Все их деньги - Анна Теплицкая
Услышав про Huon, все сосредоточенно закивали.
– Как вы знаете, они – многопрофильный инвестиционный холдинг, а в этом году обанкротился их главный конкурент, и теперь эта гигантская махина, аккумулирующая огромные площади, претендует на статус крупнейшего застройщика в Китае. В общем, занимаются они на самом деле тем же самым, чем и мы, но за эти годы достигли больших успехов.
Я поднял руки вверх, заметив устремившиеся на меня удивлённо-недоверчивые взгляды моих компаньонов:
– Я не берусь судить. Я основываюсь лишь на их финансовых показателях.
– Ну а что, – пробасил Михеич. Было видно, что само название Huon ему категорически не нравится. – Китай есть Китай, численность их о-го-го-го, естественно, и оборот компании о-го-го-го.
– Да, некорректно, – подтвердил Старый.
– Согласен. Далее. Позавчера они опять вышли к нам с предложением о покупке Компании.
– Да мы уже сто раз это обсуждали, – поморщился Бульд.
Старый пожал плечами, Михеич ухмыльнулся.
– Ну и что на этот раз?
– В принципе ничего, просто они заявили, что в этот раз готовы купить ее за шесть миллиардов долларов.
– Сколько? – не удержался Бульд. – Ты шутишь?
– Нет, не шучу. Думаю, что наконец пришло время это обсудить. Вы знаете, Компания для меня всё равно что дочь родная, и я никогда не думаю – «Я», а всегда – «Мы», но… – Тут я прикрыл веки и представил, как разрушается моя Башня. – Для меня наше консолидированное решение важнее собственных фантасмагорических амбиций. Я всегда считал себя разумным руководителем и хочу им оставаться и впредь, в связи с чем прошу не искажать картину и не подталкивать друг друга к удобным решениям.
Итак, ситуация в экономике патовая, а планы развития Компании напрямую связаны с Башней. Я ещё не читал ни одного прогноза на будущие годы, который вселял бы в меня оптимизм. Как минимум ближайшие пару лет я рассчитываю на небольшое падение результатов, потом пара-тройка лет стагнации, и только затем, возможно, нарисуются какие-то перспективы. Мы должны осознавать риски: восстановление потребует слишком много времени, и мы можем просто выдохнуться за это время и физически, и морально, и финансово. Китайцы же предлагают цену, которая сравнима с пятилетней окупаемостью нашего бизнеса в хорошие времена. Если мы все решим рискнуть – я буду рад, если вы примете решение продавать, я соглашусь без оглядки на прошлое. Есть о чём подумать…
– А что тут думать? У меня нет особых предпочтений, я предпочитаю миллиард долларов десяти долларам. Продаём, – безапелляционно заявил Бульд. – Есть наша рабочая жизнеспособная схема – семь лет окупаемости бизнеса. Нам предлагают купить по цене в три года окупаемости. Несложные арифметические расчёты: получим деньги, попилим доли, уедем за границу и создадим что-то новое вместе или поодиночке.
– Антон Павлович дал мне абсолютно чёткие указания на этот счет, – подал голос финансовый советник Классика. – Он голосует за продажу Компании.
Михеич задумчиво покачал головой.
– Естественно, надо брать во внимание тот факт, что после продажи вряд ли получится сохранить рабочие места для наших сотрудников. Китайцы заинтересованы в том, чтобы поставить своих людей на ключевые должности, – сказал я.
При этих словах лицо Вячеслава, которое уже приобрело свой нормальный оттенок, опять начало краснеть.
– Это было понятно, – сказал Бульд. – Здесь есть решение. Все мы люди, поговорим с топ-менеджерами, выплатим премиальные, хватит до конца жизни.
– Согласен, – коротко сказал я. – Ничего личного.
Тут в разговор вмешался Старый:
– Я просто не верю в то, что это говорите вы. Партнёрство – это не математическая формула, а Компания – это же наше детище, на которое мы пахали больше двадцати лет.
– Двадцать шесть, – пробормотал я. – Однако к бизнесу нельзя привязываться, это правило.
Старый не слушал и продолжал:
– Да, многие уехали. Бежали банкиры, бежали талантливые технари, владельцы недвижимости, промышленники, торгаши, юристы, общественные деятели. Да, сбежала и интеллигенция, но мы-то… мы не сбежим. Ещё и так подло оставив Компанию на растерзание китайцам.
– Ну, не перегибай, Старый, – поморщился Бульд. – Чего на растерзание-то. Азиаты отлично ведут дела, тем более это наши давние знакомые. Смотри, какого размаха они достигли на своей родине.
– Вот именно, – вмешался вдруг Михеич. – На ИХ родине, – он коротко кивнул Старому.
– Вы как знаете, – сказал Старый. – А я буду голосовать против. Я свою долю не продам и из России не уеду. Здесь мой дом. Вы вот в итоге – безродные космополиты: тут пожил, там пожил, и оказывается, дома-то у вас и нет. А я хочу, как и раньше, есть борщ с рюмкой ледяной водки, ездить в Суздальские бани, играть в домино, смотреть «Семнадцать мгновений весны» девятого мая и «Иронию судьбы» каждый Новый год. И да, я сраный патриот! Я считаю себя ответственным за судьбу наших менеджеров. Мы в ответе за тех…
Он поднялся и в полной тишине направился к дверям. Обернулся:
– Самое страшное – это то, как быстро человек меняет самоидентификацию. Я никак не пойму, как люди, которые выросли вместе, в одной и той же среде города Ленинграда, имеют практически идентичное прошлое, одинаковый культурный код, образование, даже шутки одни и те же на шестерых, вдруг обнаруживают совершенно несовместимые убеждения.
Он ушёл, тихо прикрыв за собой дверь.
Я сел в лимузин озабоченным. Что-то не давало мне покоя. Проблемы наваливались одна за другой, в первый раз в жизни я нутром чувствовал, что проблемы эти не из разных дыр; они случились из-за одной промашки и теперь налипают друг на друга как снежный ком. Только вот где случилась эта изначальная промашка и кто её допустил – было непонятно.
– Куда едем, Егор Анатольевич?
– К Антон Павловичу, в следственный комитет.
– Понял.
Я вытащил трубку и
