Алексей Писемский - В водовороте
– Ну вот, душка, merci за это, отлично ты это сделал! – проговорила Елена и опять начала целовать князя. – Знаешь что, – продолжала она потом каким-то даже заискивающим голосом, – мне бы ужасно хотелось проститься с княгиней.
– Это зачем? – спросил князь почти с удивлением.
– Так, мне хочется сказать ей на дорогу несколько моих добрых пожеланий!.. Но дело в том: если мне ехать к вам, то княгиня, конечно, меня не примет.
– Вероятно! – подтвердил князь.
– И потому нельзя ли мне просто ехать на железную дорогу, – продолжала Елена опять тем же заискивающим голосом, – и там проститься с княгиней?
Князь молчал, но по лицу его заметно было, что такое намерение Елены ему вовсе не нравилось.
– Ведь ты поедешь провожать ее? – присовокупила между тем Елена.
– Может быть! – отвечал протяжно князь.
– В таком случае мы поедем с тобой вместе.
– Но я думал было поехать ее провожать из дому, да и ловко ли нам вместе с тобой туда приехать? – возразил на это князь.
– Напротив, тебе одному ехать, по-моему, неловко! – воскликнула Елена.
– Почему неловко? – спросил князь.
– Потому что супруга твоя уезжает с обожателем своим, и ты чувствительнейшим образом приедешь провожать ее один; а когда ты приедешь со мной, так скажут только, что оба вы играете в ровную!
– И то дело! – согласился, усмехнувшись, князь.
* * *В день отъезда княгини Григоровой к дебаркадеру Николаевской железной дороги подъехала карета, запряженная щегольской парою кровных вороных лошадей. Из кареты этой вышли очень полная дама и довольно худощавый мужчина. Это были Анна Юрьевна и барон. Анна Юрьевна за последнее время не только что еще более пополнела, но как-то даже расплылась.
– Мы хоть здесь с ней простимся! – говорила она, с усилием поднимаясь на лестницу и слегка при этом поддерживаемая бароном под руку. – Я вчера к ней заезжала, сказали: «дома нет», а я непременно хочу с ней проститься!
Затем Анна Юрьевна прошла в залу 1-го класса. Барон последовал за ней.
Там уж набралось довольно много отъезжающих, но княгини еще не было.
– Подождемте здесь ее, она непременно сегодня выезжает!.. – говорила Анна Юрьевна, тяжело опускаясь на диван.
Лицо барона приняло скучающее выражение и напомнило несколько то выражение, которое он имел в начале нашего рассказа, придя с князем в книжную лавку; он и теперь также стал рассматривать висевшую на стене карту. Наконец, Анна Юрьевна сделала восклицание.
– Ну вот, слава богу, приехала! – говорила она, поднимаясь с своего места и идя навстречу княгине, входившей в сопровождении г-жи Петицкой.
Обе они были одеты в одинаковые и совершенно новые дорожные платья.
– Я хоть здесь хотела перехватить вас, – говорила Анна Юрьевна, пожимая руку княгини.
Г-жа Петицкая скромно, но в то же время с глубоким уважением поклонилась Анне Юрьевне.
– А вы тоже приехали проводить княгиню? – спросила та.
– О, нет, я с ними еду компаньонкой за границу! – отвечала г-жа Петицкая, не поднимая глаз.
– Компаньонкой? – переспросила Анна Юрьевна. – А мне этот дуралей Оглоблин что-то такое приезжал и болтал, что Миклаков тоже едет за границу… – присовокупила она.
При этом княгиня и Петицкая покраснели: одна от одного имени, другая от другого.
– Да, он тоже едет! – отвечала княгиня, не смотря на Анну Юрьевну, или, лучше сказать, ни на кого не смотря.
Барон, молча поклонившись княгине и Петицкой, устремил на первую из них грустный взгляд: он уже слышал о странном выборе ею предмета любви и в душе крайне удивлялся тому.
Наконец, в зале показался Миклаков. Он к обществу княгини не подошел даже близко, а только поклонился всем издали.
Барон продолжал грустно смотреть на княгиню.
– А что же муж твой не приедет проводить тебя? – спросила Анна Юрьевна княгиню.
– Нет, он приедет! – отвечала та, продолжая по-прежнему ни на кого не смотреть, и в то же время лицо ее горело ярким румянцем.
Незадолго до звонка появился князь с Еленой, при виде которой княгиня окончательно смутилась: она никак не ожидала когда-нибудь встретиться с этой женщиной.
Елена сначала поклонилась всем дамам общим поклоном.
– Хороша, хороша!.. – сказала ей укоризненным голосом Анна Юрьевна. – Меня из-за вас из службы выгнали, а вы и глаз ко мне не покажете!
– Но я все это время была больна! – отвечала Елена.
– Ах, господи! Вашей болезнью не годы же бывают больны! – воскликнула Анна Юрьевна. – А лучше просто признайтесь, что вам не до меня было.
– Если не до вас, так и ни до кого в мире! – подхватила Елена.
– Это еще может быть! – согласилась Анна Юрьевна.
Елена после того обратилась к княгине, и, воспользовавшись тем, что та стояла несколько вдали от прочих, она скороговоркой проговорила:
– Князь сказал мне, что на дому вы меня не примете, а потому я хотела по крайней мере здесь, на пути вашем, пожелать вам всего хорошего… Меня вы, конечно, ненавидите и презираете, но я не так виновата, как, может быть, кажусь вам! Дело все в разнице наших убеждений: то, что, вероятно, вам представляется безнравственным, по-моему, только право всякой женщины, а то, что, по-вашему, священный долг, я считаю одним бесполезным принуждением и насилованием себя! Вам собственно я никогда не желала сделать ни малейшего зла, и теперь мое самое пламенное желание, чтобы вы были вполне и навсегда счастливы во всю вашу будущую жизнь.
– Я на вас нисколько и не сержусь! – отвечала тоже торопливо княгиня и вместе с тем поспешила отойти от Елены и стать около Анны Юрьевны.
Елена при этом невольно улыбнулась про себя: она видела, что княгиня не поняла ни слов ее, ни ее желанья сказать их. Затем Елена начала наблюдать за князем, интересуясь посмотреть, как он будет держать себя в последние минуты перед расставанием с женой. Она непременно ожидала, что князь подойдет к княгине, скажет с ней два – три ласковых слова; но он, поздоровавшись очень коротко с бароном, а на Миклакова даже не взглянув, принялся ходить взад и вперед по зале и взглядывал только при этом по временам на часы.
Наконец, пробил звонок. Все проворно пошли к выходу, и княгиня, только уже подойдя к решетке, отделяющей дебаркадер от вагонов, остановилась на минуту и, подав князю руку, проговорила скороговоркой:
– Прощайте!
– Прощайте! – протянул несколько подольше ее князь.
У княгини при этом глаза мгновенно наполнились слезами. Выражение же лица князя, как очень хорошо подметила Елена, было какое-то неподвижное. Вслед за княгиней за решетку шмыгнула также и г-жа Петицкая. Миклаков, как-то еще до звонка и невидимо ни для кого, прошел и уселся во II-м классе вагонов; княгиня с Петицкой ехали в 1-м классе. Вскоре после того поезд тронулся.
Анна Юрьевна направилась опять к выходу, к своей карете, и, идя, кричала князю:
– Приезжай как-нибудь ко мне обедать!
– Приеду! – отвечал тот, идя в свою очередь с понуренной головой около Елены.
Когда стали сходить с лестницы, барон опять поддержал Анну Юрьевну слегка за руку.
За их экипажем поехали также и князь с Еленой. Выражение лица его продолжало быть каким-то неподвижным. У него никак не могла выйти из головы только что совершившаяся перед его глазами сцена: в вокзале железной дороги съехались Анна Юрьевна со своим наемным любовником, сам князь с любовницей, княгиня с любовником, и все они так мирно, с таким уважением разговаривали друг с другом; все это князю показалось по меньшей мере весьма странным! Но Елену в это время занимала совершенно другая мысль: ей очень не понравилось присутствие Петицкой около княгини.
– Петицкая тоже за границу поехала с княгиней? – спросила она.
– Тоже! – отвечал князь.
– Ну, в таком случае поздравляю: она через неделю же поссорит княгиню с Миклаковым!
– Это уж их дело! – произнес князь.
– Нет, и твое! – возразила ему Елена. – Потому что княгиня тогда опять вернется к тебе!
– Нет, это благодарю покорно! Я ее больше не приму.
– Нет, ты примешь, если только ты порядочный человек! – повторила ему настойчиво Елена.
Князь при этом пожал плечами и немного усмехнулся.
– Я, кажется, по-твоему, все на свете должен делать, что только мне неприятно! – произнес он.
– А не принимай в таком случае на себя роли, которая тебе не свойственна!.. – заметила ему ядовито Елена.
Часть третья
I
Вскоре после отъезда княгини Григоровой за границу Елена с сыном своим переехала в дом к князю и поселилась на половине княгини.
Между московской и петербургской родней князя это произвело страшный гвалт. Все безусловно винили князя, даже добрейшая Марья Васильевна со смертного одра своего написала ему строгое письмо, в котором укоряла его, зачем он разошелся с женой.
Князь не дочитал этого письма и разорвал его. Николя Оглоблин, самодовольно сознававший в душе, что это он вытурил княгиню за границу, и очень этим довольный, вздумал было, по своей неудержимой болтливости, рассказывать, что княгиня сама уехала с обожателем своим за границу; но ему никто не верил, и некоторые дамы, обидевшись за княгиню, прямо объяснили Николя, что его после этого в дом принимать нельзя, если он позволяет себе так клеветать на подобную безукоризненную женщину. Николя, делать нечего, стал прималчивать и только сильно порывался заехать к князю и рассказать ему, что о нем трезвонят; но этого, однако, он не посмел сделать; зато Елпидифор Мартыныч, тоже бывавший по своей практике в разных сферах и слышавший этот говор, из преданности своей к князю Григорову решился ему передать и раз, приехав поутру, доложил ему голосом, полным сожаления:
