Лучшие люди города - Катерина Кожевина
– Какие изменения? – Соня накрасилась заранее и теперь пугала всех угольными бровями.
– Миша не сможет играть. Вместо него будет Антон. – Он поднял руку, чтобы поприветствовать труппу, и рубашка издала угрожающий треск.
– С чего вы взяли, что я не смогу играть?
Лена обернулась. Миша стоял в проходе их маленькой репетиционной комнаты. В той же одежде, что и вчера. Волосы взъерошены. Лицо как будто заострилось, выглядело взрослее.
– Ты уверен? Миш, мы совсем не обидимся.
– Я уверен, – он попробовал улыбнуться. Но улыбка не продержалась и доли секунды.
Катя подошла и взяла его за руку. Он попробовал улыбнуться еще раз, и на этот раз получилось гораздо лучше.
– Я правда хочу. Мне это нужно.
Лена кивнула, закусив губу. Ей точно нельзя разводить сырость.
Концерт стартовал в 16:30. Зал постепенно заполнялся. Эжен в темно-синем блестящем костюме, с бабочкой и накрученными усами выглядел инопланетянином. В первом ряду сидела вся администрация Крюкова, дядя Паша, капитан Локоть и директор стройки Илья Борисыч. К началу выступления Татьяны Бурановой люди уже толпились в проходах. Но все душевынимательные романсы Лена пропустила мимо ушей. Она готовила актеров. Помогала им наряжаться, украдкой пыталась подправить Сонины брови, раздавала последние указания. Сердце рвалось от нежности и волнения. И вот отгремел последний хит. Зал зашелся в аплодисментах приглашенной звезде. Занавес опустился.
Антон, освобожденный от костюма, помогал установить декорации, закрепить картонные деревья, перетащить настоящий пень, который в конце спектакля превратится в костер. Эжен обмахивал лицо списком выступающих. До начала не больше двух минут. Лена собрала всех актеров в круг.
– Ну, не пуха!
Они обнялись, как футбольная команда, посмотрели друг другу в глаза и разбежались за кулисы.
Эжен сверкнул новыми винирами.
– Выступает крюковский драматический театр «Поиск». Александр Островский. «Снегурочка».
Лена была готова его убить за эту импровизацию. Придумал же название – «Крюковский драматический». Но сердце уже перенеслось на сцену.
Каждую роль она отыгрывала с актерами из-за кулис. Эжен даже сделал ей замечание, что «это шипение гиены мешает зрителям». За время спектакля Лена пожалела, что не овладела техникой чревовещания и гипноза. Ей хотелось сейчас вселиться в каждого актера. Любая запинка, лишняя пауза роняла ее в преисподнюю. Любая яркая эмоция, удачный жест возносили до небес. И вот наконец Вовчик-Мизгирь, заламывая руки, кидается с горы в озеро (то есть зарывается в куче голубого тюля), на сцену выходят все герои и славят Ярилу. Звучат последние аккорды The house of the rising sun. Зал взрывается. Лена уже не помнит, как оказалась на сцене. Она видит, что дядя Паша хлопает стоя. Она видит в толпе знакомые лица, в предпоследнем ряду Катушкин, рядом с ним женщины, которые чуть не подрались с ней на первом собрании в ДК, Серёга, водитель грузовика на рыбзаводе, повариха из заводской столовой. И Лена чувствует, что вот сейчас, в эту секунду, она с ними одно целое. Она любит их больше всего на свете. Она готова остаться здесь навсегда.
Вдруг раздался непонятный гул. Пол дрогнул, как при сильной турбулентности. Мелькнула мысль – неужели это от аплодисментов? Лена обернулась и увидела, как качается солнце. Детский обруч, обмотанный лентами на длинной металлической рее. Она не поняла, что происходит, но рванула с места. Оттолкнула Соню, упала. Рядом повалилось солнце. Несколько секунд ползла на четвереньках по сцене, вонзая занозы в бугорки на ладонях. Во всем теле пульсировал сигнал: «Бежать, найти выход». Толпа выворотила дверь вместе с косяком. Какой-то мужик прыгнул вниз из разбитого окна, оставив на стекле широкую полосу крови. С потолка сыпались молочные осколки огромной люстры – круглые плафоны от качки побились друг о друга, но еще удерживали свет.
Знакомый голос командовал: «В угол! Быстро. Встаньте в угол». Женский, мужской – Лена не разобрала. Она слышала непрерывный крик на высоких тонах. И с ужасом поняла, что это кричит она сама. Кое-как выбралась из зала и оказалась у лестницы. Люди бежали вниз, со второго на первый этаж, но она не могла сдвинуться с места, затылком вжалась в стену. Лестница перед ней извивалась, как лента Мёбиуса, и могла вот-вот рухнуть. Незнакомый парень подцепил ее за руку и потащил.
Тряска продолжалась не больше двух минут, но все, что было до нее, стерлось из памяти. На улице Лена села на рыхлый снег и схватилась за него руками, боясь снова потерять опору. Вокруг кто-то суетился. На плечи легла чужая куртка. Отовсюду слышалось: «На сопки, надо на сопки бежать». И Лена опять побежала, заглатывая воздух комьями. Асфальт как будто вздыбился. Она ничего не различала вокруг, только нечеткие фигуры и подвижные пятна. Выхватила взглядом одно – ярко-желтое. И в жизни появилась цель – только не отставать, только не отставать. Но крошечное пятно все время ускользало и растворялось в свете фонарей. Машины ехали прямо по тротуару. Рядом остановился глазастый пазик, и Лену засосало внутрь вместе с толпой. Пассажиры шептались. «Цунами, цунами… сейчас начнется… хоть бы успеть». Само это слово казалось Лене киношным, из фильмов про мировые катаклизмы. Рядом сидела женщина и раскачивалась из стороны в сторону. Она держала на руках годовалую девочку в одеяле, которой зачем-то дула в лицо.
Дверная гармошка хлопнула, запустив в салон волну холодного воздуха. Лену подтолкнули к выходу. За городом на сопках уже собрались сотни людей. Их можно было различить только по огонькам, которые, как ручейки горящей лавы, стекали с гор. В заднем кармане каким-то чудом нашелся телефон, но связь пропала. И Лена, включив свой фонарь, влилась в поток молчащих и испуганных людей. Воняло серой или каким-то газом. Она поднималась все выше, скользила по мокрым камням, пока не вышла на ровную площадку. У подножия, где остался Крюков, теперь сгущалась мутная темнота.
Лена села на кочку и обхватила себя руками. От холода и страха свело нижнюю челюсть. В паре метров от нее раздавался детский плач. Она повернула голову – огромный человек, стоя на коленях, сдавил ладонями неестественно выступающий лоб и всхлипывал. А рядом с ним – то самое желтое пятно. Ну конечно. Она узнала. Это же его пуховик.
– Антон, Антон!
Лена попыталась встать, но ничего не вышло – ноги затекли и не слушались. Она закричала изо всех сил:
– Анто-о-о-он!
Фигура в желтом повернулась. Это была девочка лет тринадцати. Из-под куртки беззащитно топорщился подол бального платья. Отчаяние и досада вытеснили страх. В голове появилась первая, очень ясная мысль: «Я должна его найти, я должна
