Оглянуться назад - Хуан Габриэль Васкес
Проводник. Из своего молчаливого тыла Рауль восхищенно смотрел на его козий шаг, словно прокладывавший тропу остальным. Орландо, из крестьян, был в герилье с самого начала; основатели завербовали его в здешней местности и вырастили из него начальника отряда. Хитрый, скрытный, молчаливый, как жители внутренних районов страны, Орландо щеголял двумя шрамами на туловище, от мачете и от пули, следами личной истории насилия. Рассказывали, что в первые годы, когда из набранных крестьян еще только формировали герилью, он дал отпор ветерану других войн, который хотел, чтобы его называли командиром. «Я вас буду называть по имени, а не нравится – дело ваше, – сказал он. – Отдавать честь любому полудурку я и в армии могу». Ему сделали выговор за грубость, но признали правоту протеста. С тех пор он только и делал, что рос в должности под отеческим взглядом вожаков и особенно Фернандо, который видел в нем идеального большевизированного бойца. В прошлой жизни у него была жена и двое детей, никто не знал где, но поговаривали, что Орландо без спросу их навещает, всегда при попустительстве командования.
Первая ночевка прошла спокойно. Но на следующий день Орландо начал что-то бормотать сквозь зубы, и возмущение его было так очевидно, что брюзжание легко долетало до Рауля, хоть он и находился в сорока метрах. Когда Орландо спросили, в чем дело, он пожаловался, что они идут недостаточно быстро, что таким шагом не доберутся до места вовремя и рискуют не успеть передать документы, городские связные их не застанут и вернутся на свои базы или – еще хуже – останутся их ждать и будут схвачены военным патрулем. Рауль понял, что все это время они шли не в полную силу. Он так гордился собственной скоростью, что ему даже не пришло в голову, что Орландо приходилось сбрасывать шаг, подстраиваясь под них, двух парней, которые, несмотря на всю свою подготовку за границей, оставались городскими мышами.
– При всем уважении, товарищи, – сказал он, – сельвы на вас не было.
Он решил выйти на «королевский тракт» – тропу, проложенную меж хуторами и деревеньками в колониальные времена, по которой теперь передвигались коробейники и упряжки мулов, доставлявшие продукты в местные лавки. Герильеро было запрещено ею пользоваться, поскольку там они оказывались вне защиты, превращались в легкую мишень и оставляли четкие следы, усугубляя вероятность погони. С другой стороны, идя по дороге, они могли нагнать упущенное время. Орландо был уверен, что иначе они к вечеру не доберутся до места, намеченного для ночевки, а значит, и в точку передачи документов не успеют. Так они и поступили: час перед закатом шагали по открытому пространству, где видно было небо, привольно носился ветер и не требовалось все время думать о змеях, возможно укрывшихся в палой листве. Привал устроили без костра, чтобы не привлечь внимания дымом или запахом гари. В ту ночь Раулю приснилась мать в тюрьме.
Утром, после завтрака, провели то, что называлось «минутой конспирации». Это было правило безопасности: перед уходом из любого лагеря партизаны уславливались о месте встрече в случае стычки или любого другого происшествия, а иногда, если группа большая, придумывали пароль и отзыв, чтобы случайно не подстрелить своего. Товарищ Орландо единственный знал местность без карты и потому решил, что точкой встречи назначается как раз то, откуда они сейчас выходят. Они уничтожили следы стоянки и отправились в путь, соблюдая прежнюю дистанцию, а для этого отсчитывая шаги впереди идущего. Шли по краю неглубокого оврага, на дне которого текла меж глинистых берегов тонкая струйка, петляя вокруг гладких камней, похожих на гиппопотамов в воде. Через час струйка влилась в более полноводный поток, окруженный высокими, в три человеческих роста, обрывами. Не сделали они и ста шагов вдоль этой прохладной речки, испускавшей мерцающие блики и похожее на шепот друга журчание, как послышались выстрелы.
Первой реакцией Рауля было отступить на два шага назад и начать ответный огонь. Он оказался за пределами западни и стал палить в неопределенных размеров зеленое пространство, откуда долетали выстрелы. В суматохе он увидел, что Эрнесто кинулся назад и каким-то чудом вскарабкался на отвесный обрыв, и понял, что должен поступить так же. Мимо свистели пули, и с каждой секундой Рауль все сильнее изумлялся, что ни одна его не настигла. Он видел, как они впиваются в землю, щелкают о камень, колышут широкие листья, словно и не пули вовсе, а прикосновение руки. Он добрался до вершины и затерялся среди деревьев, в том направлении, откуда они пришли. Увидел Эрнесто: тот бежал без винтовки на некотором расстоянии впереди – винтовка сорвалась, когда он полз по обрыву. Вдвоем они дошли до условленного места и на всякий случай затаились в нескольких метрах, на склоне, откуда увидели бы Орландо, сами оставаясь незамеченными. Ожидая его, они молча постепенно осознавали, что все еще живы и на них ни царапины.
Но Орландо не пришел. Они прождали его куда дольше, чем диктовало благоразумие. Ждали долгие минуты, даже после того, как услышали безошибочный стук мачете и топоров, рубящих деревья и режущих ветки. Они хорошо знали, что это означает, и вскоре убедились: вдалеке застрекотали лопасти вертолета, который готовился сесть на расчищенной солдатами поляне. Патруль заметил их на тракте. Орландо совершил ошибку, и теперь его не было, и хотя у Рауля теплилась робкая надежда, все указывало на то, что их проводника убили или схватили. Часов в пять, когда на сельву уже опускается глухая ночь, им послышался шорох где-то поблизости. Возможно, это иллюзия, подумал Рауль, как в детской игре, когда он закрывал глаза, сестра щекотала его руку и нужно было угадать, в какой момент она доберется до локтевого сгиба. Послышался человеческий голос. Слов не разобрали, но поняли, что двигаться больше нельзя: если они пустятся через лес ночью без Орландо, это привлечет внимание солдат, и тогда ничего, кроме кошмара, их не ждет. Так что они остались там, где сидели, в абсолютной, напитанной страхом тишине, пока вокруг наступала ночь и мрак поглощал стволы деревьев и зелень, которая свела с ума Альберто. Вскоре они уже не могли разглядеть собственных ладоней.
Невозможно было понять, сколько времени прошло – может, пятнадцать минут, а может, час. Потом вокруг снова зашумела сельва; это значило, что патруль прошел мимо или вообще ретировался. В сельве всегда трудно ориентироваться, как в открытом море, а в ночной сельве, когда даже луна не проглядывает между деревьями, и вовсе немыслимо. Рауль с Эрнесто припомнили, что утром солнце светило им в лицо, так что завтра нужно будет выйти в противоположном направлении – заря должна заниматься у них за спиной. Они поели, удостоверились, что продуктов хватит на день обратной дороги, и до утра чередовались: один спал, один стоял в дозоре. Они боялись, что военные вернутся, поскольку понимали: в здешних местах все знают, кто такой Орландо. Если его поймают живым, считай, полпути до лагеря, где в данную минуту собрались самые важные люди в герилье, пройдено. И Раулю
