень плохо, — рассуждала на кухне Далва. — Уже давно я не видела хозяйку такой озабоченной. Это значит, она не уверена в себе, а следовательно, готова решиться на что угодно. Вот увидишь. Жаль девочку, ведь Луиза может ее обезобразить, как она сделала однажды с Жанной из Анси. А за парня я спокойна, она не причинит ему вреда. Тина говорила, что любовь избранника Луизы обязательно должна быть свободной в своей взаимности, без всякой там магии. Это непременное условие.
Торсвик внимательно глядела на свою старшую подругу Далву, как будто ждала, что та все-таки скажет что-нибудь обнадеживающее, до того ей было жалко Настеньку.
— Она же влюблена, ее сердце должно быть размягченным… Я попробую с ней поговорить, — рассуждала Торсвик.
Далва резко оторвалась от плиты и в ужасе посмотрела на свою подругу:
— Ты что, не вздумай! Слышишь?
Но Луиза не хотела на этот раз действовать грубо. Она уважала свою соперницу, поэтому решила быть предельно деликатной.
— Она сама откажется от Якова, — внезапно перебила карлица Торсвик, когда та читала ей книгу. — И не смотри на меня так удивленно, я же знаю, как ты ей сострадаешь. Ходите все — перешептываетесь, переглядываетесь. А кто меня пожалеет?
Торсвик опустила голову, не смея ничего говорить, чтобы не разозлить свою хозяйку.
— Да не бойся, я не уничтожу ее.
— Спасибо, госпожа. Это очень великодушно!
— Ну, еще
