Вулканы, любовь и прочие бедствия - Сигридур Хагалин Бьёрнсдоттир
— Анна! Слава богу!
На мое появление никто не обратил внимания, кроме Эббы, которая вскакивает, когда я, ковыляя, вхожу в зал, подбегает ко мне и обнимает со всей силой, и когда я стою в ее объятиях и дрожу, меня осеняет, что эта тихая умница в своем заношенном шерстяном свитере, судя по всему, единственная подруга, которая вообще была у меня в жизни.
Когда она отпускает меня, ее глаза мокры от слез.
— Боже мой, как я рада тебя видеть! — говорит она. — Ведь многих больше нет. Я уж думала, мы и тебя потеряли. Йоуханнес, Эйрик, Халльдоура, Жан и Моэнс, множество техников из Центра энергетики и Метеоцентра и еще бог знает сколько народу! Туристы. Все эти бедолаги, которые жили в тех районах. Вообще кошмар!
— Эбба, мне во что бы то ни стало нужно домой.
— Сейчас к озеру никто не проедет, кроме пожарных и спасателей. Лучше тебе остаться здесь, тут ты получишь всю информацию, какую только возможно. И тебя ждет Милан.
Он стоит в центре шторма, у пульта службы гражданской обороны, стриженый, уравновешенный и серьезный, в наушниках и с микрофоном перед лицом. Он позволяет себе поднять глаза и послать мне робкую улыбку, протягивает руку и берет мою, словно для того, чтобы убедиться, что это и в самом деле я.
— Хорошо, что ты пришла, — говорит он. — Подожди-ка. — И далее в микрофон: — Надо продолжать эвакуацию районов к западу от Западного шоссе и к югу от Рейкьянесского проспекта: входить в дома, проверять подвалы и гаражи. Ищите как следует, но осторожно, не рискуйте понапрасну.
— Милан, в том районе моя семья! Мне во что бы то ни стало нужно туда попасть!
Он смотрит на меня грустными серыми глазами:
— Не могу я вас отпустить, у нас столько ученых погибло! Это национальная катастрофа. У нас всех семьи, которым мы нужны. Мы не можем позволить себе предпочесть их. — Он указывает в другой угол. — Красный Крест начал составлять списки тех, кого нашли, кто объявился, кого отвезли в больницу или… Поговори-ка с ними. А потом тебе нужно нам помочь.
У Красного Креста должна быть информация об именах тех, кто пропал без вести, и их список можно сверить со списком объявившихся, воссоединять семьи и отправлять их в безопасное убежище. Но сотрудник разводит руками: компьютерную сеть еще не наладили, интернета нет, составление списков пока не начиналось. Я опускаюсь на стул, чтобы дать отдых трясущимся ногам, Эбба приносит мне бутерброд и чашку жидкого, очень горячего кофе, держит меня за руку, словно боится потерять.
— Сколько человек погибло?
— Мы не знаем, — она утирает нос.
Никто ничего не знает. Картина происходящего целиком не видна, но Эбба рассказывает о тех ее фрагментах, которые известны. О серии подземных толчков, которая началась ночью возле острова Эльдей, прокатилась на восток по всему полуострову, пока я выясняла отношения с Тоумасом, и достигла апогея под Ундирхлидаром, где сила толчков к десяти часам достигла целых семи баллов. Землетрясение растерзало в клочья всю землю: разверзло пропасти, испортило дорожную сеть, разрушило множество построек в столичном регионе; из-за него под Крисувикским шоссе провалилась земля и погребла под собой мою машину и автобус с китайскими туристами. Вскоре открылись новые трещины с кипящей лавой, началось эксплозивное извержение в озере Клейварватн и еще одно — в море возле бухты Кедлингарбаус, а потом новая, гораздо более мощная волна магмы проложила себе путь на восток по трещинной системе и вышла на поверхность у южной оконечности озера Эдлидаватн на окраине столицы.
Немного спустя после сильного подземного удара поступил вызов от группы, находящейся на месте происшествия в Крисувике. Они оказались в плену, окруженные со всех сторон новыми извергающимися трещинами.
— Мы… мы были уверены, что ты там. Все думали, что ты погибла вместе с остальными. Даже не представляешь, как мы обрадовались, когда услышали, что тебя нашли на Рейкьянесском шоссе. Наш единственный просвет во мраке.
— Их действительно невозможно было спасти? Почему их оттуда не забрали? А вертолеты?
— Анна, дорогая, все произошло так ужасно быстро. Повсюду был такой сильный пеплопад, сквозь него никто не мог пробиться. Это кошмар, но ничего нельзя было сделать. Услышали только, как с ними прервалась связь.
Эбба обнимает меня, а я оплакиваю их, пытаюсь не представлять себе умное бледное лицо Халльдоуры, подслеповатые глаза Эйрика, исполненные ужаса, и Йоуханнеса — моего друга-врага, душевного и грубоватого ковбоя вулканов с извергающейся Геклой на предплечье, — пытаюсь не представлять их перед раскаленными потоками лавы, как они сгрудились, обняв друг друга, и ждут ужасной смерти, медленно и верно подползающей к ним со всех сторон. Я отчаянно надеюсь, что первым к ним все же подобрался газ.
— Прости меня, — шепчет Эбба. — Мне следовало бы тебя послушаться, посчитаться с тобой. Поддержать тебя, чтобы ты продолжила работать над своей гипотезой о большой магматической камере. Но это ведь полностью противоречит всем данным, всем исследованиям, всем моделям. Этого не должно было быть. В Крисувикской системе никогда не случалось извержений так далеко к северу.
— Я их предала, — шепчу я, утирая слезы рукавом. — Всех вас предала. Нам надо было ввести режим ЧС и закрыть всю территорию.
— Но как ты могла это предвидеть? Ничто не указывало на то, что извержение будет опасным. А вулканическое дрожание от Крисувикского извержения было таким сильным, что заглушало все сигналы о том, что извержение начинается еще и на севере.
— Помнишь Холухрёйн? — спрашиваю я сквозь стиснутые зубы. — Помнишь Краблу? Рой трещин — это не локация, а способ передвижения. Нам надо было подготовиться лучше. Я должна была предвидеть.
— Последний вызов по рации от Йоуханнеса: «Господи помилуй наши души. Сейчас стучит огневое сердце».
— Я понимаю, что нужна Милану, но мне надо попытаться разыскать свою семью. И Тоумаса Адлера.
— Милая моя, про твою семью ничего не известно. А Тоумас здесь.
Мой возлюбленный! Весь мир горит, мои коллеги погибли, семья пропала без вести, и все же я всем своим ненормально-эгоистичным сердцем рада встрече с ним. Он сидит в кругу журналистов в кабинете на втором этаже посреди хаоса из компьютеров, треног и фотоаппаратов — сидит ко мне спиной, но я где угодно узнаю этот лохматый затылок. Зову по имени, и он вскакивает, его лицо освещает весь этот кошмарный мрак, я тяну к нему руки, словно утопающая.
Мы обнимаемся, крепко держимся друг за друга, город трясут подземные толчки, рации потрескивают, и сирены воют,
