Валентин Иванов - Златая цепь времен
Он сказал: «Это былина, Вы пишете роман, Ваше дело создать сюжет, а Вы уселись и поете, поете…»
Я вновь перепечатал всю эту рукопись (печатаю я сам), и тогда получилось то, что вы читали.
Оказывается, нужен чужой взгляд, причем я принял не сразу, мне нужно было себя перебороть, мне-то казалось, никакой стилизации нет, а он почувствовал.
По поводу эпилога.
Эпилог явился результатом моей абсолютной потребности продолжить идею книги. Этот эпизод как гармоника — он растягивался на пятьдесят-шестьдесят страниц, он стягивался в четыре страницы и, наконец, остался в таком виде, как вы читали. Первый вариант был, когда я отправился в Европу и начал описывать Оттара. Я согласен, что нужно поставить точку там, где конец сюжета, а иногда я думаю: читатель хочет быть обязательно убежденным в факте. Мы получаем массу писем, и всегда требуются подлинные сведения, где он, наш герой, жил, какая настоящая фамилия его и т. д. И вот этот эпилог, все это древняя история; я не мог от него освободиться. Совершенно правильно здесь отмечено, что мой редактор не мучил меня, но я сражался достаточно много. Эпилог остался, и до сих пор я вижу в нем написанную правду, как и во всей книге.
В отношении натурализма. У меня сложилось впечатление о натурализме как о бесстрастном отношении автора к фактам жизни. А у нас часто натурализмом называется стакан, который дурно себя ведет; но если снять с моего лица неровную кожу и начистить лаком, это все будет — не я.
Я читал, когда был мальчиком, приключенческий рассказ: в подземелье протекал ручей, в воде которого содержалась соль, и вот когда погружали в него живое существо, то появлялась какая-то статуя. Там начали мальчика погружать, его спасли, но он сохранил маску. Иногда борьба с натурализмом приводит к этому. Обвинения в натурализме раздавались и в издательстве. Когда, например, герой вытаскивает наконечник из бедра.
Теперь о пружинах, которые вызвали появление «Повестей древних лет».
Я всегда любил русскую историю. Мне даже трудно определить момент, когда у меня явилось совершенно определенное представление о самом себе, как о потомке смешения сотен народностей, которые обитали на нашем большом пространстве; была масса изменений, все эти народности — биармины и другие исчезли. Очевидно, был длительный период, когда в стране, колоссально богатой естественными ресурсами, происходило массовое и добровольное слияние народностей.
Мне всегда представлялась история нашей родины своеобразным воссоединением каким-то; я уверен, что у нас не было колонизаторского духа, захвата территории и эксплуатации ее через эксплуатацию ее населения.
Это — одна пружина.
В силу исторического хода событий на моих глазах произошло чудо. Во время гражданской войны и интервенции территория, которую контролировала Советская власть, была доведена до территории меньше, чем при московских Иоаннах; потом это громадное тело само собой срослось.
В этой исторической работе была какая-то громадная организующая сила. Очевидно, она явилась следствием того, что очень прочны были эти шаги, реалистичны, люди явились работать, а не угнетать другие национальности.
Каков был первый толчок? Некоторое время назад я захотел отдать себе отчет, откуда взялся на свете современный европейский расизм, кто его породил. И очень быстро мои поиски завершились. Я столкнулся с графом де Габино. Он был французским послом в Персии, после этого появилось в печати его рассуждение о неравенстве рас. Он установил, что является потомком ярла Оттара. Причем сам Артур де Габино вряд ли мог предположить, что это будет взято за политическую основу, когда он писал: норманны — высшая раса.
В самой Франции творчество графа де Габино было забыто, очевидно, влияние этого творчества было небольшое.
Некий Дольфус в своем исследовании 1912 года указывает, что в Германии «Гобино-ферейны» появились после 1871 года. Вот откуда и пошло дело.
Мне пришлось прочитать книгу Ч. Смита — американского историка, — он писал в 1939 году, и в конце 1941 года. Книга была издана во Франции; Ч. Смит начинает ее словами — экскурс в область генов он предпосылает морганические рассуждения и дальше говорит: «Мы, потомки норманнов, в неприкосновенности до сегодня провели их основные качества».
И оказывается, что ярл Оттар был у нас и от нас был изгнан. Это происходило в интереснейший период скандинавской истории, когда в создавшейся обстановке норманны должны были превратиться в бондеров или завоевать мир, и они начали заниматься завоеваниями. Походы на восток оказались неудачными.
Летописец говорит, что приильменские славяне изгнали норманнов, а потом через четыре года пригласили.
Вообще это чушь: кто их приглашал, куда, зачем? Никогда этого не было. Я отношусь без симпатии к Ивану Грозному, но он считает, что Рюрик был из пруссов; Ломоносов подавал в Академию свое мнение, что Рюрик был из вендов. У нас всегда был антинорманизм.
Все эти материалы оказались в моих руках, и я вообразил, что сто человек уже сидят и пишут роман об Оттаре. Оттар упоминается во всех исторических материалах, и мне казалось, что я уже опоздал.
…Здесь был какой-то важный перелом. Если бы Оттар не встретил такого сопротивления на Севере и если бы он, деловой человек, там осел, история Севера могла бы повернуться иначе, так же, как в том случае, если бы не удалось изгнать норманнов из Новгорода.
*
Уважаемый Александр Григорьевич!
Вас интересует, каким образом в моем романе «Повести древних лет», действие которого происходит в IX веке, упоминается, что бронзовый шар в руке кесаря знаменует власть над Землей. Вы пишете, что представление о Земле, как о шаре, возникло, как вам помнится, гораздо позднее, в средние века.
Ваше мнение и верно, и неверно. Древнегреческий ученый Эратосфен (276 — 194 гг. до н. э.) не только знал, что Земля имеет форму шара, но и определил размеры Земли на основании градусного измерения расстояния между Александрией и Сиеной. Был ли он первым? Иной словарь ответит Вам на этот вопрос положительно… Особенно тот словарь, чьи составители склонны ограничить область развития научной мысли лишь короткой историей Европы. Я не принадлежу к их числу. И сама та история Европы, которую наши школьные курсы изображают столь коротенькой, куда длиннее. Человек очень давно научился мыслить, и представление о том, что чуть ли не до начала XIX столетия люди были полудикарями, есть самообольстительное предубеждение малокультурных личностей, пусть и снабдивших себя даже высокими учеными званиями.
На самом же деле, весьма правильными астрономическими представлениями обладали древнейшие индийцы, египтяне, китайцы и другие народности, имена которых почти не сохранились. И весьма интересно, что изображение шара вошло в символику народов так давно, что нельзя указать начала этого многозначительного образа, как и образа круга. Оба эти образа вошли в символику власти тоже с каких-то времен, теряющихся в тысячелетиях.
Следовательно, Вы, уважаемый Александр Григорьевич, не правы. Не то что со средних веков, задолго до нашей эры люди знали, что Земля — шар.
Но Вы и правы… Да, учение о Земле, как о шаре, возникло, вернее, было восстановлено в средние века европейской истории. Дело в том, что христианское вероучение, бывшее в первые столетия нашей эры лишь моральным наставлением на все случаи жизни, захватив власть государственную, захотело сделаться и всеобъемлющим миросозерцанием. Понадобилось дать ответы на все вопросы, и догма надолго сковала Мысль. Чисто случайно в основы христианской космогонии попали учения Аристотеля и Птолемея, и оба они считали Землю плоским центром Вселенной. Псевдоученые догматики тормозили развитие мысли. Счесть Землю шаром было ересью — со всеми последствиями, вытекающими для еретиков.
Приблизительно с конца XIV века, в мучениях, жертвуя своими лучшими представителями, Мысль начала пробивать себе дорогу в тяжкой, неравной борьбе с догматиками.
Поэтому, как Вы видите, Ваше сомнение имело свои основания, и мне очень приятно, что в Вашем лице я нашел вдумчивого читателя. Надеюсь, что мой краткий ответ Вас удовлетворил: я не сделал ошибки в моих «Повестях», а Вы усомнились с некоторым основанием. Мне же очень хотелось бы передать Вам свойственное мне ощущение уважения к мыслящему человечеству, которое живет и мыслит давно, давно, но оставило слишком мало памятников — формальных доказательств Мысли.
Мы еще и знаем недостаточно, и слишком много раз в нашей Европе варварски уничтожались неугодные архивы и доказательства того, что не отвечало догмам; да и не только в Европе…
9.IV.1956
*
Уважаемая Элла Леонидовна, сегодня «Молодая гвардия» переслала мне Ваше письмо. Спешу ответить.
