Владимир Сорокин - Роман
Но дьякон уже целовал руку Татьяне, предварительно свалив ей на грудь букет. Утопая в розах и не зная, что делать с букетом, она беспомощно улыбалась.
- Чувствительно рад поздравить, - произнес низким голосом дьякон, чопорно пожимая руку Роману.
- Господи, Боже наш, послал нам радость на склоне дней наших! - бормотал отец Агафон, вытирая выступившие слезы.
- Только без минора, Федор Христофорович! - посоветовал Красновский, осторожно забирая букет у Татьяны, - Позвольте, Татьяна Александровна...
Наконец батюшка был усажен между попадьей и Надеждой Георгиевной, дьякон опустился на стул рядом с Амалией Феоктистовной и Ильёй Спиридоновичем, все сели, а трое молодых парней в красных рубахах подошли и стали наполнять бокалы шампанским. Среди крестьян пошли по рукам бутыли с водкой.
- Шампания! Шампания, друзья мои! - любуясь пенящимся вином, Антон Петрович поднял бокал и стал сам подниматься, но Красновский решительно махнул рукой:
- Антон Петрович! Я начинаю, не ломай ритуала!
- Антоша, помилосердствуй! - воскликнула тетушка, - Нельзя быть столь эгоцентричным!
- Подчиняюсь, подчиняюсь! - Антон Петрович опустился на стул.
Красновский встал с бокалом в руке, молча обвел всех взглядом маленьких, блестящих от возбуждения глаз, и заговорил громче обычного:
- Друзья! Я предлагаю поднять бокалы за здоровье новобрачных!
И все сразу стали вставать и потянулись бокалами к Татьяне и Роману. Держа свои бокалы, новобрачные протянули их вперед, и сразу же хрустальный перезвон разнесся по террасе, а вместе с ним зазвучали поздравления:
- Счастья вам, Ромушка, счастья, Танечка!
- Поздравляю!
- Имею честь поздравить!
- Счастливой семейной жизни, дети мои!
- От всего сердца поздравляю!
- Пью за ваше здравие, дорогие Татьяна Александровна и Роман Алексеевич!
- Искренне рад поздравить вас!
- Поздравляю, Танечка, поздравляю, Роман!
- Крепкой семьи вам и всех благ!
- Рад поздравить! Рад поздравить!
- От всей души поздравляю и пью за ваше здоровье!
А на лугу крестьяне тоже повставали со своих мест со стаканами в руках и до террасы долетели их голоса:
- Ох, слава Тебе, Господи, за ваше здоровьице!
- Сладкой свадебки, да славных детушек!
- Поздравляю, Роман Лексеич!
- Жить-поживать, да и добра наживать!
- Помилуй вас Бог!
- Таперича и живитя вместе Богу на радость!
- За здравице женишка, да невестки!
- Ох, то-то радости-то!
- Храни вас Божья Матерь!
Среди этого разнобоя голосов вдруг прорезался глухой сильный голос Дуролома:
- На славие! На славие Божье! На радость Отечеству! На почтение родительское. На родопродолжительство богоугодное во имя Отца и Сына и Духа Святаго ныне и приисно и во веки веков!
Все стали пить.
Роман поднес бокал к губам и с наслаждением выпил свое любимое вино.
Ему было так хорошо, что в душе его вдруг возникла и укрепилась некая самостоятельная часть его Я, от радости сомневающаяся в реальности случившегося и продолжающегося чуда, и он, уверовавший всем сердцем в подлинность этого чуда, ежесекундно доказывал этой сомневающейся части подлинность всего происходящего, заставляя ее смотреть на все своими верящими глазами, давая тем самым душе новый приток радости.
"Нет, нет, это все не сон!" - повторял он про себя, видя, как осторожно пьет из бокала Татьяна, как нежно содрогается от глотков ее шея, как подрагивают ресницы, - "Смотри, какая она, как чудесно пьет она, как чудесно отводит бокал от губ, как чудесно улыбается, глядя на всех, и как чудесно сейчас посмотрит на меня"...
Она посмотрела не него.
- Я люблю тебя! - сказал он ей.
- Я жива тобой! - ответила она.
Руки их встретились сами собой. Кругом, после выпитого шампанского, все шумно переговаривались, а Роман и Татьяна застыли, взявшись за руки и глядя в глаза друг другу.
- Так, так! - громко произнес Красновский, запихивая себе за ворот край салфетки и склоняясь над тарелкой, в которую заботливые руки Надежды Георгиевны уже успели положить самых разнообразных закусок.
- Так, так! - продолжил он, разглядывая содержимое тарелки, - А что же это у вас, душенька, Лидия Константиновна, все горькое?
Соседи по столу, уже с аппетитом приступившие к закуске, удивленно подняли головы.
- В каком смысле, Петр Игнатьевич? - непонимающе спросила тетушка.
- Да в том смысле, что есть ничего нельзя! Семга, икра, ветчина - все такое горькое, что и в рот не лезет!
Его нарочито громкий голос заставил всех сидящих за столом недоумевающе притихнуть.
- Как это? - бледнея, спросила тетушка, - Позвольте... почему?
- Да потому что... - Красновский укоризненно покачал своей круглой плешивой головой и вдруг закричал изо всех сил, затрясшись и мгновенно побагровев лицом, - Горррькаааа!!!
Все застыли и на террасе, и на лугу, а через мгновенье десятки голосов закричали на разные лады:
- Горько! Горько!
С каждым криком к ним присоединялись все новые и новые голоса, и вскоре вся масса собравшихся людей кричала в такт это короткое емкое слово, без которого не обходится ни одна русская свадьба.
- Горькоооо! Горькооо! Горькооо! - кричали гости на террасе, глядя на молодых, продолжавших стоять, взявшись за руки.
- Горррькааа!! Горррькааа!!! Горррькааа!! - кричали крестьяне на лугу, привстав со своих мест.
Почувствовав, что все смотрят на них. Роман отвел глаза от жены и оглянулся.
"Они хотят чтобы мы поцеловались. Неужели они все хотят, чтобы мы поцеловались?!"
Он посмотрел на Татьяну.
"Что же делать?" - спрашивали ее глаза, - "Неужели надо непременно целоваться?"
Щеки ее заалели, она опустила ресницы.
- Горькааа!! Горрькааа!! Гоооорькаааа! - гремело вокруг.
Роман сжал руку Татьяны. Подняв ресницы, она посмотрела ему в глаза. Взгляд ее был робким и умоляющим.
"Неужели целоваться?" - говорили ее зеленые глаза, - "Это так страшно, когда все смотрят!"
"Они хотят, чтобы мы поцеловались!" - ответили глаза Романа.
"Сейчас? Нет! Это так страшно!"
Но Роман уже стал приближать к ней свое лицо.
"Ах, нет, нет!" - умоляли ее глаза.
Он коснулся губами ее губ. Они были прохладными.
Он почувствовал, как вздрогнула она, всем существом своим доверчиво отдаваясь ему. Он же не целовал ее, а лишь прижался своими губами к ее губам и стоял так под еще усилившимся криком гостей, словно защищая ее от этого крика. Прошлое долгое мгновение, показавшееся Роману вечностью, и он так же медленно отстранился от лица любимой.
Теперь это лицо было совсем другим: в чертах его не было и тени испуга и робости, и оно все светилось, как в церкви, светом благости. "Господни, что за чудо она!" - восхитился в душе Роман, не выпуская ее руки.
Крики стали стихать.
- Я люблю тебя! - прошептал Роман, чувствуя в сердце знакомую волну любви и умиления.
- Я жива тобой! - прошептала она.
Слезы выступили на глазах Романа.
"Господи, так совсем невозможно!" - с беспокойством подумал он, - "Здесь все смотрят, а я все время реву, как мальчишка!"
Кругом все оживленно переговаривались, скрипели стулья, звенели приборы.
"Надо чем-то отвлечься", - думал Роман, садясь и пряча свои глаза, "Совсем потерял контроль над собой. Это не по-мужски..."
- Эх, друзья, мои! - заговорил Антон Петрович, - Ежели вы не воздадите должное сиим прелестям чревоугодия, я сочту себя смертельно оскорбленным!
Но гости и не собирались наносить дядюшке оскорбления, разговоры смолкли, все с аппетитом ели.
"Надо поесть", - подумал Роман, - "Это поможет успокоиться".
Сморгнув слезы, он обвел взглядом тесно уставленный стол.
Каких только закусок не было здесь!
Копченая и заливная осетрина, черная икра, нежнейшая ветчина, семга, буженина, поросенок с хреном, соленые грибы разных сортов, салаты, винегреты, горячие мясные и рыбные закуски и, конечно же, неизменные "староверские" моченые яблоки.
Роман потянулся к своим любимым раковым шейкам в томатном соусе, но вдруг заметил, что Татьяна совсем не ест, а лишь смотрит на него, тихо улыбаясь.
- Любовь моя, тебе надо подкрепить свои силы, - обратился он к ней, - Ты не спала ночь и столько пережила сегодня. Съешь что-нибудь.
Улыбаясь, она покачала головой.
- Отчего же ты отказываешься? Смотри, какое изобилие, и это все для нас с тобой.
Но она снова покачала головой, не смея ни к чему прикоснуться.
- Антоша, Петр Игнатьевич! - обратилась к ним тетушка, - Поухаживайте за молодыми, мне кажется, они несколько растерялись.
- Растеряешься поневоле от такого крика! - усмехнулась Красновская.
- Нет, друзья, обычай - великая вещь! - заговорил Антон Петрович, - А коль мы празднуем с народом, так надобно все делать по-народному!
- Ты, Антоша, совсем уж по-мужицки заговорил! - вставила тетушка, и все засмеялись.
- А я не стыжусь, душа моя!
- Иной мужик профессора за пояс заткнет! - поддержал Красновский, хлопоча вокруг тарелки Татьяны.
