Евгений Козловский - Киносценарии и повести
- Штаны-ы!
- Ориентир В-2! Ориентир В-2! - бормотал в уоки-токи Равиль, раком скарабкивающийся из расщелины.
Рыбаки со всех ног чесали к кабинке, утопая в песке!
Кузьма Егорович рванул дверцу, как оперативник в кино.
- Интервью, господин Кропачев! - мгновенно сориентировалась Вероника и протянула Кузьме Егоровичу под нос диктофончик.
Жюли оттеснила Веронику, закрыла Кузьму Егоровича собою и авторитетно произнесла:
- Господин Кропачев в отпуске интервью не дает!
- Ну отчего же! - довольный тем, что обладателем штанов оказалась обладательница, ответил Кузьма Егорович. - Если газета достаточно прогрессивная!
- Progressive?? - возмутилась Жюли. - Reaction! Reaction! - и, взяв Кузьму Егоровича под руку, потащила наружу.
Вероникою, впрочем, уже занималась четверка рыбаков.
Большой теплоход, усеянный редкими огнями, медленно разворачивался близ берега.
Кузьма Егорович стоял на верхней палубе - пальто внакидку - и вдыхал ветер перемен. Потом спустился в каюты. Дверь ванной, за которою слышался шум душа, была приоткрыта, бросая длинный косой луч на ковер коридора. Кузьма Егорович подошел к щели, приложился глазом: за полупрозрачной занавескою Жюли принимала душ.
Чем дольше смотрел Кузьма Егорович, тем больше воодушевлялся. Жюли почувствовала постороннее присутствие, выглянула из-за занавески:
- Это вы, Кузьма?
Кузьма Егорович вздрогнул и поспешил дверь прикрыть.
- Ничего-ничего! - крикнула Жюли. - Мне не дует.
Кузьма Егорович улыбнулся тоже и даже сделал довольно решительный шаг внутрь, как! характерным, требовательным образом зазуммерила кремлевская вертушка. Кузьма Егорович сорвался с места и припустил на звук.
Жюли, накинув халатик, плавно прошествовала в спальню. Дверь за собою закрыла ровно настолько, чтобы, проходя по коридору, можно было увидеть пространство перед зеркалом. В это как раз пространство поместилась, сняла халатик, не спеша надела тончайший, весь в кружевной пене, пеньюар и принялась расчесывать волосы, через зеркало поглядывая на дверь.
В щели тенью, на цыпочках, промелькнул Кузьма Егорович.
- Вы, кажется, что-то хотели сказать, Кузьма? - окликнула Жюли.
Кузьма Егорович воровато появился на пороге и, стараясь не смотреть на Жюли, понуро произнес:
- Спокойной ночи.
После чего прикрыл дверь и бесповоротно скрылся.
Вчерное окно билась рождественская метель. В детской Жюли, одетая маркизою Помпадур, сделала два последних стежка на корсаже Маши - Красной Шапочки, откусила нитку и, хлопнув девочку по попке, послала:
- Беги!
Машенька впорхнула в огромную залу, посреди которой стоял торжественно и красиво накрытый рождественский стол: елочка со свечами, подарки на тарелках под салфетками, великолепие вин и закусок. И, конечно, традиционный гусь.
Вслед за Машенькою вплыла Жюли, ловя восхищенные взгляды. По обеим сторонам стола сидели Равиль и Кузьма Егорович: последний в ослепительно белом смокинге, первый - одетый оперным татарином: шаровары, поясной платок, широкий музейный ятаган. Еще один прибор был пока не задействован.
- По случаю маскарада, - торжественно произнесла Жюли, - говорим только по-французски! - и уселась за стол.
- Чего-чего? - спросил Седовласый у молодого своего ассистента.
- Собираются говорить только по-французски, - перевел ассистент.
- Это кто? - зашелся мрачным смехом Седовласый. - Кузьма?!.
- А почему нету папы? - спросила по-французски Машенька.
- Как это нету? - раздалось от дверей, и появившийся в комнате Никита сделал что-то вроде циркового антрэ.
- Только по-французски! - шутливо поправила Жюли, оборачиваясь, и остолбенела: рядом с Никитою стояла Вероника.
- Ну! - взглянула Вероника на Никиту.
- Знакомься, папа, - решился тот. - Моя невеста.
- Добрый вечер, господин Кропачев, - пропела Вероника, делая несколько пародийный книксен. - Привет, мама.
Жюли стояла как каменная. Кузьма Егорович стрельнул глазами на нее, потом на будущую невестку и поправил бабочку, с непривычки давящую на горло.
- Вы, кажется, не вполне точно информированы относительно наших! отношений! Это - гувернантка моей внучки. Так что называть ее мамой! объяснил, смущенно краснея.
- Но вас-то, господин Кропачев, я могу называть папою? - дерзко улыбнулась Вероника.
- А я даже очень рада! - сказала Машенька чересчур громко и твердо, с эдаким вызовом, и потащила Веронику за стол. - Тебя как звать?
- Вероника, - ответила Вероника.
Возникла неловкая пауза, разбавленная восьмикратным боем часов.
- Мент родился, - прокомментировал Никита тишину, но она вдруг снова нарушилась: на сей раз посторонним шумом с улицы.
Кузьма Егорович привстал, приник к окну.
- Народ обретает права, - пояснил Никита назидательно.
Зазуммерила внутренняя связь. Равиль вскочил, послушал:
- Фургон с продуктами не пропускают. Пикетчики сраные!
- Только по-французски! - произнесла встревоженная Жюли, как бы заклиная праздничную атмосферу вернуться.
- Постой! - остановил Кузьма Егорович Равиля. - Сам выйду. - И посетовал: - Вот народ! Только за границей и уважают!
- А зачем нам еще продукты? - спросила на ломаном русском Жюли вдогонку мужчинам.
- Про запас, - пояснил Никита. - На случай осады.
За воротами, возле вахты, в сумятице метели, волновался не пикет, а целый небольшой митинг. Лозунги типа: КРОПАЧЕВ, УЙДИ ПО-ХОРОШЕМУ!, ДАЕШЬ СОЦИАЛЬНУЮ СПРАВЕДЛИВОСТЬ!, КПСС - РЯД ГЛУХИХ СОГЛАСНЫХ! и аналогичные, которых много можно набрать из архивов рубежа девяностых, колыхались над толпою, облепившей большой грузовик-фургон с красными надписями АВАРИЙНАЯ на бортах. Народ волновался, барабанил кулаками и древками плакатов по стенам фургона.
- Разойдись! - безуспешно пыталась охрана расчистить дорогу грузовику. - Пропустите аварийную!
- Знаем мы ваши аварийные! - кричали из пикета. - Кто ж это КРАСНАЯ ИКРА напишет?!
- Отдай продукт, Кузьма! Дети голодают!
- Добром отдай!
Кузьма Егорович в шутовском своем белом смокинге, в короткой внакидку дошке явился на пороге-ступенечке вахты.
- Товарищи! - прокричал. - Товарищи!
Толпа как-то вдруг перестала шевелиться, притихла.
- Заткнись! - шипел один на соседа.
- Гляди, гляди, Сам вышел, - комментировал другой с уважением.
- Тамбовский волк! - только отдельные возгласы из прежних пыжились вырваться на свободу, но, неуместные в напряженной тишине, гасли, недоговоренные, недокрикнутые.
- Товарищи! - сказал Кузьма Егорович спокойнее, почувствовав, что его слушают. - В резиденции прогнили трубы. Водопровод заливает подвал. Это же, - кивнул на великолепный особняк прошлого, если не позапрошлого, века, - народное достояние. Ваше!
- Ежели наше - чего ж т тут живешь? - спросил кто-то ехидный, и реплика прозвучала уже не так неуместно.
- Вы хотите, чтобы дело рук ваших дедов, ваших прадедов погибло ни за грош?!
- Заботливый какой, - понеслось в ответ.
- Вот и отдай дедово!
Толпа уже почувствовала, что нормального, искреннего разговора не будет, и зашумела, загалдела по-прежнему:
- Хватит нае..вать!
- Фургон открывай!
- Показывай водопроводчиков!
- Товарищи! - пытался перекрыть Кузьма Егорович галдеж. - У нас же правовое государство!
- Прав до х.. - жрать нечего! - выкрикнул из толпы бас!
Равиль стоял позади, поигрывая ятаганом. Вероника с крыльца наладилась снимать происходящее, но Жюли, заметив, бросилась, как орлица на защиту птенца. Завязалась нешуточная борьба, победительницей из которой вышла все-таки мать. Завладев аппаратом, вскрыла его, вырвала пленку.
- Ему и так тяжело! - сказала. - Шлюха вонючая.
- Это я шлюха?! - изумилась Вероника. - Я?!
Висящий на заборе пикетчик орал тем временем:
- Неделя до Нового Года, а у них елка горит!
- И гусь на столе! - добавил прилипший к щели другой.
- С яблоками? - поинтересовался из толпы кто-то веселый.
- Масонам продались.
- Рождество празднуют.
- Католическое!
- Товарищи, товарищи! - все пытался унять Кузьма Егорович вой, но, кажется, только подливал в огонь масла. - Мне что, спецназ вызвать? Сами же провоцируете.
- Ага! Мы и виноватые!
- Всех не перевешаешь! - отвечали ему.
- Открывай фургон, Кузьма! Показывай трубы!
Толпа волновалась уже сильнее критического: вот-вот, чувствовалось, начнет ломать и крушить. Мент в будке вытащил пистолет, снял с предохранителя.
- А! - сказал вдруг Кузьма Егорович и жестом, каким бросают на стойку в кабаке последний рубль или - по национальным преданиям - бросали купцы под ноги цыганке последние десять тысяч, швырнул шубейку. - Ну-ка, Равиль, быстренько! Отворяй фургон!
Равиль спрятал ятаган в ножны и пошел к машине. Вновь притихшая толпа уважительно давала дорогу. Никита наблюдал серьезно, приподняв Веронику; та втихую перезаряжала аппарат.
Равиль сорвал пломбу. Ключиком, висевшим на шее, отпер замок. Кузьма Егорович и сам уже был тут как тут, помогал, отодвигал тяжелые металлические шпингалеты. Народ смотрел за всем этим с некоторой боязливой оторопью.
