Владимир Максимов - Семь дней творения
После его ухода они некоторое время молчали, потом Осип, опуская веки, тихо сказал:
- Хороший мужик, пьет только сильно. Завтра занимать придет. Вы ему не давайте, не отдаст. А напоить его и так напоят, народу много. На хлеб нету, а на водку всегда найдут. - Он коротко взглянул на Николая. - Сам-то не увлекаешься?
- В меру.
- Смотри. Ребятня здесь подобралась - один к одному, пьют всё, включая смесь из огнетушителей.
- На мне, по этой части, где сядешь, там и слезешь.
- Ну-ну...
Подперев кулаком щеку, Осип невидяще смотрел прямо перед собой и в его настороженном облике Антонине почудился отсвет какого-то, еще неведомого ей знания, которое безмолвно излучал этот, едва знакомый ей человек. Да, да, это были не скорбь, не печаль и даже не безразличие, а именно вещее знание того, что она должна была постичь лишь в будущем.
Уходя, Осип, уже с порога, обернулся:
- Завтра прямо туда и приходите, где сегодня были. Соберемся, прикинем, с чего начать. Всего.
Смутное предчувствие решающего в своей жизни события коснулось Антонины и затем уже весь вечер не оставляло ее. Укладываясь спать, она поймала себя на том, что поет: "Эка тебя, Антонина Петровна, разобрало, гляди, плясать пойдешь!"
II
Проснувшись на следующее утро, Антонина обомлела. За окном стоял литой монотонный гул. Иссеченное песчаной пылью стекло мерно вибрировало. Если бы не требовательный звон будильника, можно было б подумать, что на дворе еще сумерки: тусклое утро едва освещало прямоугольник комнаты. Накинув халат на плечи, она разбудила мужа:
- Гляди, Коля, что на дворе делается!.. Страсть. - Украдкой поглядывая в сторону Николая, она хлопотала вокруг стола. - Вот заехали, сам не рад будешь.
- На Севере померзли, на юге погреемся,- пытался отшутиться тот, но по всему было видно, что настроение у него тоже не ахти. - Перезимуем.
Едва они успели собраться, в комнату к ним заглянул Осип. Снисходительно улыбаясь, приободрил:
- Не тушуйтесь, обойдется. Дня три погудит - утихнет. Тем более, работать нам под крышей. - Уже из коридора подмигнул заговорщицки. - Не отставать!
Колкий, обжигающий гортань ветер чуть не сбивал с ног. Степная пыль въедалась в волосы, проникала под одежду, зябко скрипела на зубах. Силуэты строений еле просматривались в сплошной пылевой завесе. Шедший впереди Осип то и дело подавал голос:
- Смелее!.. Смелее!.. Два-три десятка последних усилий, как говорится... Привыкать надо!
Когда они, наконец, добрались до объекта, Антонине показалось, что все в ней насквозь пронизано сухой зудящей изморосью. Еще не приступив к работе, она чувствовала себя разбитой и обескровленной. Одно только предположение, что это может продлиться еще несколько дней, повергало ее в панику и уныние: "Надо же было забраться в такую преисподнюю!"
Вниз Антонина спускалась, чувствуя на себе настороженный, изучающий взгляд нескольких пар глаз. У стены на корточках, выжидающе присматриваясь к вошедщим, сидело четверо парней в спецовочных комбинезонах. Двое из них были как две капли воды похожи друг на друга: курносые, с белесыми бровями над зеленым удивлением робких глаз. Рядом с ними медлительно потягивал сигарету смуглый, похожий на цыгана парень, короткая шея повязана пестрым носовым платком. Заспанное лицо четвертого не выражало ничего, кроме насмешливой скуки. Пропустив спутников вперед, Осип опустился на трап:
- Знакомьтесь,- кивнул он им. - Вот эти два сапожка: Сеня и Паша. Братья. Любшины. Черный пижон - Шелудько. Сергеем зовут. А эта спящая красавица претендует на имя Алик. Альберт, так сказать, Гурьяныч. Вы - сами назоветесь.
- Тоня.
- Николай.
- Считаем, что высокие стороны договорились. - Он мгновенно перестроился на деловой тон. - Условия вы, ребята, знаете. Решайте, беремся или нет?
После недолгого молчания первым откликнулся Альберт Гурьяныч. Лениво позевывая, он сказал:
- Тебе видней, бригадир. Только на этом Карасике, сам знаешь, пробы ставить негде: обманет и не кашлянет.
- Работа не по разряду, бригадир. - Качнул курчавой головой Шелудько. - Это ж бабье дело, стены мазать. Больше грязи, чем работы. А там - смотри, дело твое.
В ответ на вопросительный взгляд бригадира Сема лишь преданно обмолвился:
- Как ты, Ося.
Паша с готовностью поддержал брата:
- Как ты.
Лицо у Осипа благодарно обмякло,- их в него вера заметно пришлась ему по душе:
- Думаю, что обмануть - Карасику себе дороже. Работа, действительно, не по разряду. "Соколом" махать все умеют. Прораб обещал учесть коэффициенты. Зато фронт, что надо, есть где развернуться. Пойдем сразу с двух сторон. Разделимся так: Сема с Пашей с ними, мы с вами втроем. Тоня в положении, поэтому включаем ее в общий наряд. С нее спрос - по возможности. Кто против?
Как бы отвечая за всех, Альберт Гурьяныч поднялся:
- Чего травить, время - деньги. Бригадир повернулся к Николаю:
- Будешь здесь за старшего. Мы пойдем на ту сторону. Сегодня занимаемся лесами.- Он, не оборачиваясь, двинулся вперед. - За мной, милорды.
Работа предстояла мелкая, бросовая: разобрать сложенные в углу козлы, укрепить их, закрыть настилом. Но глядя, с какой внушительной старательностью близнецы приступили к делу, можно было подумать, что производится операция первостепенной важности. Каждая доска в их руках, прежде чем попасть на место, проходила самую тщательную проверку на прочность. Если кто-нибудь из них вколачивал гвоздь, то аккуратности его мог бы позавидовать любой краснодерев-щик. Николай, поглядывая на них, только посмеивался:
- Вот хомяки!.. Ишь как облизывают!.. Будто лекальщики. Им в аптеке работать... После них и проверять не надо.
Сколько ни старалась Антонина, действуя наравне со всеми, показать, что даром свой хлеб есть не собирается, доски потолще и козлы потяжелее неизменно ускользали у нее из-под рук, едва она к ним притрагивалась. "За ними не уследишь,- растроганно таяла она. - Поди с такими, потягайся!"
К обеду они сообща соорудили леса, по меньшей мере, дня на три сплошного гона. Но если Николай, судя по его взмокшей спине, порядком вымотался, то братья выглядели так, будто они еще и не начинали рабочего дня. Обстоятельно оглядывая дело своих рук, Паша коротко произнес:
- После обеда можно насекать.
- Сема кивнул:
- Еще как!
Ветер над стройкой ломил ровной непроглядной стеной. К столовой они двигались гуськом, стараясь не упустить идущего впереди из вида. "Нам-то что! - закрывая лицо концом косынки, думала Антонина. - Отработал вербовку и досвидания. А вот кому жить здесь,- намучаются".
Столовую распирало гвалтом и хохотом. Облако табачного дыма и пара из кухни медленно клубилось над множеством голов. Запахи извести, нитрокраски, столовой стряпни, курева, смешиваясь, оборачивались терпким, обжигающим гортань настоем. В окне раздачи, словно в портретной раме, сияла царственной осанкой дебелая блондинка лет тридцати пяти, усмиряя словом, кивком головы бушующие вокруг нее страсти: - Мусенька, мне погуще.
- Погуще, знаешь где?
- Муся, суп пересоленный, влюбилась?
- Не бойся, не в тебя.
- С тоски сохну, Мусенька.
- Перезимуешь.
- Муся, в кредит отпустишь?
- Спился уже, спрашивать не с кого будет.
Антонину она оглядела с откровенной обстоятельностью и, видно, заключив сравнение в свою пользу, величаво расплылась:
- Конечно, с непривычки? - Черные ее глаза-бусинки снисходительно лучились. - Это еще ягодки, а вот зимой задует, так хоть в печку лезь... Следующий!
За столом Антонину уже ждали. Ей мгновенно очистили место, пододвинули хлебницу и, предоставляя ее самой себе, занялись едой. Но и за обедом ребят не оставляла забота о начатом деле. Оно - это дело - жило в напряженных лицах, беспокойных руках, хмурой сосредоточен-ности. Альберт Гурьяныч, старательно двигая челюстями, начал первый:
- Здесь месяцем не обойдешься, бригадир. Верных два. И то, дай Бог, уложиться. По этой стене поползаешь. С одной насечкой мороки недели на две.
- Да,- сокрушенно вздохнул Шелудько,- намахаешься. Нашли крайнего, больше некому. Дураков-то теперь нема.
Любшины одновременно, с уверенным любопытством повели носами в сторону бригадира: давай, мол, дорогой, отвечай.
- По-моему,- Осип невозмутимо доедал свой суп,- можно сделать и за месяц. В случае чего, будем прихватывать выходные. Такой заработок на земле не валяется. Главное, без паники. Считайте, что деньги у вас в кармане.
Вставая, Альберт Гурьяныч скептически хмыкнул:
- Ладно, мое дело телячье. - Он лениво кивнул в сторону раздачи. Смотри, сглазит она тебя, бригадир.
Выражение круглого Мусиного лица красноречиво свидетельствовало о ее душевном состоянии. Она провожала Осипа до самой двери взглядом, полным преданности и нескрываемого обожания. У Осипа сердито заалели уши. Он поспешил как можно незаметнее выскользнуть в коридор. Выходивший следом за ним Шелудько восторженно мотнул головой:
