Откровенные - Константин Михайлович Станюкович
— Тебя, Маша, кажется, не особенно занимает, что ты можешь быть женой министра? — говорил не раз Павлищев в эти дни после того, как сообщал свои надежды Марье Евграфовне.
— Мне довольно, что я твоя жена! — ответила молодая женщина, вся смущенная. — Кто бы ты ни был! — прибавила она.
— Ах ты, славная моя! — нежно замечал Павлищев и уходил работать в свой кабинет.
Но эти дни ему не работалось.
Он ходил по кабинету, и мысли его витали на вопросе: «Он или не он?»
В это свидание с министром, на другой день после возвращения из-за границы, старик, встретивший с какой-то особенной значительностью своего любимца, объявил ему, что он, наконец, действительно отдохнет и поправит расстроенное свое здоровье. Довольно потрудился он — пора на его место более энергичного и молодого.
— И я позволил себе указать на вас, Степан Ильич, как на преемника, как на человека энергичного, добросовестного, полного сил…
У Павлищева забилось сердце от радостного волнения, и он горячо благодарил старика за лестное о нем мнение. Он, разумеется, употребит все свои силы, чтобы оправдать доверие, если только он удостоится такой величайшей чести, о которой он не смел и мечтать…
— Я исполнил свой долг, как я его понимаю, я рекомендовал вас, а затем…
Старик не докончил и только развел руками с почтительно-серьезным выражением своего больного, истомленного лица.
— Ну, как вы съездили за-границу. Поправились?.. Не особенно, кажется? — спрашивал старик, взглядывая на постаревшего Павлищева.
Степан Ильич откровенно рассказал ему, какими обстоятельствами была вызвана его поездка, и сообщил о своей женитьбе на Марье Евграфовне.
Бывший патрон совершенно одобрил поступок Степана Ильича и нашел его вполне корректным. Он выразил сочувствие в постигшем его горе — потере ребенка — и сказал!
— Это… это очень трогательно все… И эта ваша женитьба… Я сегодня же расскажу князю Жеребцову… Он у меня обедает.
Они расстались, и старик на прощанье еще раз обнадежил своего любимца.
Весь этот разговор вспоминал теперь Павлищев и надеялся.
Прошла неделя, прошла другая.
Павлищев начинал уже сомневаться, как в одно утро он получил записку от своего бывшего начальника.
Он пробежал записку и замер в радостном волнении, не веря своим глазам.
Через два дня во многих газетах появились дифирамбы новому министру. Говорили о том, что он начал свою карьеру мелким чиновником, прошел все ступени службы и, следовательно, знает практически весь сложный механизм администрации, и отличается познаниями, добросовестностью и энергией. На него, по обыкновению, возлагались надежды, что он принесет пользу России не менее своего предшественника, и превозносились его молодость и энергия. Его речь, сказанная чиновникам, цитировалась, как программа истинно русского человека здравого смысла и жизни. Одна газета даже провидела новую эру.
Во всех иллюстрациях красовались портреты Степана Ильича.
И он сам вообразил себя великим государственным человеком и торопился доказать это новыми реформами в своем министерстве и являлся туда в 10 часов утра.
Деятельность закипела, и чиновники окончательно изнемогали.
Марк был назначен директором канцелярии.
XVIII
Прошел год со времени назначения Павлищева, и газеты, почти не переставая, сообщали известия о неустанной, кипучей деятельности «молодого и энергичного» министра и его ближайших помощников. Таким образом, общественное внимание невольно было обращено на этого, нежданно обретенного «феникса», каким являлся Степан Ильич Павлищев в глазах большинства добродушных читателей. Благодаря частому повторению его имени, популярность Павлищева росла. О нем говорили и в Петербурге, и в провинции, и непременно к имени его прибавляли: «молодой и энергичный».
В самом деле, как не говорить о человеке, который почти не спит и не ест, принося все свое время на алтарь отечества.
Вы, конечно, читали в «Кукушке», а если не в «Кукушке», то в других газетах, достоверный отчет о том, как распределено время у Степана Ильича Павлищева, «нашего молодого и энергичного сановника»? Вы обратили внимание на то, что его высокопревосходительство встает в семь часов утра и ложится спать в два, а то и в три, отдыхая в течение дня лишь четверть часа после обеда, которому посвящает всего двадцать минут — не более. Все остальные часы этот неутомимый человек «бодрствует на своем ответственном посту», как живописно выразился автор статейки: «Как работают наши министры», помещенной в «Кукушке» в одном из номеров 1879 года и затем перепечатанной почти во всех газетах.
Это представлялось чем-то диковинным, особенно для захолустного читателя. Министр и вдруг… спит всего только четыре часа вместо того, чтобы отсыпаться вволю, благо никто не взыщет, если опоздает на службу. Бедные сановники! Как им тяжело! Сколько забот и какая энергия! И где это нашли такое сокровище, как Степан Ильич Павлищев!?
Нечего, конечно, и говорить, что все сообщения о кипучей деятельности в министерстве Степана Ильича и все известия о предстоящих мероприятиях и совершенных уже реформах появлялись в кратком, исключительно фактическом изложении без всяких комментариев. «Мы слышали из источников, заслуживающих доверия, что по почину С. И. Павлищева образована комиссия для всестороннего изучения вопроса о том: насколько оскудели платежные силы страны», или: «Нам сообщают, что, по распоряжению С. И. Павлищева, командируется известный специалист, профессор такой-то, для изучения на месте нужд населения и мер к поднятию его благосостояния в связи с правильным поступлением недоимок», или «Спешим заявить, что в ведомстве, во главе коего стоит наш молодой и энергичный С. И. Павлищев, чиновникам строжайше предписано являться на службу не позже десяти часов».
Если по поводу того или другого отрадного известия печатались передовые статьи, то, разумеется, в том восторженно-ликующем тоне, в каком обыкновенно пишут добрые журналисты о деятельности своих, находящихся у дел, государственных людей, тем более, что для проявления цинических чувств благородного негодования к услугам журналиста всегда находятся иностранные министры. Их можно, не стесняясь «разделывать, под орех» и награждать какими угодно пренебрежительными эпитетами и в то же время чувствовать
