Лети, светлячок [litres] - Кристин Ханна
Товаров в маленьком киоске Дороти практически не осталось. Стол, длинный и низкий, она застилала газетами – сегодня, например, воскресными иллюстрированными приложениями, – а поверх ставила ящики с урожаем, который успела собрать за неделю. Тут были ярко-красные яблоки, сочная поздняя малина, а также корзинки с травами и овощами – зелеными бобами, помидорами, брокколи и кабачками. Корзинки и ящики почти опустели, разве что несколько одиноких яблок да пригоршня бобов.
Под голубым безоблачным небом, которое любовалось сверху на ярмарочную кутерьму, Дороти собрала ящики и отнесла их в сарай, принадлежащий ферме «Водопад».
Владелец, корпулентный лохматый мужчина с крючковатым носом, улыбнулся ей:
– А у тебя, Дороти, похоже, неплохой денек выдался.
– Просто отличный, Оуэн. Еще раз спасибо, что прилавок выделил. Малину прямо за секунду разобрали.
Оуэн погрузил ее ящики в багажник своего ржавого грузовичка – позже завезет их Дороти домой.
– Тебя точно до дома не подбросить?
– Нет, спасибо. Справлюсь сама. Передавай Эрике привет. Увидимся!
Дороти вернулась к прилавку. Струйка пота сползла у нее по спине. Она расстегнула поношенную клетчатую рубаху – практически униформу, у Дороти их было штук шесть, не меньше, – сняла и повязала ее за рукава на талии. Красная футболка под рубахой потемнела от пота, но тут уж ничего не поделаешь.
Дороти шестьдесят девять лет, волосы длинные и седые, кожа словно высохшее русло реки, а в глазах все горести, которые ей выпали в жизни. Пахнет ли от нее по́том, волнует ее в последнюю очередь. Дороти потуже завязала на голове бандану, замотала ногу эластичным бинтом и оседлала скрипучий велосипед, свое единственное средство передвижения.
Жить одним днем – вот принцип ее новой жизни.
За последние пять лет Дороти вывернула жизнь наизнанку, сократила все лишнее, избавилась от ненужного и сохранила лишь необходимое. Теперь она практически не оставляла углеродного следа: мусор уходил в компост, еду для себя и на продажу она выращивала сама, причем только органическую – фрукты, орехи, овощи и злаки. Красоту Дороти давно растеряла, сделалась тощей и жилистой, как бобовые плети в ее огороде, но ей не было до этого дела. На самом деле ей даже нравилось, что лицо ее несет следы всего того, через что она прошла.
И теперь она совсем одна. Так, наверное, и должно быть. Ведь отец много раз говорил ей: «Ты, Дотти, холодная, как ледышка. Если не оттаешь, то так одиночкой и останешься». Как же несправедливо, что спустя бог знает сколько лет в голове у нее по-прежнему звучит его голос.
В корзинке на руле погромыхивала коробочка с деньгами. Машины сигналили Дороти, проносились вплотную, но она не обращала внимания. Она давно усвоила, что старых хиппи никто не любит, а уж старых хиппи на велосипеде – и подавно.
На углу Дороти вытянула вбок руку и свернула на Мэйн-стрит. Она теперь неукоснительно соблюдала правила, даже такие незначительные, и это приносило ей радость. Да, звучит странновато, большинство не поймет, вот только Дороти всю жизнь прожила в прериях анархии, и спокойствие, которое несли с собой правила, было таким упоительным.
Дороти оставила велосипед на стоянке возле аптеки. Теперешние новые жители, модные обыватели, перебравшиеся в этот когда-то сонный городок, потому что отсюда всего миль тридцать с небольшим до центра Сиэтла, приматывали свои велосипеды к стойке ярко-красными тросами и запирали на затейливые замки. У Дороти такая забота о вещах вызывала улыбку. Однажды, если повезет, они поймут, за что стоит цепляться, а что не жалко и отпустить. Затягивая потуже бандану, Дороти двинулась по потрескавшемуся, в колдобинах, тротуару, в который уже раз поражаясь количеству людей. Между антикварными лавочками, которые теперь кормили Снохомиш, сновали туристы. Магазины на этой улице, когда-то единственной в городке, где с одной стороны плоской лентой тянулась река Снохомиш, а по другую сторону начинались новые районы, сохранили свой былой вид.
Дороти вошла в ярко освещенную аптеку. С полок на нее смотрели всякие милые вещицы – разноцветные заколки, чашки с мудрыми высказываниями, открытки, но Дороти знала, что чем меньше приобретаешь, тем больше имеешь. К тому же деньги у нее только от продажи фруктов и овощей, чек от Талли в этом месяце еще не приходил.
– Привет, Дороти, – поприветствовал ее аптекарь.
– Привет, Скотт.
– Как сегодня рынок?
– Прекрасно. Я для вас с Лори мед отложила. Завезу при случае.
Аптекарь протянул ей лекарство, когда-то изменившее жизнь Дороти.
– Спасибо.
Она расплатилась, сунула оранжевый пузырек в карман, вышла на оживленную улицу и, сев на велосипед, преодолела три отделявшие ее от дома мили.
Как обычно, подъем на Саммер-Хилл дался нелегко, и до вершины она добралась взмокшая и тяжело дыша. Наконец она свернула к дому, велосипед покатил по траве. Листок, белевший на двери, она углядела издалека. Дороти нахмурилась, слезла с велосипеда и опустила его на землю. Когда в последний раз ей оставляли записки?
Д., Талли в болнице Святого Сердца. Джонни говорит, приезжай быстрей. Деньги на такси под ковриком. Палата 426. М.
Дороти наклонилась и приподняла резиновый черный коврик. На бетонном крыльце, которое облюбовали мокрицы, лежал грязноватый белый конверт. Внутри оказалась стодолларовая банкнота.
Дороти поспешно вошла в одноэтажный дом, когда-то принадлежавший ее родителям, а теперь – дочери. Много лет назад молодая Дороти жила здесь с четырнадцатилетней Талли – единственное место, где им довелось пожить вместе.
За последние годы Дороти удалось слегка привести дом в порядок, но бежевые стены требовалось перекрасить, мох на крыше никуда не делся. Под вытертым ковролином обнаружился прекрасный деревянный пол, который Дороти собиралась когда-нибудь заново отполировать. Стены в кухне сохранили тошнотворный розовый цвет, выбранный в начале семидесятых кем-то из жильцов, но от полосатых драных занавесок она избавилась. И спальню преобразила – выкинула покосившиеся ставни, содрала золотистое, все в пятнах, ковровое покрытие и выкрасила стены в спокойный кремовый.
Открыв пузырек, Дороти достала таблетку и запила ее теплой водой из-под крана. На кухне она взяла старомодный проводной телефон – настоящий динозавр в эпоху мобильников, – открыла справочник, отыскала номер и вызвала такси. Принимать душ времени не было, поэтому она лишь наскоро причесалась и почистила зубы. Заплетая непослушные седые волосы, Дороти вошла в спальню и взглянула на себя в овальное зеркало над комодом.
Вылитый Гэндальф после попойки.
На улице просигналило такси, Дороти схватила сумку и выскочила из дома. Лишь усевшись на велюровое сиденье, она обнаружила, что одна нога у нее по-прежнему до колена перебинтована.
Такси выехало
