Анатолий Злобин - Бонжур, Антуан !
Вышел на балкон. На пляже было нелюдно. Волны плоско накатывались на берег, шум их был приглушенным и спокойным. Приморская улица уходила к северу до самого мыса. Машины шли вереницей.
7.55. Пустился в разведку. Наш номер рядом с лифтом и лестницей, это неплохо. В лифте малый в ливрее спросил меня: "Куда, мсье?" - "Восьмой этаж", - ответил я по-немецки, посмотрев на кнопки. Он глянул на меня с бесстрастием, и мы поехали наверх. Такой же длинный коридор с дверьми по обе стороны. Лестницы на чердак не нашел.
В холле тоже есть балкон. Оттуда виден кусок дороги, ведущей в Вендюне, там машин меньше: почти все сворачивают в нашу сторону и останавливаются перед отелями.
С лестницы удалось выглянуть во двор, но темно-синего "феррари" не видать. Прошел по седьмому этажу в другой конец коридора, спустился на первый этаж. Администратор улыбнулся мне, я улыбнулся ему. Ресторан пуст, парикмахерская открыта. Табличка оповещает, что кабинет управляющего находится на втором этаже.
Вышел из отеля, прошел по улице. С обеих сторон к "Паласу" примыкают два соседних отеля так, что выезда со двора нет, очевидно, ворота выходят с тыльной стороны.
Двинулся дальше. За мной никто не следил. В витринах пестрая мелочь, сувениры, гуси-лебеди. Купил на углу несколько цветных открыток и каталог с планом Брюгге.
Рекогносцировка проделана. Возвращаюсь обратно.
8.15. Сижу на балконе. Антуан спит как младенец. Смотрю на море, оно точно такое, как на открытках, только более блеклое. Когда на море смотришь с большой высоты, оно однообразно и похоже на застывшее стекло. А вблизи оно живое, переменчивое. Купающихся мало.
Где сейчас Щеголь? Что-то поделывает в эту минуту? Продрал глаза, чешет грудь и обдумывает ситуацию. Впрочем, поднялся он нынче чуть свет. Знает ли он про Терезу? Ее побег насторожит его еще больше. Ведь он понимает, что Тереза расскажет нам и про дядю, и про ван Серваса. А может, все-таки Щеголь и есть тот самый ван Сервас? Чего гадать, скоро мы узнаем и это.
Что чувствует предатель, погубивший девять жизней и пустивший пулю в десятого? Конечно, много времени прошло... Но страх-то все-таки должен таиться. Страх разоблачения, кары. Как бы ни был он уверен, что замел все следы, какое бы ни выстроил алиби, но этот страх сидит в самых тайных извивах души - никуда от него не денешься. То-то он так зашевелился: страх его гонит, и он готов умчаться хоть на край света, чтобы заглушить свой страх. А может, он уже летит в самолете. Я запомнил расписание: утренний самолет из Остенде уже ушел. А дневной - в два часа. Летит мой Щеголь, стюардесса ему улыбается, а он сидит себе посмеивается и в ус не дует. Тогда и я улечу завтра ни с чем.
На улице зазвучал оглушительный глас:
- Зачем предал ты, Иуда окаянный, господа нашего Иезуса Христа, сына божия, на муки и смерть? Ведь не в радость тебе стали гнусные сребреники твои. Сам, окаянный, невдолге удавился, не порадовавшись гнусной плате своей. Покайтесь, верные. Вспомните Иуду-предателя и жалкую его судьбу...
Огромный автофургон с белыми крестами медленно катился вдоль домов, изливая на страждущих гневные слова проповеди. Впереди фургона, припрыгивая, бежал мальчишка, верно, только мы вдвоем и слушали проповедь. Сначала поп изливался по-фламандски, потом перешел на немецкий, а под конец - на французский. Но слова были те же.
Зачем ты предал, Щеголь? Из корысти? страха? ненависти? тщеславия? Принесли ли тебе радость сребреники твои? Меня тоже предавали два раза. В первый раз мне было 13 лет, я пришел на день рождения к Димке, с которым мы учились в 7 "Б". Я принес ему марку: австралийский кенгуру, оливковый, трехпенсовый - довольно редкий. Тогда мы все были филателистами, и мой подарок произвел фурор. Я преподнес "кенгуру" в прозрачном пакетике, и Димка никому не разрешал доставать ее оттуда: наслаждайтесь не трогая. Марка ходила по рукам, именинник был забыт. Наконец, Димка недовольно упрятал ее в альбом, сели за стол, но ребята все равно приставали: покажи "кенгуру". Димка не давал и сердился. А я плел всякие истории о редкостных марках, об этом я мог распространяться часами. После чая кто-то попросил еще раз показать марку. Димка с готовностью кинулся к папке и раскрыл альбом. Марки, конечно, не было. Димка закатывался в истерике и тыкал в меня пальцем: это он, он! Сам подарил и сам выкрал. Вор! Вор! Все сидели пристыженные. Вмешалась мать. Я недоуменно пожимал плечами. "Ага, ты не хочешь, чтобы тебя обыскали". - "Пожалуйста, - ответил я ему, - только это глупо". Димка полез в мою куртку и вытащил из кармана "кенгуру". До сих пор не знаю, как он это сделал, однако он сумел. До чего же подл он был в своем торжестве. Я влепил ему пощечину и убежал. Весь год мы не разговаривали, а потом он перевелся в другую школу и исчез с горизонта. Но вот что все-таки удивительно: половина ребят была уверена, что я в самом деле украл свою же марку - и с этим ничего нельзя было поделать.
Страшно быть преданным, но и предавать, верно, нелегко. А мстителем быть просто, черт возьми! Не хотел я быть мстителем, не для того пришел в эту прекрасную страну к ее красивым людям. А все же пришлось, потому что пепел Клааса стучит в мое сердце, и до Брюгге, где Тиль расправился с рыбником, всего 19 километров.
Резкий гудок вывел меня из задумчивости. Автопоп с магнитофонной проповедью уехал уже далеко, и голос его был едва слышен. У нашего подъезда остановились две машины. Из первой вылез тучный человек с толстым портфелем, из второй служители таскали чемоданы и коробки. Одна из машин "феррари", но масть не та.
8.35. - Сладко же я вздремнул, - Антуан стоял передо мной в дверях балкона. - Красивое у нас побережье, правда?
Я вскочил:
- Пойдем? Вперед, Антуан!
- Конечно, пойдем. Пойдем на море и будем купаться, - он пребывал в самом благодушном настроении.
- А Щеголь? - не удержался я.
- Попробуем найти его среди волн и утопим, - Антуан похохотал. - За что же я заплатил денежки? Я заплатил их за море и за солнце. Я должен кое-что получить за эти денежки. А потом мы потребуем проценты на вложенный капитал.
- Хорошо, Антуан, пойдем на море, - покорно согласился я.
Мы переоделись, прихватили полотенца и двинулись. В холле все было по-прежнему, машины уже отъехали от подъезда.
Антуан подошел к администратору.
- Простите, пожалуйста, мсье Пьер Дамере не приезжал? - спросил он.
- Дамере? - удивился администратор. - Первый раз слышу это имя.
Пришлось Антуану давать задний ход.
- Разве я не просил вас передать мне, если приедет Пьер Дамере, это мой кузен.
- Я уверен, мсье, что не слышал такой просьбы.
- О, пардон, мсье, если он все же спросит меня, передайте, что я на пляже.
Они поулыбались друг другу, инцидент был исчерпан.
На пляже Антуан отыскал кабинку, которая прилагалась к нашим шикарным апартаментам, и открыл ее ключом.
- Надо пококетничать с горничной, - сказал я. - Она может знать, где сейчас Мариенвальд. Щеголь сейчас с ним, я уверен.
- Тс-с, - Антуан показал глазами на стены. - У этих фанерных стен бывают уши. Вперед! - задорно крикнул он и первым припустился по песочку. Мы долго шлепали по мелководью, вскидывая ноги, потом поплыли. Вода была колючей и въедливой, но я пошел баттерфляем и быстро согрелся. Покатые волны катились навстречу, я прошел метров пятьдесят и сбавил темп, выбрасываясь на буруны и озираясь: процентов на вложенный капитал среди волн не наблюдалось, пора возвращаться на сушу.
8.58. Антуан на берегу растирается полотенцем и разговаривает с крепким загорелым мальчишкой лет десяти. Я неспешно шагаю по мелководью, крутя руками мельницу, чтобы согреться.
- Хелло, Майкл, - крикнул мне Антуан, - этот парень не верит, что ты прилетел из Америки.
Мальчишка с интересом смотрел, как я подхожу. На пляже было пустынно.
- Хау ду ю ду, май дарлинг, - подхватил я, подыгрывая Антуану. - Ол райт, янки дудл, уойс оф Америка. Уаш пудель лайт энд кусайт, йес? Боинг корпорейшен, ай лав гёрлс, твейс мишен супер долларс, тен миллионс, ду ю спик инглиш?
- Он очень извиняется, Майкл, что не знает твоего языка, - продолжал Антуан. - Вообще-то он фламандец и живет в Брюгге, но по-французски он умеет говорить. Ты понимаешь меня, Майкл? Но главное не это. Хендрик увидел, как ты здорово плаваешь баттерфляем и сразу догадался, что ты чемпион Америки.
- Вери матч, беби. Майкл чемпион оф Тексас энд Калифорния. Ай плау Миссисипи энд Велики океанз. Гран при, голд долларс, Майкл купишен ранчо ин Тексас.
- Мистер Майкл счастлив познакомиться с тобой, Хендрик, - перевел меня Антуан. - Он приглашает тебя к себе на Миссисипи, у него там великолепное ранчо. А ты знаешь, Майкл, кто этот малыш? Его зовут Хендрик ван Сервас, он сын хозяина "Паласа", в котором мы остановились, и приехал сюда из Брюгге на каникулы.
- Вери гуд, Хендрик, - гнусавил я. - Удай уапу. Бувайшн здоровс.
- Мой папа не хозяин, а только старший управляющий, - ответил Хендрик, глядя на меня с восхищением. - Наш хозяин мессир Мариенвальд. Я видел его утром в Брюгге.
