Красные облака. Шапка, закинутая в небо - Эдишер Лаврентьевич Кипиани
— Это мой малыш, Вася, рисовал, — широко улыбался Виталий. — Жена ничего о погоде не пишет — я по рисунку догадался, что в Москве настала зима.
— А может быть, молодой товарищ изобразил прошлогодний снег? — улыбнулся Джаба.
— Нет, в прошлом году он был еще мал… И кроме того, товарищ рисует только с натуры.
Они вошли в отдел.
— Тебе звонили, Джаба, — поднял голову Шота.
— Кто?
— Не знаю. Голос мужской. Через десять минут позвонят снова.
— Мужской?
— Может, рядом стояла женщина, а мужчина звонил для маскировки, — сказал Вахтанг обнадеживающе.
— Садись, Виталий. В котором часу вылетает твой самолет? Познакомься, это мои друзья, сотрудники нашей редакции.
— В пять часов… Мы уже успели подружиться, — Виталий улыбнулся Шота и Вахтангу.
— Я поеду с тобой в аэропорт!
— Не стоит беспокоиться.
— Ты и цветные снимки делал?
— Да.
— Нам что-нибудь пришлешь?
— Пришлю. Я уже договорился с товарищем Георгием. Джаба, мне нужна твоя помощь. Знаешь, я ведь не успел отснята Тбилиси! Что я скажу нашему редактору? В ноябрьском номере специально оставлено место…
— Как не успел? Да мы же в тот раз ходили по городу до позднего вечера!
— И снимали старый город. А нельзя же давать в журнале одну старину, надо рядом напечатать и снимки нового Тбилиси. Что мне скажут в редакции? Как теперь быть, не знаю… Во всяком случае, мне крепко попадет, это ясно.
У Джабы екнуло сердце; словно электрическим током ударила его мелькнувшая мысль — и в эту самую минуту в комнате возник Ангия. Он смотрел на Джабу исподлобья, как бы ожидая, какой ответ даст тот московскому гостю.
— Из-за этого я и зашел сюда сегодня, Джаба. Выручи меня! — Виталий оперся о стол локтями. — Дай мне, что у тебя найдется.
— У меня?.. — Джаба невольно бросил взгляд на Ангию. — Да у меня ничего стоящего нет, я… Мои снимки для вашего журнала не годятся…
— Дай мне то, что у тебя есть. Проявлю пленку, сделаю отпечатки так, что пальчики оближешь!
— Я?
Ангия смотрел в сторону, как бы не слыша их разговора. Но Джаба явственно чувствовал, как тот наставил уши.
— Ладно, посмотри, и если что-нибудь тебе понравится…
— Выкладывай! — обрадовался Виталий. — Я скажу своим, что нашел у вас превосходные фото, — зачем мне было снимать те же сюжеты сызнова? — Виталий посмотрел на часы. — Ну, давай, высыпай на стол!
— Здесь у меня ничего нет.
— Где же — дома?
— Нет…
Зазвонил телефон. Вахтанг поднял трубку.
— Сейчас, — сказал он. — Джаба, кажется, это тот самый.
Когда Джаба подошел к телефону, трубка была в руках у Ангии — лежала на его вытянутом указательном пальце наподобие коромысла весов и чуть заметно покачивалась.
— Слушаю! — сказал в телефон Джаба.
— Здравствуйте, молодой человек! — послышался веселый тенорок. — Что это вы пропали, разве можно так?
— Кто говорит?
— Ваш слуга покорный.
— Простите, не узнаю.
— И не удивительно — исчезли, позабыли нас совсем Так-то вы, молодые, умеете слово держать?
Джаба понял, кто с ним говорит.
Ангия весь расплылся в улыбке. На лице его было написано блаженство. Казалось, он с замиранием сердца прислушивается к какой-то опьяняюще-прекрасной мелодии.
— Здравствуйте… Вот теперь я вас узнал.
— Наконец-то! Здравствуй еще раз… Тут твой вопрос решается, а ты разгуливаешь себе без забот! Дудана тебе ничего не говорила?
— Дудана? Нет.
— Вы сами напортили себе дело. Если твой отец был офицер, да еще погиб на фронте, что ж вы не проследили, чтобы вас внесли в список военнослужащих?
— Там у вас знали… Там все знали, мама ведь постоянно ходила…
— «Знали, знали»… Я должен был об этом знать, лично я, дружок. Знаешь, как сказано у Диккенса: «Напрасно миссис Сприггс стояла в дверях».
«Уже получил Диккенса», — мелькнуло в мыслях у Джабы.
— Ну, так вот, мой мальчик, — продолжал Бенедикт. — Я все устроил, вас перевели в список военнослужащих. Теперь дело пойдет быстрей, Только мне нужны кое-какие сведения, от тебя лично! Хе-хе… Так что заходи.
— Непременно, уважаемый Бенедикт… — Как у него сорвалось с языка это имя! Глаза у Ангии так и сияли. — Непременно! Большое вам спасибо.
— А когда же я тебе спасибо скажу? — Бенедикт умолк.
Долго звенела, шипела онемевшая телефонная трубка; вся телефонная линия между редакцией и кабинетом Бенедикта терпеливо ждала, готовая передать ответ Джабы.
— Вы… Вам-то за что меня благодарить…
— Вот именно — не за что, это меня и заботит, — расхохоталась телефонная трубка.
— Скоро… Через месяц. — Джабе показалось, что он весь сжался, стал совсем маленьким — как тот человечек, что глядел на него в детстве из серебристой патефонной мембраны, — и кружит между ботинками Ангии, поднимаясь на цыпочки, чтобы дотянуться до телефонной трубки.
Джаба вернулся к своему столу.
— Джаба, дорогой, я опаздываю! — Виталий еще раз посмотрел на часы. — Если можешь дать мне снимки, доставай их.
— Идем!
Когда он направился к дверям, Ангии уже не было на месте.
В фотолаборатории было почти жарко. Виталий брал с газетного листа один за другим уже высохшие, выгнувшиеся отпечатки, расправлял их на краю стола и рассматривал, приговаривая: «Замечательно!.. Именно то, что нужно!.. Превосходно!.. Как по заказу…» отобрав пять снимков, он протянул Джабе авторучку:
— Надписывай: кто такие, где находятся, что делают. Как можно подробнее.
Джаба молча повиновался.
— Только по-русски!
— Разумеется.
Рука у Джабы дрожала.
Виталий раскрыл портфель и положил туда фотографии.
— Вот так! — Потом достал из кармана пиджака письмо жены и присоединил его к снимкам. Джаба заметил это его движение.
— А я думал, письмо от твоего дяди.
— Дядино письмо ждет меня, наверно, дома в Москве.
— Он уже уехал?
— Жена пишет, что уехал. Водит сейчас по Суэцкому каналу суда всех стран мира.
— Поддержали мы Насера на славу.
— Поддержка и помощь нужны ему будут теперь, — сказал Виталий. — Войска интервентов высадились на Кипре.
— Войска?
— Ну да. Повод: как бы израильская армия не причинила ущерб иностранцам, живущим в Египте… Да. кстати, Джаба, ты должен дать мне и негативы этих снимков.
— Негативы дать не могу! — сказал Джаба упрямым тоном.
— А если понадобится изменить формат? Должен же я сделать другие отпечатки…
— Негативы не могу дать, — повторил Джаба твердо.
— Ладно, ничего не поделаешь…
