Продолжая движение поездов - Татьяна Дагович
Затем они долго шли по пологой земле, перекошенной равнине, заросшей репейником и колючими сухими травами. Когда Мария устала, папа взял ее на руки и понес. Она опять задремала, покачиваясь в запахе спирта и смородины. По пути он разговаривал сам с собой на непонятном Марии, но родном ему языке. Мария знала, что ее отец иностранец, но не знала, из какой именно местности он происходит, об этом мама не говорила и говорить не желала.
Пришли они в дом, стоящий на пустом месте, посреди пыльной наклонной бесконечности. Маленькое фанерное строеньице непонятного назначения, никак не огороженное. Там, внутри, горела лампочка с газетой вместо абажура, все вещи пахли сигаретным дымом, но накурено не было. Отец уложил Марию на жесткую кровать и сказал, что ей надо поспать. Его лицо казалось озабоченным. Ей понравилось здесь. На стенах висело три календаря: пяти-, шести– и девятилетней давности. На одном яркая девушка возле красного мотоцикла, на другом два щенка в корзинке, на третьем другая девушка, тоже в бикини. В доме было тепло.
Ей снилось продолжение того сна, который снился в танцевальном зале, когда она заснула нечаянно под неслышную музыку.
Тогда ей еще был двадцать один год и она утонула в мировом океане, а ее беловолосый жених был зарыт в землю, и в священный сосуд с их кровью (бокал) насыпали земли и стали ждать. Когда Марию обглодали морские твари, а жениха – земные, из земли пророс цветок, в чашечке которого спали два человечка – мужское и женское существа. Они проснулись и были очень злы на всех, но не могли никому ничего причинить, потому что были очень маленькие. Потом их отдали на воспитание одному праведному старику, и по мере того, как они росли, они становились все добрее и вежливее. Они не были детьми, а были маленькими взрослыми, поэтому не изменялись во время роста, а только увеличивались. Они доросли до двух с половиной метров и были очень красивые. Существа должны были полюбить друг друга и дать жизнь новому королю, но они не полюбили друг друга и разошлись, пошли разными дорогами. Несмотря на воспитание, в глубине души они еще были немного злы, уже не на всех, а на некоторых. Женское существо преподавало на факультете биологии одного ничем не примечательного университета, мужское служило в специальном морском подразделении.
– Боже мой, – услышала она сквозь сон; это был папин голос.
А потом другой голос, женский:
– Я что-то помню… Это напоминает мне что-то… знакомое. Я читала в одном журнале…
– Это температура, жар. Ей нужно жаропонижающее. У тебя есть?
– Но она совсем холодная.
У Марии не было жара, просто она говорила во сне.
Проснувшись, увидела склонившихся над ней отца и какую-то особу с серо-зелеными глазами и смуглыми скулами.
– Это твоя новая жена? – спросила сонным шепотом, переведя взгляд с особы на папу.
Он смутился, но быстро взял себя в руки и ответил:
– Нет, хозяйка дома. Спи, утром рано вставать. Мы поедем на автобусе.
– Хорошо, – сказала Мария и снова уснула.
Утром они с отцом встали до восхода солнца. Выходя, Мария заметила свернувшуюся на расстеленном в углу одеяле хозяйку дома, которая укрывалась пледом: лицо спрятала, а круглую спину с дорожкой позвонков оставила голой. Снова шли по заросшей колючей земле, и небо было такого же жухлого цвета.
Они шли долго, Мария тщетно щурилась, выглядывая в пыли автобусную остановку или хотя бы дорогу, но на растянувшейся до острого горизонта плоскости ничего такого не было. Она уже начала подозревать, что отец обманул ее. Но зачем это понадобилось бы ему? Или он сам обманут? Но тогда почему так упорно идет дальше, хоть ему очень тяжело, с каждым шагом все тяжелей? Мария не видела его лица, потому что смотрела вперед, но слышала, с каким трудом он дышит. Ей тоже было тяжело идти в густом грязном воздухе, сонные мышцы приходилось при каждом движении уговаривать, они не хотели напрягаться. Но дышать могла. От папы исходил запах пота. Она любила запах отца, как запахи других близких людей, но сейчас он был навязчив. Мария уже начинала раздражаться и думать, что отец так же равнодушен к ней, как и мать. И все это придумал специально, в том числе свое мерзкое сопение. И она не нужна никому на свете.
Потом отец без предупреждения лег. Она услышала, что он перестал тяжело дышать. Наклонилась и увидела, что он умер.
Он упал как раз на границе, здесь заканчивались репейные лохмотья. Дальше росла обычная выгоревшая трава, которая скрипела под ногами. Мария испугалась и помчалась по этой бледной траве непонятно куда, бежала все дальше, пока не свалилась, так же, как он. И тогда обреченно подумала: вот она – смерть; смерть пахнет лекарствами и кислым, как рвота или понос.
Она лежала в жухлой траве, но не понимала, где лежит; видела измазанное текущее под сильным ветром небо и думала, что лежит лицом вниз, думала, что очень мутная река, в которую впадают сточные воды городов; она плывет на животе и спит, и лицо в жиже, и глаза в жиже.
Только когда трава заскрипела под ее весом, Мария поняла, что лежит лицом вверх и это небо проносится мимо нее. В воздухе над пустырем болтались рыжие клочья, несомое ветром перекати-поле. Вдруг Мария вспомнила, что папа умер. Она подтянула ноги к животу, перевернулась и уткнулась носом в землю. Земля пахла сыростью и мышкой. Мышка пробежала совсем рядом, Мария успела выбросить руку и поймать ее. Мышка отчаянно запищала. Мария погладила ее и заплакала. Она хотела положить мышку за пазуху и обогреть, ведь стало зябко, но мышка вырывалась изо всех сил, уж конечно, она порвала бы Марии ночнушку. Оставила в руках.
Мария поднялась на ноги и посмотрела вдаль. У самого горизонта она увидела неподвижное море. Они с отцом не ушли далеко. Со стороны моря
