Сонет с неправильной рифмовкой. Рассказы - Александр Львович Соболев
Надежды на то, что с возвращением на привычные рельсы одолевавший его последние дни морок развеется, не оправдались. Здание, куда они приехали сереньким ранним вечером следующего дня, не было ни клубом, ни баром, а чем-то таким, чему в предыдущей его жизни не находилось и аналога: кинотеатром без экрана, церковью без алтаря. «Волга» припарковалась у черного входа, в который пришлось долго сначала звонить, а потом и стучать: на стук выглянул укутанный в тряпки сторож в толстых очках, скрепленных изолентой, после долгих переговоров открывший наконец дверь. На шум прибежал бородатый парень одних с Аллином лет и, с любопытством на него поглядывая, провел в пустоватую комнату, где в углу стояла серебристая склеенная из картона ракета с красными звездами и сильно пахло мышами. «Вот здесь можете посидеть подготовиться к выступлению», — сказала ему Анна Михайловна и вышла вместе с парнем. Аллин уселся на горестно пискнувший стул и пожал плечами. В окно лезли голые ветки какого-то дерева.
Как выяснилось, из-за череды накладок концерт оказался сборным — и перед Джи-Джи должны были выступать танцоры, фокусник, гипнотизер — и чуть ли не дрессировщик. Анне Михайловне неоткуда было знать, что полтора месяца назад в Детройте ее подопечный сломал обе руки администратору бара, узнав, что на разогреве будет играть неприятная ему группа, поэтому она сообщила ему об этом с легкой гримаской как о не слишком приятном, но и не фатальном обстоятельстве. Забавно, что и он отнесся к этому так же: оказалось, что вся кипучая энергия злости, двигавшая его последние годы, куда-то ушла. Для того чтобы впадать в нужный подвид экстатического транса, ему нужна была соответствующая обстановка — без нее в мозгу не возникали те волны, что рождали резонанс второго порядка в сознании слушателей: так камлающий в тени косматой ели среди благоговейной паствы шаман вряд ли сможет повторить свою ворожбу с академической кафедры перед зрительным за-лом, заполненным этнографами и антропологами.
Что-то в этом роде пришлось, увы, испытать и Аллину: не успели затихнуть аплодисменты после выступления гипнотизера Сильверсвана Грамматикати, как развязный ведущий, похожий на престарелого пингвина, объявил, что следующим номером выступит американский артист оригинального жанра и, натужно хлопая, словно охотясь за невидимой молью, пятясь, удалился за кулисы. Аллин вышел на сцену; все тот же самый парень подал ему гитару, подключенную к усилителю неизвестной модели. Ему и раньше случалось играть без саундчека, но очень давно, года четыре назад, в Айове, когда трое других участников группы отправились заправиться перед концертом и нелепейшим образом заблудились. Зал был ярко освещен. Сперва ему показалось, что все сидящие там и мужчины и женщины одеты в униформу (после виденного за последние дни его бы это не удивило), но, присмотревшись, он понял, что все дело в излюбленной русскими серо-коричневой гамме. В основном это были люди в возрасте от пятидесяти и старше:
Аллину неоткуда было знать, что билеты распределяли через профкомы и домовые комитеты (собственно, он и слов таких не знал, да и некому было объяснить все хитросплетения позднесоветской жизни). Кто-то смотрел на него с интересом, кто-то уже дремал, может быть, утомленный предыдущими номерами: все-таки дрессированные собачки, выступавшие перед гипнотизером, были чудо как хороши. «А смотри, как он похож на нашего Вову», — громко сказала одна старушка из первого ряда другой, но та, незаметно выключившая свой слуховой аппарат во время рукоплесканий, оставалась в блаженной тишине.
Спеть ему нужно было, как выяснилось прямо перед выступлением, одну единственную песню. Наверное, стоило бы, учитывая возраст зрителей, подготовить что-то особенное — в его постоян-ном репертуаре было около тридцати треков, но в каждом, без преувеличения, были слова, решительно неудобные в печати. С другой стороны, вряд ли в этом зале кто-то знал английский. Взяв два аккорда, он услышал, что гитара настроена и с легким теплым чувством подумал про парня, который ему ее передал. Многоочитый зал смотрел на него со сдержанным недоумением. Ловя и не находя привычного воодушевления, он запел один из главных своих хитов — то, под что содрогались, извиваясь в Нью-Йорке и Нью-Джерси, Коннектикуте и Техасе:
Everybody’s got somewhere to go
I’ve got nothing’ but this dirty hole
Everybody’s going’ out tonight
I’m staying here and outta sight
Yeah, fuckin’ the dog.
— Вы действительно любите животных? — спросила, хлопая ресницами, Анна Михайловна, когда они возвращались в гостиницу.
Сладкий сумрак
К исходу второй недели работы гардеробщицей в библиотеке Даша успела повидать всех легендарных местных сумасшедших, которыми ее пугали новые коллеги. Первым ей попался Мужик В Шлеме — насупленный дядька с кустистыми бровями, как у Льва Толстого на портрете, — он действительно ходил круглый год в мотоциклетном шлеме с поднятым плексигласовым забралом, никогда его не снимая. При этом мотоцикла у него, собственно, не было — то есть, может быть, где-нибудь он и был, но приезжал он, как и все читатели, на метро — и, войдя в библиотеку и сдав свой ничем не примечательный плащ, отправлялся, поблескивая шлемом, по лестнице наверх, куда самой Даше хода не было. Ее наставник в их нехитром ремесле, высокий, нескладный и прихрамывающий Стефан Васильевич, рассказывал, что, когда он пришел работать в здешний гардероб, а это было почти сорок лет назад, Мужик В Шлеме уже ходил в библиотеку — правда, только по воскресеньям. С тех пор многое переменилось — да, в общем-то, примерно все: изменилось название страны, ее площадь и контуры, сменилось даже имя самой библиотеки, но она, словно корабль-призрак, продолжала медленно двигаться сквозь время, сохраняя за своими каменными стенами дух тяжеловесного простодушия, полностью выветрившийся снаружи. Маленькой уступкой меркантилизму были изменения часов и дней работы — теперь библиотека не работала по воскресеньям и закрывалась в восемь, а не в десять. Наверное, и Мужик В Шлеме тем временем состарился, вырастил детей, а то и внуков и, главное, вышел наконец на пенсию, так что вместо утра воскресенья стал приходить когда ни попадя — но по-прежнему еженедельно.
Второй попалась Королева: статная полноватая увядшая дама, действительно смутно напоминающая какой-то рокотовский портрет, — напряженно глядя на Дашу и внезапно обдав ее запахом лука, она подозрительно спросила: «Новенькая, что ли?» И, не дожидаясь ответа, приказала: «Старшего позови кого-нибудь». Даша, опешив, сбегала за Анной Федотовной, только усевшейся в их каптерке за
