Три Анны - Ирина Анатольевна Богданова

– Было дело. Но я, как видишь, жив-здоров. Только я теперь не Леонид Цветков, а Демьян Кумачёв.

Сообщение о смене фамилии произвело на товарища Машкина такое ошеломляющее впечатление, что Анюта с Нгуги переглянулись.

Подпрыгнув на месте, как бешеная белка, Машкин восторженно завопил:

– Ты Кумачёв? Знаменитый поэт?

Он принялся хлопать себя руками по ляжкам, то и дело восклицая:

– Кто бы мог подумать?! Я и знать не знал, что мой однополчанин жжёт народ партийным словом!

Машкин повернулся к Нгуги и Ане, призывая их в свидетели, и, немного отойдя от первого восторга, представил собравшихся мужчин друг другу:

– Товарищ Кумачёв – мой друг по партии. А это – товарищ Нгуги, – на этих словах Нгуги протянул Кумачёву руку, – друг и соратник старого большевика, политкаторжанина Алексея Свешникова. Товарищ Свешников – личность легендарная. Бывший сокамерник самого Феликса Эдмундовича Дзержинского.

Многозначительно подняв вверх указательный палец, Машкин ткнул им в потолок, напоминая о том, что товарищ Дзержинский – важный человек и член Центрального комитета партии коммунистов.

Он живо опустил руку и спросил поэта:

– Скажи, Лёня, тьфу, то есть Демьян, какими судьбами в нашу дыру?

Кумачёв рубанул воздух ладонью:

– Приехал с ячейкой агитации и пропаганды. Будем давать контрреволюции бой на идеологическом фронте.

– Агитпроп – это хорошо. Не забывает нас партия, – поддержал Машкин.

– А раз хорошо, то организуй нам, товарищ Машкин, парочку подвод, снять с поезда нашу агитбригаду. У нас там кинопроектор, плакаты, пособия. Даже книжки с моими стихами!

Он требовательно посмотрел на Машкина.

Тот задумчиво почесал подбородок и, остановив взгляд на чёрном лице Нгуги, просиял:

– Товарищ Нгуги, ты ведь на лошади? Выручай! Окажи революционную сознательность, помоги разгрузить вагон. А домой утром поедешь.

А? – Машкин, просительно заглянув в глаза Нгуги и поняв его молчание как согласие, подвёл итог: – Лады! Ступайте, товарищи! Пока грузитесь, велю подготовить вам комнаты для ночёвки. Места здесь много, всем хватит.

Захваченная событиями в кабинете, Анюта не сразу поняла, что Нгуги взял её за руку и потянул к двери:

– Пошли, поможем грузиться. А паёк позже получим.

* * *

Спеша за размашисто шагающим Демьяном Кумачёвым, Нгуги крепко держал Аню за руку. По его хватке, сжимавшей ей пальцы, она понимала, что Нгуги недоволен поручением и ему хочется поскорее вернуться домой. Ане, напротив, всё было ново и интересно, а уж то, что им надо поехать на вокзал, казалось просто сказкой.

Пока они ходили по кабинетам, на Олунец опустилась ночь, тёмная как лицо Нгуги, которое с трудом просматривалось издалека. Заячий треух на голове чернокожего, казалось, висел в воздухе, и Аня чуть не фыркнула от смеха, видя, как подошедший к ним паренёк со страхом отшатнулся, тихо ойкнув.

– Знакомьтесь, мой сын Костя. Будет нам помогать, – сказал товарищ Кумачёв, представляя юношу лет пятнадцати.

Хотя Аня понимала, что в ночной темноте её трудно рассмотреть, но всё равно застеснялась, помня о несуразной девочке, отразившейся в огромном зеркале на лестнице. Тем более что юноша показался ей очень симпатичным. По крайней мере, его голос, вежливо ответивший им с Нгуги: «Мне очень приятно».

– Да, – невпопад пробормотала она в ответ на слова приветствия и, забившись на телегу, до самого вокзала не проронила ни слова, обдумывая то, что узнала про своего хозяина в кабинете товарища Машкина.

Вагон, куда устремился Демьян Кумачёв, стоял в глубине на запасных путях и носил на себе гордую надпись «Агитпроп».

Это нескладное слово родилось недавно на волне развернувшейся после революции борьбы со старым миром. Россия, под ударами сабель красноармейских конников сменившая имя, данное ей предками, на РСФСР, неохотно расставалась со старыми обычаями, часто оказывая большевистской власти отчаянное сопротивление. Народные бунты жестоко подавлялись расстрелами и арестами, а по городам и сёлам засновали бригады пропагандистов, агитирующих за новые порядки.

Вытеснив балаганных петрушек, упразднённых советами, бригады пользовались популярностью. Заслышав, что к ним приехала бригада агитпропа, жители радостно бежали на представление, зная, что их ждёт очередное развлечение. Чаще всего агитпроповцы любили показывать спектакли про попов, читать лирические стихи о прекрасном будущем или бьющие наотмашь строки о солдатах революции, погибших от руки белобандитов. Иной раз пропагандисты показывали пример комсомольских свадеб или похорон.

В их Дроновке агитаторы организовали звездины. Это случилось тогда, когда Фимка – портнихина дочка, родила сына.

– Не желаю следовать поповским обычаям, – заявила она оторопевшим соседкам. – Религия – опиум для народа. Вместо старорежимных крестин, буду сына звездить!

Но поскольку, как это сделать, Фимка самостоятельно придумать не могла, на помощь молодой матери из соседнего села командировали заезжего агитпроповца – бывшего фабричного конторщика товарища Васю.

О том, как проходили звездины Фимкиного мальца, дроновские бабы судачили битый месяц.

Перво-наперво, товарищ Вася велел местным комсомольцам во главе с родителями младенца явиться в помещение кузни. Там он сунул Фимкиному мужику в руки молот, а Фимке дал серп и велел что есть силы колошматить молотом по серпу, уложенному на наковальню.

Грохот стоял на всю деревню: железо гремело, младенец на руках у товарища Васи орал благим матом, а стоящие кругом комсомольцы драли глотки, выпевая: «Мы жертвою пали в борьбе роковой». Озвездили мальца бесовским имечком Жорес. Фимка хвастала, что в честь революционера то ли из Парижу, то ли из неметчины.

Прослышав про этакие безобразия, баба Катя в сердцах плюнула и припечатала:

– Совсем Фимка с глузду съехала. Свою жизнь портить – она хозяйка, но ни за что ни про что безвинное дитя по-свинячьи назвать да без Ангела Хранителя оставить она прав не имеет! Помяни моё слово, Анька, отольются Фимке её выкрутасы, так что белый свет с овчинку покажется.

Анину задумчивость разогнал звучный голос Демьяна Кумачёва:

– Наша бригада состоит из трёх человек: я, моя жена – певица Лидия Петровна Саянова и Костя. Костя у нас заведует плакатами и костюмами, а Лидуша исполняет песни на мои стихи.

Подойдя к двери вагона, Демьян три раза с перерывом постучал в дверь, и она тотчас отворилась, оглушив стоящих железным лязгом давно несмазанного запора.

Аня подняла глаза и с интересом посмотрела на женщину, возникшую в дверном проёме.

Одной рукой певица поднимала над головой лампу, близоруко вглядываясь в лица людей, стоящих внизу. Увидев Нгуги, дама отпрянула назад, но сумела быстро справиться с собой и певуче спросила мужа, отыскав глазами его фигуру:

– Леонид, ты?

Он раздражённо поморщился:

– Я же просил называть меня Демьяном.

– Прости.

Женщина была не красива, но очень привлекательна мягкой восточной грацией, оставленной Руси на память от татарского ига. Живые тёмные глаза под полукружьями бровей