Плавающая черта. Повести - Алексей Константинович Смирнов
- Поживете пока у меня, - осклабился ювелир, когда Зиновий Павлович закончил повествование.
Двойные отношения превращались в откровенное сожительство. Такое случается.
Часть вторая
Крушение границ
Глава 1
В любой истории есть место для совпадений. Ничем иным нельзя объяснить намерение проректора Емонова посетить спозаранку вещевой рынок. Делать ему там было решительно нечего. Емонов, как и Зиновий Павлович, был холостяк, доверчивый волокита; послать его с утра пораньше за какими-то вещами никто не мог, и это подтачивало проректора. Он смутно чувствовал, что лишен чего-то важного. Ночью разыгралась язва, проректор выпил соды, ему стало легче, но сон пропал. Емонов проворочался до дыр, тоскливо предчувствуя бестолковую субботу. Его женщины попрятались кто куда, планы не состоялись - тут он и вспомнил о рынке, который вот уже несколько лет как раскинулся по соседству и был заколдован: Емонова никак, даже случайно, не выносило туда, хотя до места было рукой подать. Проректор любил тащить в дом всякий хлам - репродукции, статуэтки, старые книги, юмористические таблички, магниты на холодильник, бестолковые колокольчики и бубенцы. Поэтому он решил переломить незадачу и прокатиться.
Путь его лежал мимо дома Зимородова. Проректор проехал добрую пару кварталов, прежде чем сообразил, что шатавшийся человек с перебинтованной головой, краем глаза примеченный на крыльце, не был никем иным, как Зиновием Павловичем. Из-под повязки будто бы сочилась кровь.
Емонов ударил по тормозам, дал задний ход, но он успел умчаться слишком далеко и в итоге предпочел ехать дальше до поворота. В конечном счете он опоздал: вернувшись, проректор уже не нашел ни малейшего признака Зиновия Павловича. Емонов вышел из машины и осмотрелся. Взглянул на часы: прошло от силы три минуты. Вдалеке снялся с места автобус, и проректору показалось, что бедовая голова Зимородова мелькнула в окне. Догнать? Проректор слыл человеком сердобольным, хотя всячески это скрывал - ему казалось, что сострадательность вредит образу альфа-самца, который он сам себе выдумал и в который никто, кроме него самого, не верил. Он решил воздержаться. В конце концов, он мог обознаться. Лучше будет подняться и проверить, дома ли Зимородов. И если нет, то рынок подождет, ибо куда можно ехать с утра пораньше в бинтах? Только в травматологический пункт, а Емонов знал, где находился ближайший. Легко представить, как там примут Зиновия Павловича, который вне своего кабинета становился сущим ребенком -довольно упитанным и обманчиво представительным. Окажись дело серьезным, проректор положил бы его в родной институт, коек хватало - мало ли, что не по профилю. Людям сальники подсаживают в мозги для лучшего питания кровью - чего уж беспокоиться о травме, пусть даже тяжелой.
У двери Емонов замешкался: не помнил квартиру. Он приходил сюда дважды, на мелкие торжества; водки не пил по причине больного желудка, так что в памяти сохранился этаж, остальные гости не запомнили и того. Пришлось ему дожидаться, пока из подъезда не вышла яркая пара, он и она, великанша и карлик; каланча была на сносях, коротышка катил готовую коляску с двумя близнецами. Проректор невольно представил, что и супруг из числа новорожденных. Емонов неловко протиснулся мимо них, проводил взглядом, вздохнул, вошел в лифт, утопил кнопку, а когда вышел, где хотел - моментально увидел пятна крови.
Ему сделалось дурно.
Проректор отшатнулся к дверям лифта и провалился внутрь, ибо те не успели сойтись. Он метнулся обратно, вперед; двери хапнули ногу, и Емонов запаниковал. Он вообразил, что кто-нибудь вызовет кабину. Сдирая носок с ботинком вместе, проректор устремился на волю, и все обошлось чепуховой ссадиной. Разочарованные двери сомкнулись, и лифт, огорченный, действительно устремился вниз. Емонов присел на корточки: кровавые следы заканчивались на пороге квартиры Зимородова - теперь сомнений не оставалось, номер восстановился.
Проректор толкнул дверь, та была заперта. С третьей попытки позвонил - до того подносил палец и в ужасе отнимал, пока тот не начал дрожать. Звонок замурлыкал кокетливой музыкой, которая плохо сочеталась с происходившим. Емонов напряженно прислушался: никого. Проректор не знал, хорошо это или плохо, но немного успокоился. Правда, секундой позже он вновь пришел в оторопь: переминаясь с ноги на ногу, споткнулся о кусок ржавой трубы, который в панике не заметил. Труба валялась себе, похожая на большую сонную пиявку, хватившую лишнего и несвежего. К ней прилипли белые нитки.
Надо вызвать полицию, сообразил Емонов. Но вмиг испугался, что подумают на него - тем более, что за соседней дверью послышались голоса. То, что пострадавшего, собственно говоря, нигде не было видно, не пришло проректору в голову, мысли мешались. Пренебрегая лифтом, он ринулся вниз по лестнице и слышал, как позади щелкнул замок.
Донесся женский голос:
- Что это, Миша?
Емонов уже бежал мимо почтовых ящиков. Те были рады изобличить его, но рты их оставались забиты рекламным мусором. Уже за рулем проректор смекнул, что успел наследить; в паранойе он странным образом совпадал с Зимородовым. Многое важное могло вывалиться из поля зрения, но отпечатки пальцев накрепко засели в голове как элемент массовой культуры. Емонов, как и Зиновий Павлович, смотрел фильмы и читал книги.
Преувеличенно медленно, подчеркнуто законопослушно, он доехал до травматологического пункта, но никакого Зимородова там не нашел. Проректор закусил удила. Он вынул визитку, начал совать ее в нос регистраторше, напирал на свою причастность к медицине, требовал сводок и отчетов. Не приходил ли такой, здоровенный? Откормленный лось, башка забинтована, доктор... Если да - куда его подевали? И что с ним?
Сестра отвечала скупо и предсказуемо. Она никого не видела, и слава богу. Она не следит за перемещениями здешних посетителей, потому что ей дорог собственный рассудок. Емонов отклеился от окошка, беспомощно постоял. Вскоре до него дошло, что Зиновий Павлович, окажись он тут, никак не сумел бы управиться быстро. Сколько времени провел в его подъезде проректор? От силы десять минут. За это время ему бы не сделали даже снимка черепа - при условии, что доктор сумел бы протиснуться вперед чудовищ, расположившихся вблизи дежурного кабинета в количестве шести штук. Четверо были сумрачны и подавлены, баюкали свои сломанные ноги и челюсти, зато двое прибыли с женами - вероятно, принявшими непосредственное участие в травмах, и спутницы были настроены на боевой лад. Абсолютный заслон, отравленные надолбы. Зимородова не спасли бы никакие дипломы
