Откровенные - Константин Михайлович Станюкович

— Вы меня гоните? — спросил Павлищев.

В голосе его звучал испуг, и лицо его омрачилось.

— Господь с вами! Но я не хочу и не имею никакого права злоупотреблять вашей добротой. Вам нужно возвращаться! — говорила Марья Евграфовна и сама почувствовала почему-то смущение и страх.

— Вы пожелали мне счастье, Марья Евграфовна… Так дайте мне его! — прошептал Павлищев.

Молодая женщина подняла на него удивленный взгляд.

— Простите меня совсем, и если вы меня не презираете…

— Я никогда вас не презирала за прошлое, — перебила она.

— Так окажите мне милость, хотя бы ради погибшего нашего сына…

— Милость? Что вы говорите?

— Будьте моей женой! — прибавил чуть слышно Павлищев.

Марья Евграфовна невольно вздрогнула, до того это было неожиданно.

Несколько мгновений она сидела, вся притихшая, пораженная словами Павлищева, и, наконец, промолвила:

— Я? Вашей женой, Степан Ильич?.. Что вы? Зачем? Благодарю вас, но я такой жертвы не приму…

— Какая жертва?

— Вы ради Васи хотите жениться на мне, чтобы загладить старое… Но, видит Бог, такой жертвы не надо… Вы давно искупили вину, и я…

— Господи!.. Да разве вы не видите, что я люблю вас? Не оставляйте же меня одного в жизни… Будьте моим ангелом-хранителем… И пусть эта могила соединит нас навсегда… Молю вас об этом…

Голос его звучал глубокою нежностью.

Марья Евграфовна чувствовала, как бьется ее сердце, и вспомнила разрешение Васи выйти замуж.

— Если можете, полюбите меня хоть немножко.

— Я не переставала любить вас, — чуть слышно проронила молодая женщина.

* * *

Через месяц Павлищев повенчался с Марьей Евграфовной в Женеве. Свадьба была самая скромная. В тот же день они вернулись в Кларан и посетили могилу Васи. Они решили ежегодно приезжать сюда, на эту могилу. Памятник был заказан, и Павлищев поручил постановку его священнику.

В конце августа они приехали в Петербург. На вокзале Павлищевых встретил Марк и объявил, что вчера подписана отставка министра. Только после сообщения этого известия, он поздравил молодых и в то же время подумал:

«Однако большой дурак оказался мой зятек… Женился таки на Маше и из-за того, что разыгрывал идиллию в Швейцарии, пожалуй, министерство у него проскользнет мимо носа!»

XVII

Как только Павлищев побывал в министерстве в своем обширном кабинете и выслушал доклады, как только он целый час пробыл у министра, имея с ним долгий и интересный разговор, его сразу и совершенно незаметно для него самого снова захватила вся эта, родная ему служебная атмосфера и приняла в свои мягкие объятия. Все недавние мысли о тщете служебной карьеры и погони за отличиями, приходившие в голову Степана Ильича под впечатлением тяжелого испытания и близкой картины смерти ребенка, исчезли, точно их и не было, и честолюбивые мечты снова охватили его всего.

Он поступил честно — женился на Марье Евграфовне, и совесть его теперь совершенно спокойна. Вдобавок Марья Евграфовна нравилась ему и в будущем сулила тихую, спокойную семейную жизнь. С этой стороны женитьба не казалась ему, по крайней мере в настоящее время, великодушным порывом, за который ему впоследствии придется раскаиваться. Правда, Марья Евграфовна была далеко не светской женщиной, но во всяком случае, не из таких женщин, которых надо прятать. Она не поставит его в смешное положение и сумеет держать себя, как следует, во всяком обществе. У нее есть врожденный такт и какая-то природная порядочность. И, наконец, не намерен же он вести открытый образ жизни… Кружок знакомых будет ограниченный… Пусть говорят, что хотят, об его женитьбе, и пусть доискиваются о причинах такого мезальянса. Самый факт женитьбы на женщине, которая была близка ему в молодости, только поднимет его в глазах лиц, требующих от государственных людей матримониальных добродетелей.

Вступив в отправление своих обязанностей, Степан Ильич снова почувствовал всю прелесть власти и нравственную удовлетворенность честолюбца, и в первый же прием, от 10 до 11, он испытывал приятное сознание своей значительности и силы, которая сказывалась и в этих просителях, наполнивших приемную, и в этом почтительно склонившемся дежурном чиновнике с заискивающим взглядом.

В эти дни, когда решался, вопрос о назначении нового министра, обязанности которого временно исполнял старший его товарищ (Павлищев был вторым), Степан Ильич переживал частые минуты волнения. Назначат ли его или не назначат? Слухи о его назначении уже ходили в городе и проникли в печать с весьма лестными для него комментариями. Уж к нему в министерство заезжали разные алчущие и жаждущие, уже его поздравляли многие приятели, и он в ответ только пожимал плечами и говорил, что не смеет думать о таком высоком назначении, а между тем, в глубине своей души, думал и даже говорил об этом Марье Евграфовне, возвращаясь, после целого дня, проведенного в министерстве, домой к 6–7 часам в свою старую, холостую квартиру, в которой они пока поселились в ожидании устройства нового помещения.

Марья Евграфовна, серьезная, часто грустившая и проливавшая слезы о своем Васе, приняла это известие без особенной радости. Ей было решительно все равно: будет ли ее муж министром или нет. Но чувство любви к Павлищеву, конечно, не оставляло ее безучастной к его надеждам, и она выслушивала перечисление его шансов с деликатною внимательностью любящей натуры, понимающей, как волнует Павлищева этот вопрос и как хочется ему говорить об этом хотя бы ей, скромной и совсем не честолюбивой женщине…

Павлищев, увлеченный своими надеждами, не торопился искать новую квартиру. Быть может, придется перебраться в казенное помещение… Кто знает?..

— Подождем еще несколько дней, Маша, — говорил он взволнованно Марье Евграфовне. — Через несколько дней вопрос решится…

— Тебя очень огорчит, если тебя не назначат? — участливо спросила молодая женщина.

— Конечно, я ведь имею права… права долгой, добросовестной работы, знания дела… Правда, я не имею связей, но иногда, слава Богу, выбирают людей не за связи, не за титулы, а за способности… Наш старый министр не Бог знает какого происхождения, и не из того аристократически-служебного кружка, откуда вербуются государственные люди, а был десять, лет министром…

Марья Евграфовна невольно вспомнила о Марке…

«И Марк надеется, конечно, быть со временем министром!» подумала она, совсем не понимая этих волнений и тревог честолюбия.

Согласившись быть женой Павлищева, тронутая его поведением в последнее время и несколько удивленная вновь пробудившейся страстью к ней, искренность и сила которой были несомненны и даже заставляли конфузиться скромную и целомудренную молодую женщину своими проявлениями, — Марья Евграфовна, умиленная, благодарная и любящая, дала себе слово беречь и лелеять этого человека