Отель «Дача» - Аньес Мартен-Люган
– Я не поеду в понедельник к нотариусу. Я этого не хочу.
Смысл заявления был для него ясен, но он отказывался принимать очевидное.
– Чего ты не хочешь?
Он не облегчал мне задачу.
Иди до конца, Эрмина, рискни.
– Я не хочу «Дачу». Оставь ее себе. Я не подпишу договор.
Василий, сильный мужчина, умеющий руководить и не приученный слышать отказы, дрогнул. Мне было тяжело причинять ему боль. Весь его облик буквально кричал о страдании. Но я не сдалась и сделала еще шаг к нему, стремясь показать, что отвечаю за свои слова и он не испугает меня. Я дотронулась до него, ощутив ладонью ткань его рубашки.
– Почему, Василий? Почему?
Я швырнула ему в лицо это «почему». Я поймала его взгляд и не отпускала, не оставляя сомнений в том, что нет такой силы, которая заставила бы меня выполнить его просьбу, его требование – позволить ему сбежать, не брать на себя ответственность. Мы надолго замолчали, он не признавал себя побежденным. Я с досадой пожала плечами и направилась к маслобойне. Я успела пройти не больше десяти метров, когда Василий схватил меня за руку.
– Ты хочешь знать? – выкрикнул он. – Ты действительно хочешь знать?
Теперь в ярости был он. Молча и грубо он потащил меня в библиотеку и закрыл за нами дверь. Кивком предложил сесть на кушетку. Стиснутые зубы, с трудом обуздываемый гнев – вот что я видела. Он открыл окно, вдохнул густой ночной воздух. Как выяснилось, в загашнике Джо еще оставались бутылки. Василий налил себе и выпил залпом, словно готовясь к бою.
– Ты уверена, что хочешь?
Я испугалась того, что сейчас услышу. Но поздно было раскаиваться в своем решении или бежать.
– Да.
Василий предпочел бы, чтобы я отказалась. Он надолго закрыл глаза, сосредоточился, заново погрузился в воспоминания, которыми не желал делиться.
– Он действительно ничего тебе не сказал?
– Ты о ком?
Он внимательно посмотрел на меня, и я догадалась, что любовь ко мне, в которой я не сомневалась, борется в нем с болью, глубоко въевшейся в его плоть и кровь. Очередной долгий вдох, чтобы собраться с духом.
– Самюэль.
– А он тут при чем?
– Последний раз, не считая сегодняшнего дня, я видел Самюэля на похоронах Эммы.
– Но это же невозможно!
Мне как будто затянули петлю на шее.
– Я все тебе расскажу, Эрмина, – пообещал Василий спокойным голосом, слишком спокойным, пожалуй. – Начиная с самого детства и включая события двадцатилетней давности. Я буду говорить об Эмме… Я не стану ничего сглаживать и не буду тебя обманывать. Было много счастья, но и столько же несуразностей… Я бы очень хотел избавить тебя от этого…
Я окончательно потерялась и перестала что-либо понимать. Я приготовилась погрузиться в неизвестную мне историю, в которой, однако, так или иначе сыграла какую-то роль, сама того не подозревая. Это была история отца моих детей, Джо и Маши – их я любила, как отца и мать, – Эммы, которую я никогда не видела, но которая всегда незримо присутствовала, и мужчины, в которого я была влюблена двадцать лет.
Глава шестнадцатая
Он расслабился, лицо его стало спокойным, он словно избавился от всего, что так долго держало его в тисках. Больше он не сбежит, не увильнет, потому что, потребовав от него ответа, я как будто предоставила ему карт-бланш – он получил от меня право выложить все без утайки. Все, что он скрывал до сих пор. К моему великому удивлению, Василий широко улыбнулся. Он был взволнован, взгляд терялся где-то вдали, в нем читалась знакомая Машина меланхолия. И ностальгия Джо.
– Мне, в отличие от тебя, повезло: у меня было чудесное детство. Чудесное, но не совсем обычное. Представь себе моих родителей, когда им было тридцать пять – сорок лет.
Он оживился. Я совсем растерялась, шок от того, что в эту историю был вовлечен Самюэль, еще не прошел, однако при мысли о молодых Джо и Маше я не удержалась от улыбки. Они наверняка были невероятно красивыми и совершенно не вписывались ни в какие каноны.
– Моей повседневной жизнью была «Дача», клиенты, праздники, – рассказывал Василий. – Здесь всегда толпился народ, и тусовка не прекращалась даже зимой, распорядка дня не существовало, все действия диктовались необходимостью обслуживания гостей и поддержания номеров в порядке. Усталость, бессонные ночи и похмелье никогда не мешали моей матери добросовестно выполнять свою работу. Появление ребенка не повлияло на их образ жизни. Я родился во время очередного праздника… Сколько раз родители забывали уложить меня спать?! Я засыпал на террасе, в ресторане, за стойкой ресепшена. Меня передавали из рук в руки, от стола к столу. Чтобы отправить меня на учебу, они дождались, когда возраст позволит мне пойти в коллеж[9], а до этого я полдня проводил, сидя на стойке и встречая гостей, и учил русский и французский одновременно. Если я был не с мамой, то сопровождал отца в его разъездах и за работой – там-то я и выучился считать. Или же путался в ногах у Габи на кухне. Для них школа жизни была гораздо важнее общеобразовательной… Я болтался по «Даче», я был свободен, им всегда было известно, где я, но они позволяли мне самому со всем разбираться. При условии, что я не буду совершать идиотские поступки, и я старался их не совершать, чтобы не навлечь на себя громы и молнии со стороны отца, у которого все же имелись некоторые принципы! Они хотели научить меня независимости, и это им удалось. Мама иногда присматривалась ко мне и констатировала, что я расту как на дрожжах. Я ими восхищался. С точки зрения маленького мальчика, каким я был, мои родители были потрясающими, необыкновенными, и они любили друг друга. Это был рай, волшебная сказка. Я очень быстро пришел к выводу, что хочу жить так же, как они. Это желание поселилось во мне и никогда меня не покидало.
Он вспоминал свое детство, и его глаза ярко блестели. Как несколько дней назад в сияющем огнями дворе, он готов был все отдать, лишь бы снова очутиться в том времени.
– Родилась моя сестра. Сначала я был слишком маленьким, чтобы отдавать себе отчет в
